Книга оборотней - Бэринг-Гулд Сабин (Сэбайн) "Баринг-Гулд" - Страница 29

Не только примитивные, но и многие развитые народы считают тело чем-то вроде одежды, покрывающей душу. Буддисты полагают, что личность воплощается исключительно в душе, а тело имеет к личности не больше отношения, нежели одежда, которую мы то снимаем, то надеваем. Человек — существо духовное, в тело он облекается лишь по обстоятельствам, хоть в человеческое, хоть в звериное. По мере того как дух возвышается, он воплощается во все более благородном теле. Сам Будда прошел все стадии воплощения: на одной из стадий он был зайцем, и благородство его души оказалось столь велико, что он принес себя в жертву, чтобы оказать гостеприимство Индре, который в облике дряхлого старца попросил у него приюта и пищи. Буддист почтительно относится к животным: в теле быка может обитать душа предка, а рядом может бежать на четырех лапах, лаять и вилять хвостом душа потомка. Когда буддист входит в транс, его душа покидает тело, оставляя его лежать, как будто сбрасывает одеяние из плоти, крови и костей, и возвращается, когда транс проходит. Однако в это верят не только буддисты, подобное представление распространено повсюду. Предполагается, что дух, или душа, заключен в теле, как в темнице, что тело — это всего лишь фонарь, в котором горит огонь души. При этом «бренное тело», как представляется, «угнетает душу», и та не может достигнуть совершенства, пока не покинет земную оболочку. Батлер^{97} считает члены человеческого тела инструментами, предназначенными для того, чтобы, подобно оптической трубе или костылям, обеспечивать душе возможность видеть, слышать, передвигаться, а потому их утрата ни в коей мере не вредит нашей личности.

Покойный мистер Д. Холлоуэй, служащий Банка Англии, брат известного гравера, признавался, что однажды ночью, лежа в постели и мучась бессонницей, он сосредоточил свой взгляд на далекой прекрасной звезде, что светила сквозь окно, и внезапно почувствовал, как дух его покинул тело и воспарил. Но тут же, охваченный страхом за жену, которая может перепугаться, обнаружив рядом его мертвое тело, он пришел в себя и не без труда воссоединился с телом. Он описывал это событие как возвращение из света во тьму и утверждал, что, пока дух его витал в пространстве, он попеременно переходил из света во тьму и обратно, мысленно обращаясь то к звезде, то к жене. В мифах многих стран рассказывается об угнетении духа телом, а освобождение души рассматривается как избавление от «бремени» плоти. Вопрос о том, способна ли душа действовать и выражать себя вне тела, так же не подлежит сомнению для примитивного ума, как для нас вопрос о том, может ли огонь материализоваться вне парового котла и механизма. Но следует заметить, что только христианство приписывает телу то же достоинство, что и душе, и оставляет ему надежду на очищение и воскрешение, о чем не говорится ни в одной из известных мифологий.

Однако, невзирая на настоятельное свидетельство Святого Писания, широко распространенное убеждение в том, что душа томится в неволе тела до тех пор, пока связана с ним, очень схоже с представлениями буддизма.

Если наша душа — узница в клетке тела, как выразился поэт^{98}, она может переместиться в другую клетку. Если тело — это одежда души, по утверждению буддистов, почему бы ей время от времени не менять одежду.

Это естественный вывод, породивший во всем мире бесчисленные истории о превращениях и переселениях душ. Наши тевтонские и скандинавские предки также рассматривали тело как одежду для души, что явствует из самой этимологии слов Leichnam и lîkhama (мертвое тело), обозначающих тело, которое покинула душа.

