Охотник за бабочками - Костин Сергей - Страница 71

— Взять то недолго, — покивал я головой, вспомнив дотошность паПА в деле женитьбы, — Но надо бы и в живую переговорить. А то ведь на бумажке всякое можно представить. Может у нее ноги кривые, или к насекомым отвращение имеет. Где посмотреть-то?

Я поворочал по сторонам головой, но не обнаружил даже никакого намека на присутствие в хижине Василисы по фамилии Премудрая.

— Так она, вроде, того… — почесал дед затылок, — Вроде как на твоей Земле и проживала. Так и в данных своих анкетных записывала. На нее спрос знаешь, какой раньше был? И королевичи, и царевичи. И всякая дрянь подзаборная.

— Что значит, раньше? — осторожно поинтересовался я.

Скорее всего, дед понял, что сболтнул лишнее и захлопнул рол рукой. Потом начал что-то мычать, оправдываться.

А я перевернул листок с Василисой плоской. На обратной стороне виднелась надпись, полу выцветавшая, полу стертая, но еще вполне различимая. «На долгую вечную память любимому Ванюхе. Век тебя я не забуду, не забудь и ты меня. Твоя кысулечка». Под подписью стояла дата.

Я поднял глаза на старика. Он сосредоточенно ковырялся в столе, бормоча себе под нос нечто неразумное и непонятное.

— Сколько же ей сейчас лет-то?

Вопрос пришлось повторять трижды. В третий раз с применением силы.

— Да почитай третью тысячу разменяла, — ответил таки старик, поправляя махровый халат, — Но ты, путник, не сомневайся. Она еще очень даже нечего. Если жива, конечно, сердечная.

— То есть нельзя исключать, что она…

— Исключать, молодой человек… — дед задрал к потолку указательный палец, — … В наше тяжелое время ничего нельзя. Все. Некогда мне тут с тобой лясы точить. Или берешь, или нет.

— Значит, можно и не брать? — это я так, на всякий случай поинтересовался. Я ж не враг себе на такой археологии жениться. Лучше за куколкой попутешествую. И себе польза и мир посмотрю.

— Можно и не брать, — дед, показалось, даже с облегчением воспринял мое нежелание осуществить связь с гражданкой Василисой по фамилии Премудрая, — На все воля заказчика. Покупатель, как говорится, всегда прав.

Вот и хорошо. Вот и ладненько.

— А как же надпись там, — я неопределенно показал рукой направление, — Мол, если сюда полечу, так женатым быть. Обязательно, причем.

— Рекламная компания, — пояснил старик, вылезая из-за стола и протягивая мне морщинистую ладонь. Мол, закончена беседа и расходимся домой. Кстати, мог бы угостить чем. Жмот сводный.

Я протянул ему навстречу руку, но пожать стариковскую не успел. Снаружи раздался оглушительный взрыв, и хижина затряслась мелко возбужденная.

— Это мои, — пояснил я испуганному деду, — Беспокоятся за меня. Кстати, — вспомнил я, — У меня там еще двое желающих жениться имеется. Не поможешь.

Дед, было, замотал головой, но второй взрыв сделал его сговорчивей. Он мелко закивал седой головой, соглашаясь на все наши требования.

Свежий воздух после хором старика показался мне пьянящим, и как-то, даже свободным. Вот что значит остаться еще хоть ненадолго холостяком.

Старик пихнулся мне в поясницу, и я посторонился, пропуская его. Должен же он очередных женихов разглядеть.

— Это Вселенский Очень Линейный. А там, в иллюминаторе Кузьмич. Вот для этих двоих ничего нет у тебя?

Но старик меня не слушал. Широко раскрытыми глазами он взирал на две огромные воронки, которые еще дымились на месте большой плоской возвышенности и малого горного хребта. А у ног его валялась та самая птица, которая чуть не сбила меня при приземлении.

Потом старик долго ругался. Очень долго. Я не перебивал. Виноват был, потому и не перебивал. Зато узнал много интересного. Оказывается, птица эта была единственным живым существом на планете. Кроме деда конечно.

— И теперь у маня, басурмане, живности совсем не осталось, — орал дед, паля из двустволки по неловко застывшему в стратосфере Волку, — Одни насекомые мои любимые. Комарики болотные.

Я молча почесал шею, где оставил свой след последний из комариков болотных. Неприятно как-то все вышло. Не по-людски.

