Честь Джека Абсолюта - Хамфрис Крис - Страница 70

• Предыдущая
• 70/92
• Следующая

— Но… прошу прощения, Уорсли, вы ведь тоже страдаете от моего появления, — сказал он виновато. — Поскольку выдвигались на вакантную командную должность, так?

— Выдвигался, но если и не займу ее, то только вздохну с облегчением. Нужна мне эта морока с командованием, как рыбе зонтик… если вы понимаете, о чем я?

— Еще бы не понять: там, откуда я родом, тоже так говорят. Вы ведь из Девона? — улыбнулся Джек.

— Там я родился и… хотел сказать, что и рос, но мой отец был лудильщиком, так что кто знает? — Он подмигнул. — А вы?

— Корнуоллец.

— Что ж, — вздохнул паренек. — Я-то на вас зуб держать не буду, это уж точно. — Он пошел к двери и, уже выходя, добавил: — А вот за прочих не поручусь.

С этими словами парнишка ушел. Джек выглянул наружу.

Паксли выстроил эскадрон, имитируя смотр, но офицеры в этом не участвовали: наверняка пошли жаловаться кому-то. Воздух вокруг красных конных фигур дрожал от жары, и Джеку очень хотелось остаться на крыльце, под относительной тенью навеса, но он прекрасно понимал, что пренебрегать тренировками — значит настраивать своих недругов против себя. За свою еще очень недолгую жизнь он успел много кем побывать, однако его опыт кавалериста был явно мал.

Он вышел, направился к лошади, сел на нее и подъехал к Паксли:

— Можно мне снова к вам присоединиться, сержант?

— Можно. Только если сперва вы переложите подседельник. Ткань должна высовываться из-под края седла ровно на шесть дюймов. Мы готовимся к смотру, сэр. К смотру!

За репетицией ожидаемого парада последовал перегон рысью на поросшее чахлой травой поле, где отрабатывались повороты, перестроения и, наконец, атака.

Когда вконец измотанный Джек вернулся на конюшню, ему сообщили, куда он определен на постой. Принесли сундук погибшего офицера, и Джек стал рыться в нем в поисках сменного, не такого строгого, как строевой, мундира, какие в офицерской среде принято надевать в неофициальной обстановке, например к обеду. Однако беглый взгляд в зеркало показал ему, что гардероб гардеробом, но и во всем прочем его облик явно оставляет желать лучшего. Мало того что юноша смертельно устал, так его свежевыбритые щеки обгорели на солнце и теперь пунцовели едва ли не ярче форменного камзола, а волосы, которые укоротили овечьими ножницами, все равно смахивали на птичье гнездо.

Поскольку ему было велено явиться в таверну к восьми, он распахнул входную дверь точно с последним ударом колокола ближайшей церкви. При его появлении воцарилось молчание — все взоры обратились к нему. Стоки, наполовину привставший, в этот момент как раз опускался на свое место. Он опять раскраснелся, но, похоже, не от жары, а в связи с только что произнесенными им словами.

«Интересно, что он такого тут ляпнул?» — подумал Джек, хотя, впрочем, все было понятно и так.

— Лейтенант Джек Абсолют прибыл на офицерский обед, — спокойно произнес юноша. — Добрый вечер, джентльмены.

Он слегка поклонился и закрыл за собой дверь.

Трудно было сказать, что болело больше — живот или голова. Желудок Джека словно пыталась выкрутить досуха настойчивая и прилежная прачка, под черепной коробкой гремел оркестр, состоящий из одних лишь литавр. Точно так же нельзя было определить, что главным образом привело к столь плачевному результату — мерзкая, напичканная сверх меры специями еда или спиртное. Мало того что Джек с жадностью поглощал горячительные напитки, но он еще и безбожно смешивал их. Впрочем, очевидно, в финале сказалась совокупность всех перечисленных факторов — во всяком случае, судя по содержимому стоявшего рядом ведра.

Джек лежал на полу. До постели он не добрался, причем возвращение являлось далеко не единственным из того, о чем у него не сохранилось ни малейших воспоминаний. Собственно говоря, даже о том, что происходило в таверне непосредственно после его появления в ней, он помнил смутно. А что там помнить? Обед есть обед. Произносились тосты — самые разнообразные.

