Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Липовецкий Владимир - Страница 37

• Предыдущая
• 37/177
• Следующая

Папа очень расстроился, утешал, говорил, что поехал в Сибирь не от себя, а от всех родителей и не имеет права привезти в Петроград одну лишь свою дочь.

Вместе с Настенькой плакала и я, понимая, что отец прав и не может поступить иначе.

Жизнь нам редко предоставляет возможность заглянуть в свои тайны и узнать, что же будет завтра. Опытный рассказчик руководствуется теми же правилами. Скорее всего это и позволяет ему держать читателя в напряжении. Увы, я себя не причисляю к опытным рассказчикам и часто забегаю вперед. Но, кажется, на этот раз и жизнь вела себя подобным же образом. Откуда у десятилетней девочки это тоскливое предчувствие?..

А что чувствует отец, когда, садясь в вагон, смотрит на залитое слезами лицо своей маленькой и очень любимой дочери, остающейся на перроне? Он не может знать, что видит ее в последний раз. Почему же так щемит сердце?..

Потом, много лет подряд, вплоть до своей смерти, Валерий Львович Альбрехт страдал от мысли, что не взял с собой Настеньку. Перед его мысленным взором всегда будет стоять заплаканное личико дочери, а в ушах звучать ее умоляющий голос.

Но мог ли он поступить иначе?

Вот вам пример не из античной трагедии и не из литературы времен классицизма. Там долг всегда побеждает чувство. Но перед таким же высоким и мучительным выбором не фантазия и не воля автора, а сама жизнь поставила любящего отца.

Голодные глаза собственных детей тысячекратно множились перед мысленным взором комиссара по продовольствию Семена Воскова. Это были глаза голодающего Петрограда. Точно так же чувствовал себя отцом восьмисот детей Петроградской колонии и отец Тани и Настеньки.

Обратимся снова к воспоминаниям Татьяны Валерьяновны Альбрехт.

— Во время пребывания в колонии отец старался ничем не выделять нас с сестрой. Ко всем девочкам относился одинаково ровно. Все дети сразу же стали называть его «папа». Его отъезд все переживали с печалью, но радовались, что родители через него смогут получить письма. Каждому разрешалось занять одну страничку в тетради.

Перед отъездом папа сказал мне, что скоро нам будет жить легче. Не объяснил почему, но мне кажется, он уже знал, что нас берет на свое попечение Американский Красный Крест. Может быть, рекомендательное письмо Аллена Ведсвелла к американскому вице-консулу в Самаре Герберту Вильямсу и послужило толчком к тому, что Красный Крест заинтересовался нашей судьбой. Я не видела подлинника этого письма, да и не могла видеть. А вот копию нашла в бумагах папы… Уже после его смерти…

Приехав в Омск, Альбрехт не застал Пржевоцкого и Сарве. И ему пришлось добираться до Петрограда в одиночку, что было неизмеримо труднее. Ведь рядом не было представителя Международного Красного Креста, уже само присутствие которого открывало любые двери.

Впоследствии отец рассказывал Тане о некоторых эпизодах своего обратного пути.

Однажды белые его чуть не расстреляли, отказываясь даже взглянуть на документы. В другой раз, сойдясь с каким-то случайным человеком, он решил переночевать в пустом вагоне. Утром попутчики с ужасом увидели на дверях вагона надпись: «для тифозных больных».

Наконец повезло. Нашелся возчик, согласившийся за некоторую плату перевезти через линию фронта. Казалось, дорога, идущая через лес, безопасна. Но неожиданно разгорелся бой. Мужчины залезли под телегу и там переждали, пока сражение не переместилось куда-то в сторону.

Петроград с нетерпением ждал Альбрехта и Пржевоцкого.

Новости, привезенные ими, одновременно обрадовали и огорчили родителей. Огорчили потому, что в ближайшее время нечего было и думать о возвращении детей. С другой стороны, колония перестала быть беспризорной. Теперь ее брал под свою опеку Красный Крест. Вступило в силу решение родительской делегации в Омске.