Старик устал. Сел на травку, подпер руками голову и стал молча и пристально смотреть вдаль. Ровно на двадцать пять метров до горизонта.

— Значит, для них ничего нет? — осторожно поинтересовался я, касаясь плеча старика.

— Я не извращенец, — буркнул дед.

Вот и ладно. Даже и хорошо. А то еще неизвестно, как бы смотрелся на общем плане Волк с приваренной к нему ванной. Чугунной, или ржавой. Без разницы. Да и к Кузьмичу я попривык. К неженатому и свободному.

— Ты, бать, сильно-то не расстраивайся, — я присел рядом со стариком, — Вселенная дала, вселенная и взяла.

— Да я и не слишком, — грустно ответил дед, — Ямки то закапаю, привык после метеоритов залетных. С птицей тоже ничего страшного. Надоела она мне. И спать мешала, и все норовила на голову нагадить. Кукукать совсем разучилась. Никчемная, в общем-то, птица. Комары, говоришь, тоже? А вот комариков жалко.

— Комары не мамонты. Расплодятся снова.

— Думаешь? — старик недоверчиво обернулся.

— Точно, — а хрен их знает? Но успокоить надо. Все ж дед.

Мы посидели немного молча. Не разговаривая. Посмотрели на небо. Полюбовались кораблем. Просто так посидели.

— А что бать, — прервал я молчание, — Третья-то дорога про что? Смерть там обещают. Или тоже рекламная компания.

Старик нахмурился. Вздохнул глубоко. Кашлянул. Сказал: — «Мда».

— Разговор, значит, серьезный. А если серьезный, то, стало быть, и долгий. А коль долгий, то называй меня, как положено.

— Дедушкой, что ли?

— Дедушки, это у вас там… А я принц. Так что, попрошу на «вы».

Настала очередь мне покашлять. От недоверия, конечно.

— Не веришь? — дед довольно пригладил на голове остатки волос, — А сам посуди. Планета, хоть и маленькая, но моя?! Согласен?

— Раз один вы здесь, то от этого никуда не деться, — согласился я.

— А раз моя, то и имею я полное право величать себя так, как захочу? Хочу принцем, буду принцем. А ты, стало быть, летчик?

— Космолетчик. Так вернее. А если уж быть более точным, то я охотник. За бабочками охотник.

— Да!? — удивился дед, — То-то я смотрю. Поначалу то думал, что ты ас, а ты вон кто!.

— Я хоть и охотник за бабочками, но не намерен терпеть в свой адрес…

— Да шучу я. Шутка такая, — старик похлопал меня по плечу, — Так ты что ж, надумал по третьей, центральной дорожке полететь? Ну и дурак. Хоть и охотник. Я, конечно, советовать тебе молодому да развитому не могу. Годы не те, чтобы советовать. А то б взял бы, да по мягкому месту…

Ну, старик дает. То по Волку что есть мочи палит, то проповеди читает.

— Гиблые там места. Гиблые. На моем веку сколько молодцев добрых там сгинули. Ко мне залетят, побеседуют про то, про се, а потом все туда. Романтика, говорили. Песня зовет. Душа. А души-то и лишись посредством своей романтики. И ты туда же.

Старик задумался. Я тоже молчал. Люди старые знают, что говорят. Может, и зря мы туда планируем. На кой черт? А куколку другим путем сыщем.

— Ладно, — неожиданно старик резко вскочил на ноги, испугал меня даже, — Помогу я тебе, добрый молодец. А вот просто так помогу. Хоть добра ты мне и не сделал, а даже, во общем зачете, и наоборот, но помогу. Никому не помогал, но знать пора пришла. Потому, как чую, что не просто так ты по миру шастаешь. Есть в тебе вот такая загогулинка какая-то крепкая. Зацепная. Вот смотри. Да запоминай. Во второй раз счастьем не одарю.

Дед схватил меня за руку и потащил в сторону от хижины. Метра через три, пройдя сосновый бор количеством «штуки две», да миновав речку в локоть шириной, вышли в пустыню.

Там старик разровнял ее, разгреб по краям для площади и стал пальцем рисовать на песке рисунок:

— Знаешь, что это? — радостно заглядывая мне в глаза, спросил он.

Я немного пошмыгал носом, походил вокруг рисунка