Пути. Дороги. Встречи - Сидоров Георгий Алексеевич - Страница 59

«Пусть отдыхает, — думал я. — Сегодня я его и так выпил. Спрошу завтра, да и го о главном… И ещё пусть поведает, что у него в двух последних папках «Антибиблии»…

С этими мыслями после прогулки я уселся вместе с хозяином пить чай. И уж было собрался идти в постель, как дядя Ёша спросил:

— Ты что-то сегодня вечером стал задумчивым, Гера? Неужели я нагнал на тебя такую тоску? Наверное, перепугался хабада? Не его надо бояться, а тех, кто им командует.

— Как я понял, хабадники пусть и не пешки, но тоже фигуры, и ими передвигают.

— Передвигают, но беда в том, что они это и не видят, и не чувствуют. И Любавичский Ребе, и вся его сверхпассионарная гвардия уверены, что они на Земле самые главные. Старый избитый приём — игра на эгоистичных дегенеративных чувствах. Хабад видит мир через призму своего тщеславия. И ничего тут не поделаешь. Биороботы есть биороботы… Как говорит русская пословица: «хоть кол на голове теши».. — закончил свою мысль учёный.

— Выходит, хабадники самые евреистые из евреев?

— Скорее, самые иудеистые из иудеев, — усмехнулся дядя Ёша вставая, — или самые богоизбранные из среды богоизбранных…

С этими словами историк отправился к себе в комнату.

— Спокойной ночи! — сказал он мне на прощание.

Более двух часов я никак не мог уснуть.

«Самые богоизбранные из богоизбранных, — вспоминал я последние слова еврея. — Надо же, как точно! Фактически, хабад совсем не секта. Это новый, искусственно созданный на базе мирового движения талмудического еврейства, этнос. Этнос сверхевреев, сверхповелителей мира! В жертву безумной идеи мирового господства отдано всё: чувство любви к женщине, личное семейное счастье, и самое, что ни на есть ценное — своё психическое здоровье… Опять люди добровольно передали себя в распоряжение тёмным. Последние же, по старой традиции, снова загребают жар чужими руками. Понятно, что хабад возник по причине вялости талмудического движения, чтобы как-то оживить сионизм, придать ему второе дыхание. Если же со временем выдохнется и хабад, то на смену ему теми же силами будет создано что-то другое, ему подобное. А может и ещё хуже. И опять это новое человекообразование слепят не из папуасов или негров, а из евреев. Только из них, этих несчастных богоизбранных. Из старого, надёжного, проверенного тысячелетиями и апробированного на генетическом уровне субстрата. Ну и судьба у потомков Иакова?! Не дай Бог кому-нибудь ещё такую! Но они не понимают, не видят во что их превратили, и не осознают своей трагедии. Хоть бы задумались, за что их ненавидят другие народы? Нет же на Земле ни антикитаизма, ни антирусизма, ни антииспанизма есть один антиевреизм, они его называют антисемитизмом, как будто кто-то ненавидит арабов? Даже здесь ложь. Иудеев народы земли ненавидят не за то, что они семиты, а за то, что они сами никого кроме себя за людей не считают… Вот в чём беда. Когда же евреи поймут, что талмудическое учение им не указ? И богоизбранности в них столько же, сколько и в китайцах».

С этими мыслями я «с божьей помощью» кое-как заснул. Когда я открыл глаза, дядя Ёша из квартиры уже испарился. На кухонном столе лежала записка: «Умывайся, приводи себя в порядок, я скоро приду. Пошёл что-нибудь купить к чаю». Не успел я почистить зубы, как услышал скрип открывшейся двери и голос хозяина:

— Вот и я! Видишь, одна нога у меня в магазине, а другая дома.

Когда я зашёл на кухню, дядя Ёша резал здоровенный торт.

— Его-то зачем ты купил? — растерялся я.