Вроде бы он и сам предложил несколько здравиц. И перебрал, изо всех сил стараясь продемонстрировать свое умение пить в надежде преодолеть антипатию, светившуюся в каждом взгляде.

— Боже мой! — громко простонал Джек, одной рукой прикрывая глаза от режущего света, проникавшего в комнату через полуоткрытые ставни.

При этом он слегка изменил положение тела, благодаря чему уяснил, что болят у него не только голова и желудок. Бедра с внутренней стороны были намяты седлом, костяшки пальцев, сбитые гардой палаша, саднили, непривычные, унаследованные от покойника сапоги до волдырей стерли ноги, а подбородок, обгоревший на солнце, жгло, как огнем. Правда, все это казалось мелочью по сравнению с похмельными муками. В Риме, в заточении, лишенный компании, но пребывавший под неусыпным надзором, Джек практически не прикасался к вину и, как выяснилось, утратил выносливость этого рода, которой он так гордился. Выходит, и в пьянстве надлежит упражняться, как и во всем остальном.

Кто-то постучал в дверь. Подхватив простыню, Джек забрался в постель и шепотом произнес:

— Войдите!

В дверь просунулось лицо, обрамленное скопищем рыжеватых кудряшек.

— Доброе утро, сэр. Славненькое, правда?

— Оно было бы еще лучше, если бы вы, сэр, не орали столь громко, — отрезал Джек, у которого попытка приподнять голову породила отчаянный приступ тошноты. С усилием сглотнув рвотный ком, Джек откинулся на подушку и пробормотал: — Кто вы, черт возьми, и что вам тут нужно?

— Уорсли, сэр. Неужели не помните? Ваш земляк с запада.

Гость, державший что-то в руках, вошел, и Джек приоткрыл один глаз. Лицо вошедшего и вправду показалось знакомым.

— Уорсли, — прохрипел он. — Вспомнил… корнет Уорсли.

— Уже не корнет.

Паренек подошел, поставил возле койки принесенное с собой ведро, зачерпнул из него деревянной чашкой воды и подал посудину Джеку. Тот быстро сел, мигом опустошил ее, рыгнул и осушил еще одну плошку.

— Я снова вернулся в солдатский состав и чертовски этим доволен.

Джек уставился на рыжие волосы, красную от солнца кожу и юношеские веснушки. Зашевелились туманные воспоминания.

— Но ты был вчера за столом, разве нет? В таверне?

— Был. На тот момент я числился вроде как офицером. Но раз уж порешили, что один из вас двоих будет лейтенантом, а другой корнетом, то мою вакансию как ветром сдуло. Ну и бог с ней.

— Я буду лейтенантом, — пробормотал Джек. — Я уже лейтенант, черт возьми!

— Вот что мне в вас нравится, сэр. Уверенность.

Уорсли встал и начал собирать по углам различные предметы одежды, которые Джек умудрился разбросать, перед тем как упасть.

Джек продолжал рассматривать его одним глазом.

— И что ты намереваешься теперь делать, приятель?

Уорсли выпрямился.

— Подумал, может, пойду к вам в денщики, сэр, ежели вы не против.

— Выйти в корнеты, потом стать прислугой, причем в одну ночь? Неужели тебя это не коробит?

— Главное, чтобы вас не коробило, — ухмыльнулся паренек. — Лучше прислуживать земляку, пусть даже и не из нашего графства, чем кому-то из этих задавак, если вы меня понимаете.

— А зачем вообще кому-то прислуживать?

— Вы помните, сэр, какое тут жалованье у нас, у простых рядовых? — вздохнул Уорсли. — Три пенса в день, причем мы и тех по неделям не видим. А корнуолльцы, — ухмыльнулся он, — они не прижимисты, все это знают. Правда ведь, сэр?

— А о девонцах все знают, что те сплошь упертые сумасброды.

Джек в первый раз в это чертово утро захотел улыбнуться, но обгоревшие щеки всплеском боли дали понять, что с этим лучше повременить.

— Ас чего ты вообразил, будто у меня водятся денежки, а?

— А если и нет, так появятся, как только полк снимется с места. Офицерам завсегда выдают подъемные, как только мы покидаем квартиры.

Джек опустил ноги на пол.

— Покидаем квартиры? Так это что же, я должен… — поежился он, — уже быть в строю?

• Предыдущая
• 70/92
• Следующая