Пепел Ара-Лима. - Костин Сергей - Страница 32

— Это так, — улыбнулся Чикко, показывая всем, как самую великую награду, щербину в зубах.

— Достойно ли вели себя граждане? — Аратей, в отличие от остальных не улыбался.

— Достойно, брат мой, — Гамбо скосился на чумазых товарищей. — Обратно бежали так быстро, что успели штаны высохнуть.

Все, включая и новеньких, весело засмеялись. Довольный Гамбо открыл было рот, чтобы сказать новую, только что придуманную шутку о кладбищенском стороже, но замер, заметив, как исказилось лицо Аратея.

Наследник, странно дергая щекой, подошел к брату, встал против него и, не сводя глаз, заговорил тихо:

— Достойно смеяться повергнув врага. Можно радоваться выигранной битве. Но нет особой доблести в смехе над другом своим или товарищем. Или напомнить тебе, цеперий Гамбо, как после кладбища твои штаны отстирывала кормилица Вельда? А ты сам орал, смывая зеленой водой кровь от кнута Садия. Разве смеялся я над тобой? Разве шутил, видя, как тяжело и больно моему брату, моему другу, моему цеперию? Как смеешь ты потешатся над теми, кто прошел твоей дорогой?

Гамбо, ошарашенный словами Аратея, попытался возразить:

— Прости, мой брат, но я думал…

— Ты думал, это всего лишь игра? Глупая детская игра? Да, Гамбо, игра. Но когда-нибудь она перестанет ей быть. Ты же не хочешь, чтобы в тот день, когда настоящий меч пронзит твое сердце услышать их смех над твоим мертвым телом?

— Нет, но…, — Гамбо тяжело вздохнул, вытащил из-за деревянную палку и протянул его Аратею. — Прости, мой брат. Этого больше не повторится. Я первым вызову на драку того, кто вздумает посмеяться над одним из наших братьев. А теперь можешь наказать меня.

— Убери свой меч. Он еще пригодится тебе. У нас мало времени. Мы должны успеть завершить посвящение до наступления вечера. Керо, Колпо! Начинайте!

Керо и Колпо, близнецы из семьи горняка Фалега, кому, собственно ранее и принадлежал дырявый котел, забрались на черный камень. По знаку Аратея они стали ритмично постукивать рукоятками мечей по железу, стараясь не производить слишком много шума.

Те, кто уже был в белых простынях, подвели озирающихся новеньких к костру, встали за ними, крепко держа за локти. Толстяк Буко и сын местной знахарки Фило вытащили из-за пазух мотки тонких шерстяных бинтов и целебную мазь.

Аратей развернул материал на свертке, который он вытащил из дупла. Внутри оказался железный прут с клеймом на конце в виде маленького круга с двумя пересеченными линиями. Концы стержней выступали за железный круг.

— Словно перечеркнутое черное солнце, — прошептал Аратей.

Он нашел старое клеймо в шахтах, совсем недавно. Исследуя в одиночку коридоры катакомб, забрел случайно в заброшенную штольню. Продираясь по пыльным камням заметил торчащий из камня железный прут. Достать с первого раза находку не получилось. Целый месяц, почти каждый день, Аратей спускался в лабиринт, чтобы с помощью большой кирки вызволить из каменного плена штырь. Камень был тверд, но настойчивость наследника победила эту твердь. Через месяц Аратей держал перед собой кусок железа с перечеркнутым черным солнцем на конце. Именно тогда ему в первый раз пришла мысль о том, как можно воспользоваться клеймом.

Аратей провел пальцами по холодному металлу и, склонившись, сунул клеймо в самый центр костра. Туда, где белое пламя плясало по черным углям.

— Что вы хотите сделать? — задергался в крепких руках Элифас.

Аратей выпрямился, посмотрел в глаза пятерым, которые готовились стать его товарищами.

— Это больно, — тихо сказал он. — Это очень больно. Но вы, если хотите стать такими же, как мы, должны вытерпеть все. У каждого из тех, кто полностью прошел посвящение, есть этот знак.

Наследник задрал рукав, обнажая запястье. На внутренней стороне руки, у самой кисти краснело незажившее еще клеймо — перечеркнутое солнце.

— Он останется с вами до конца дней, и будет означать только одно. Вы — солдаты Ара-Лима. Вы — тайная сила Ара-Лима.

