Собрание стихотворений 1934-1953 - Томас Дилан - Страница 5

Насосы-корни гнали в стебли трав

Масла таинственные из камней.

В начале было Слово. Было Слово.

Оно сквозь плотность световых лучей

Дыханием тумана и дождя

Все смыслы слов из бездны извлекло,

И расцвело само, переводя

Для сердца суть рождений и смертей.

В начале был незримый, тайный разум,

Отлившийся в мыслительный процесс,

Но до того, до разветвлений солнца,

До дрожи вен сплетенных – до всего 

Кровь разнесла по всем потокам света

Корявые прообразы любви.

Свет разразится там, где солнца не бывает.

И там где моря  нет – 

Но есть приливы и отливы сердца,

И призраки в мозгу как светляки,  

И все, что сотворил предвечный свет,

Сквозь плоть проходит там, где плоти нет:

Свеча меж бедер греет юность, греет семя,

Сжигая все, что возраст нам несет,

Там, где не всходит никакое семя,

Меж звезд раскручивается человечий плод.

Он ярче яблока, он свет свечи пронес

Сквозь мглу волос…  

Рассвет – в полузакрытые глаза,

И кровь играет, как морской прибой,

От черепа до самых пальцев ног,

И вот во тьму врывается струей  

Несдержанность небесного фонтана –

Улыбка, обращенная слезой. 

В глазницах ночь, как черная луна, –

Тьма вдоль течения безвестных рек,

Но светом дня земля освещена,

Теплы пронизывающие ветра,

И зимняя одежда не нужна,

И завеси весны свисают с век…

Свет вспыхивает в тайных уголках,

Где мысли пахнут ранними дождями;

Там логика мертва. Там смысла нет, 

Мысль пальцами не роется в словах, 

Но тайны всей земли растут в глазах.

И кровь играет в солнечном сверканье, 

И ширится над пустырем рассвет.

Мне мысли целовал 

сон, друг мой сон,

Глаз сонно уронил слезу времен

И повернулся, как луна, ко мне.

Я рядом с двойником моим летел,

И в небо устремился, сбросив сон.

Вот так с земли удрал я нагишом,

Достиг другой земли, что дальше звезд,

Карабкаясь уступами стихий, 

Рыдая в кронах вместе с двойником,

Но и оттуда я взлетел пером.

А в алтаре – мир моего отца:

«Да, мы ступаем по земле отца!»

Тут сонмы херувимов так нежны!

«А это? Это лишь людские сны:

Дунь – и они исчезнут...» А фантом

С глазами матери исчез, когда

Я сдул в постельки херувимов тех, 

Но дунув, потерялся навсегда

Среди теней, что спят на облаках,

Не зная ничего о двойниках.

Но поднял голос воздух полный сил,

Вскарабкавшийся по ступенькам слов,

И записал я легкий сон звезды 

Рукой и волоском на той земле:

Он легче был, чем отсветы воды,

Чем пробужденье в облаках миров.

И лестница Иакова росла,

Тянулась, приближаясь по часам,

К светилу. Каждая ступень ее

Мне и утраты, и любовь несла,

Ступенька, вновь ступенька. Шаг, другой...

И каждый дюйм ее в крови людской.

Ввысь очумелый старец лезет там,

И призрачный наряд не скинув с плеч,

Отцовский призрак влазит по дождям.

Приснилось мне в поту мое возникновение. 

Сквозь скорлупы могучее вращенье

Оно по тросам нервов через зрение

Как механическая мышца прорывалось.

Оно от складок плоти отходило,

От червовидных пальцев отделялось 

Сквозь гвозди трав, сквозь медный облик солнц

Расплавивших ночного человека.

Наследник вен всеобжигающих, в которых

Еще есть капля дорогой любви, 

Я этой сущностью моих костей 

Весь унаследованный шар освоил 

И путешествие (читай «стиха  творенье»)

Сквозь человека (сущности ночной!) 

Прошло на самых низких скоростях –

Так снилось мне мое возникновенье.

Я  умер под  шрапнелью в тот же час.

Мне вбили в марширующее сердце,

В зашитую дыру мой сгусток крови, 

И смерть в наморднике, глотавшем газ.

И вот – вторая смерть. За ней холмы,

Тяжелый урожай болиголова,

Кровь ржавая и лезвия травы –

На  ржавых трупах – объявляют снова

Еще одно сражение – за жизнь!

Всех мощью при своем втором рождении 

Я поражал: скелет оделся плотью,

Пусть призрак гол, но мужеству плевать

На боль, возникшую уже вторично.

Приснилось мне мое возникновение: 

Мой смертный пот два раза падал в море 

Кормящее. И морю надоели

Рассолы слез Адамовых, и там,

Там – новый человек?– Ищу я солнце.

1.

Пол-сына есть отец, когда удвоен

Адам на корабле уже пустом, 

Пол-сына – это мать, ныряльщик в завтра –

Рог похоти в молочном изобилии.

Гроза. Их тени движутся ритмично...

Так неожиданно рождение потом!

Пол-сына, вроде, все-таки замерзло,

Пока весна ржавея, пузырилась,

И семя с тенью бормотало глухо.

Пусть половина  призраков замерзла –

Любовь взошла, и струйка молока,

Взлетев, забьет фонтаном из соска ! 

Обломки половинок бок о бок

Стучались в сон, толпясь среди морей

В приливах тьмы голов и пузырей, 

И что-то пело в том начале мира.

Со смехом удалось ему и ей 

Проткнуть в могиле спящего вампира.   

Обломки, сшитые из лоскутов, 

Вбежали на копытцах в мир ветров

Сквозь дикий лес, что полон омерзенья, 

И в темноте засевший цианид 

Враждебный таинству совокупленья

Извивами гадючьих кос грозит!

Каков цвет славы? Ну а смерти цвет ? 

В игле дыру пробить и уколоть

Через наперсток палец необъятный 

И бессловесный. Он еще не плоть,

Но, запинаясь, только зарожден,

Слепит глаза и сеет хаос он.

2.

Весь мир мой – пирамида. На соленых

И охристо-пустынных срезах лета

Рыдает эта мумия. В пеленах

Сгибается египетский доспех, 

Но сквозь смолу скребусь я к звездной кости 

И к солнцу ложному, что цвета крови.

Мой мир – тот кипарис и та долина…

Как снова сделать целой  плоть под градом

Австрийского огня? Сквозь гром я слышу  

Все барабаны мертвецов моих.

Кишки тех изрешеченных парней 

Еще змеятся по холмам костей.

И крики – «Или, или, Савахвани!» –

За  переправою на Иордане

Моя могила полита  водой. 

Из Арктики? Из тех морей. что к югу?

На гефсиманскую тюрьму в мой сад…

И все, кто отыскать меня хотят

По следу Азии – меня теряют.

А я уже в Уэллсе. Половинки 

С копытцами качаются в прибоях