Пришла пора знакомства с Райли Алленом, который сыграл наиболее выдающуюся роль в судьбе Петроградской детской колонии. Позже на страницах книги появятся имена и других американских миссионеров. Появятся и исчезнут. Имя же Райли будет и дальше следовать вместе и рядом с описываемыми событиями.

Интерес к революции в России, к ее Гражданской войне был столь же огромен, как и пространство этой загадочной и не вполне объяснимой для европейского и американского ума страны. Каждый думающий человек, будь то политик, генерал или банкир, понимал: от развития российских событий во многом зависят судьба двадцатого века.

Вот почему в Россию устремились журналисты. Одних командировали газеты, другие предприняли поездку по собственной воле.

Прибыли в Москву из Соединенных Штатов Америки Альберт Рис Вильямс и Джон Рид — автор известной книги «Десять дней, которые потрясли мир». Впоследствии похороненный у Кремлевской стены.

Тридцатичетырехлетний Райли Аллен также был журналистом, редактором ежедневной газеты «Гонолулу Стар-Бюллетень». Решение отправиться в Россию удивило многих, близко знавших Райли. Ведь его карьера складывалась весьма успешно.

Сегодня, много лет спустя, когда Райли Аллена давно нет на свете, я мысленно задаю ему те же вопросы, которые ставили перед ним его друзья, надеясь отговорить от столь скоропалительно принятого, на их взгляд, решения.

И вот о чем я его спрашиваю:

— Позади мировая война. В Америке безработица. Сотни журналистов не могут найти себе применения. Почему же ты решил сорваться с места, оставить работу в газете? Почему задумал ехать именно в Россию, да еще в преддверии суровой и непривычной зимы? Стоимость хлеба там многократно возросла. Зато цена человеческой жизни упала, как курс акций во время жестокого кризиса. И, наконец, какое тебе дело до междоусобицы в чужой стране, которая находится на краю света, в другом полушарии?

Вопросы повисают в воздухе, так как на них некому ответить.

И все же ответы я получил.

И помог в этом американский журналист Флойд Миллер. Он успел встретиться с нашим героем и расспросил его. И воспроизвел беседу, которая состоялась между Райли и его шефом Р. Фаррингтоном, генеральным директором «Стар-Бюллетеня», вскоре назначенным на пост губернатора Гавайев.

Я, в свою очередь, привожу эту беседу в сокращенном виде.

Итак:

— Скажите откровенно, Райли! Вы хотите ехать в Сибирь, помогать Красному Кресту. Но почему?

— Считаю это главной и настоящей работой, сэр.

— Конечно, конечно. Но почему вы должны ее делать? Вам здесь плохо? Зачем вам нужна эта катавасия?

— Мне кажется, мир свихнулся. И я хочу помочь ему прийти в себя.

— Вам тридцать четыре года, — воскликнул Фаррингтон. — Это возраст, когда вы должны укреплять свою карьеру, а не швыряться ею. Райли, вы получили одно из лучших мест в газетной индустрии. Многие бы хотели иметь работу на Гавайях…

Аллен в ответ только улыбнулся.

— Вы газетчик, — продолжал шеф. — А знаете ли вы, что Красный Крест может сделать для вас в лучшем случае? Предоставить возможность стать «представителем печати». Вы будете барабанить на печатной машинке. Только уже в Сибири вместо Гонолулу.

— Я надеюсь заниматься более важным делом, чем издательское, — возразил молодой журналист.

— Райли, в Сибири сейчас кромешный ад… В конце концов, вы проклянете все это, когда вас поведут на расстрел. Вы понимаете это?

— Да, сэр.

— И по-прежнему хотите ехать?

— Да, сэр.

— Вы упрямец, — сказал Фаррингтон, тяжело опустив руки в знак поражения. — Может, все-таки вернетесь на работу после Сибири? Я придержу для вас место.

— Я не могу этого обещать, сэр.

— Тогда что ж!.. — с досадой закончил свои увещевания Фаррингтон.

Миллер очень скупо, всего несколькими фразами описывает внешность молодого Райли: «изящное телосложение», «округлое мальчишеское лицо», «выглядел как херувим», «привлекал внимание своей улыбкой».

• Предыдущая
• 37/177
• Следующая