Аратей замолчал, посмотрел на верхушки деревьев:

— Вы еще можете отказаться. Можете уйти. Обещайте, что никто в долине не узнает о нашей тайне, и уходите. Никто из нас не будет смеяться над вами. Но никто из нас никогда не заговорит с вами. Уходите, если вам не нравиться быть солдатами Ара-Лима. Уходите. Мы никого не держим.

Пятилетний Элифас всхлипнул, почувствовав, как его отпускают. Сделал шаг в сторону озера, в сторону нового дома, где ждала приютившая его семья горняков. И вдруг замер, увидев, будто стоит среди зеленой травы и улыбается ему такой знакомой, такой доброй улыбкой его отец. Отец, которого на его глазах изрубили мечами кэтеровские легронеры.

— Жги! — резко повернулся к Аратею, протягивая руку.

Аратей поднял раскаленное клеймо, опустил сжатый кулак Элифаса на свою ладонь, сжал крепко и, глядя прямо в глаза сыну ремесленника, прижал ярко-желтое перечеркнутое солнце в кожу.

Элифас дернулся, словно пытаясь выдернуть руку, но сразу же остановился. Страшно сморщилось лицо его, из широко раскрытых глаз брызнули слезы. Но не издал он не единого стона, ни единого звука. Стоял крепко, глядя залитыми зрачками, как поднимается в небо Ара-Лима дым его клятвы в верности.

— Добро пожаловать в Зеленое Сердце, Элифас, — Аратей вернул клеймо в костер, улыбнулся новому другу. — Буко, позаботься о новом солдате Ара-Лима. И не жалей целебной мази и бинтов. Следующий.

Вышли сразу двое. Скок и Чикко. Были они горняцкими детьми, приходились друг другу дальними родственниками. Не могли пропустить ни одной игры, а уж тем более такой, от которой на всю жизнь след остается.

Пока Буко и Фило возились с Элифасом, наматывая на раненую руку метры бинтов, Аратей не торопясь, давая последний шанс отказаться, избежать боли, колдовал над родственниками. Чикко только пищал, зубами губу стискивая. Скок, оправдывая прозвище, подпрыгнуть пытался. Губу до крови прикусил.

Четвертым Баель выступил. Назвали его так в честь ангела восточного. Ни помнил он ни отца, ни матери. Подобрали Баеля на дороге Ара-Лима года три назад. Валялся в канаве, скулил щенком затравленным. За все время, что в долине прожил, никто от него слова не слыхал. Только знал Аратей, что по ночам кричит Баель так, что даже взрослым горнякам страшно становится.

Подошел найденыш к наследнику, молча руку протянул. Глаза бешенные, словно дьявол в них нашел пристанище. Ни щекой ни дернул, ни глазом не моргнул. Словно к камню клеймо раскаленное прикоснулось, словно мертвую плоть выжгло.

Отпихнул Баель подскочившего к нему тощего Фило, отвернулся и молча стал рану зализывать.

Самым последним оказался семилеток Фил из горняцкого рода Сампсов, что на краю деревни жил. Долго руку отдергивал. Просил подождать немного. Будто от ожидания боль меньше покажется. В конце концов приказал себя подержать.

Аратей кивнул согласно. Тотчас на Фила навалились, стиснули, что продохнуть не мог. Все равно смотрел маленький горняк на свою руку так, словно отрезать ее собирались. Гамбо, пыхтя, старался голову Фила к себе прижать, чтоб не бодался:

— Аратей, может, поставим ему знак на другое место, куда он посмотреть не сможет?

Фил замычал, обернул голову до хруста шейного, чтобы взглянуть хоть одним глазком на то самое место, что для взгляда недоступно. В это время Аратей его и прижег.

Отпустили разом, поспешно по сторонам разошлись. Фил хоть и был увальнем, каких в зеленой равнине мало, но кулаки крепкие имел. От боли сильной мог и бока намять всем без разбора.

Горняк семилетний ойкнул только. Принюхался, руку к носу поднеся.

— Да и не так больно, как плакались, — сказал он. — Меня папаша в сто крат сильней дерет. Шмотками кожа отлетает. А это так, царапина.

Но у Буко остатки бинтов и банку с мазью забрал полностью. Намазал ровным толстым слоем, замотал руку, словно мясо козлиное на зиму спрятал. Не рука, а дубина получилась. Разве что без шипов.

Аратей приказал братьям, что по котлу железному ритм отбивали, силу прибавить.