Я уже упоминал норвежское слово hamr и теперь хочу вернуться к нему. Hamr в англосаксонском соответствует словам hama, homa, в саксонском — слову hamo, в древневерхненемецком — homo, в старофранцузском — homa, hama, с которыми связаны готские gahamon, ufar-hamon, ana-hamon, (греч. ένδύεσθαι, έπενδύεσθαι); and-hamon, af-hamon, (греч. άπεκδύειν, έκδύεσθαί), а также древневерхненемецкое hemidi, современное Hemde, «одежда». В сочетаниях мы обнаруживаем это слово в виде lîk-hagnr в старонорвежском; в древневерхненемецком lîk-hamo, в англосаксонском lîk-hama и flœsc-hama, в старосаксонском lîk-hamo, в современном немецком Leich-nam, «тело», то есть «плотская одежда», так же как тело птицы в старонорвежском называется fjaðr-hamr, в англосаксонском feðerhoma, в старосаксонском fetherhamo, «одежда из перьев», тело волка называется в старонорвежском ûlfshamr, а тело тюленя на фарерском kôpahamr. Значение древнего глагола að hamaz теперь понятно; он означает «переходить из одного тела в другое», а hama-skipti значит «переселение души». Способ переселения прост: душа облекается в тело животного путем натягивания его шкуры. Когда Локи, вредоносный норвежский бог, отправился в поход на поиски похищенной Идунн, он позаимствовал у Фрейи ее соколиное одеяние — и тут же превратился в сокола. Едва только Локи покинул Трюмхейм, за ним погнался Тьяцци, накинув орлиные перья и превратившись в орла.

Чтобы отыскать молот Тора^{99}, Локи вновь позаимствовал у Фрейи ее оперение, и, когда он улетал, перья шуршали и шелестели на ветру (fjaðr-hamr dunði).

Примерно так же Кэдмон^{100} описывает полет злого духа в одежде-оперении: «Он летел в одеянье из перьев, на ветру шелестевших»^{101} (Hêlj. 171, 23).

Иногда душа может освободиться от тела и вселиться в другое тело (животного или человека) — такие мифы встречаются в различных теологических традициях.

У финнов и лопарей шаманы нередко впадают в каталептическое состояние, и все убеждены, что в это время их душа странствует, чаще всего в другом обличье, выбрав наиболее подходящее для этой цели животное. В предыдущей главе я уже приводил такие примеры. Аналогичные убеждения проявляются во многих случаях ликантропии. Больной находится в состоянии транса, причем для постороннего взгляда его тело остается неподвижным, тогда как душа переселяется в тело волка, оживляет его и заставляет бежать, куда ей надо. У басков существует любопытная легенда, которая подтверждает, что у этого урало-алтайского народа^{102}, оттесненного арийскими соседями от других народов той же семьи, сохраняется аналогичное суеверие. Как-то раз в Пиренейских горах охотник преследовал медведя. Внезапно мишка набросился на него и задавил, но, прежде чем умереть, охотник успел нанести ему смертельную рану. Умирая, охотник вдохнул в медведя свою душу и с тех пор в обличье зверя блуждал в горах.

Одна из санскритских сказок, из собрания «Панчатантра», представляет собой такой замечательный пример индийских представлений о метемпсихозе, что я позволю себе привести ее здесь в кратком изложении.

Некий царь шел по рыночной площади своего города и обратил внимание на горбатого шута, ужимками и прибаутками вызывавшего у зрителей взрывы смеха. Царю горбун понравился, и он пригласил его во дворец. Вскоре после этого в присутствии шута колдун-некромант обучал монарха искусству переселения души в чужое тело.

Монарх тут же пожелал применить новые знания на практике и отправился в лес в сопровождении шута, который, как полагал царь, ничего не слышал или, во всяком случае, не понял из объяснений колдуна. В глубине джунглей они наткнулись на тело брамина, который умер там от жажды. Царь спешился, оставил коня и выполнил необходимый обряд — его душа мгновенно переселилась в брамина, а его собственное мертвое тело распростерлось на земле. В тот же миг горбун покинул свое тело, вселился в царское и, распрощавшись с потрясенным монархом, умчался на его коне во дворец, где и был встречен с царскими почестями. Вскоре царица и один из слуг заподозрили, что дело нечисто. Тут во дворце появился бывший царь, а ныне брамин, рассказал о случившемся, и они задумали вернуть его в царское тело. Царица спросила у поддельного мужа, нельзя ли научить ее попугая говорить, и муж, от полноты супружеской любви проявивший слабость, пообещал, что обучит попугая сам. Он покинул свое тело и вселился в попугая. Настоящий царь не мешкая оставил тело брамина и вернулся в то, что законно принадлежало ему, а царица тем временем свернула попугаю шею.