— Как зачем? Сегодня у нас с тобой прощальный день. Завтра ты подашься на «Большую землю». Сегодня с утра начнём праздновать твой отъезд… Всё по-русски: торт, купеческий чай, — кивнул он на закипающий чайник.

— А что значит купеческий? — поинтересовался я.

— Это когда заварку насыпают себе в стакан каждый и ещё — капает по нескольку капель коньяка, — хитро прищурился историк.

— Насколько я помню, русские купцы коньяками не баловались.

— Разве я тебе говорил о русских купцах? — развеселился дядя Ёша. — Я тебе сказал о традиции еврейского купечества.

— Ну а я-то причём?

— Эко, какой ты сегодня серьёзный, — покачал головой хозяин. — Тебе что, хабадники ночью приснились? Наверное, до тебя домогаться стали?

— Хабадники мне в своих чёрных шляпах и своими поползновениями не приснились, — засмеялся я. — Но тоску они на меня нагнали. Неужели евреи не понимают, что их используют? Неужели среди них совсем не осталось умных людей? Тайн-то ведь никаких нет. Всё на поверхности.

— Этнос ослеплён своей религией, Гера, — посерьёзнел учёный. — Ты видел когда-нибудь фанатиков христиан?

— Только в кино, — признался я.

— Твоё счастье, — вздохнул дядя Ёша. — В Югославии мне один раз на таких повезло, чуть не убили за одно моё слово. Так вот, религиозные евреи относительно фанатизма ещё хуже христиан. А потом не забывай: у очень многих из них сознание полностью материализовано. Деньги и всё, что с ними связано, для ортодоксального иудея являются вторым богом. «Пастухи» же их им твердят, что все богатства планеты должны принадлежать иудеям. Остальные народы — их рабы. Всё просто.

— Просто-то просто, но от этого не легче, — сказал я, усаживаясь за стол.

Дядя Ёша молча налил чай, а потом, посмотрев на меня, спросил:

— Ты что парень? Неужели жалеешь хабадников?

— Если честно, то мне их жаль… Я бы ни за какую идею не согласился добровольно сойти с ума!

— А они на это идут. Намеренно становятся извращенцами и психопатами. Так за что же их жалеть? Надо жалеть тех, кого они мордуют. Кого отправляют на тот свет, кого предают… — отчеканивая каждое слово, сказал учёный.

— Да мне их жаль чисто по-человечески, просто как запутавшихся людей.

— Гитлер тоже запутался, тоже ошибся адресом, не понял, что славяне такие же арии, как и германцы. Так его что, тоже пожалеть надо?

Антрополог был прав, и я это осознавал. Но в душе к хабадникам было какое-то двойственное чувство. С одной стороны как к врагам, с другой, как к глупым обманутым людям.

— Хабад — это разветвлённая сеть финансовых потоков, юноша. Тех потоков, которые устремлены на подкуп должностных лиц. Мы с тобой уже об этом говорили. Вот почему хабадники такие уважаемые.

— Уважаемые в среде кого? В среде таких же, как они, умалишённых? — пробурчал я.

— А других у нас у власти и нет. Был один. Но его за неподкупность и честность ухлопали…

— Ты кого имеешь в виду? — налил я ещё один стакан чаю.

— Моего тёзку — грузина Джугашвили.

— А что Сталина хабад тоже хотел приручить? — спросил я.

— Хотеть-то хотел, только у хабада со Сталиным ничего не получилось. По слухам обещали миллиарды долларов! Неслыханную сумму. Он же их за такие дела всех взашей из СССР и выпер…

— Скажи мне, дядя Ёша, — перевёл я разговор на тему Сталина. — Ты веришь, что Иосиф Виссарионович получил высшее ведическое посвящение?

— Конечно! — невозмутимо сказал историк.

Он смотрел на меня, запивая торт чаем, и глаза его улыбались.

— Я вижу, тебе нужны веские доказательства, так?

Я кивнул.

— Хранитель в этом вопросе тебе не авторитет? Ты интересуешься и моим мнением? Ну что же, отвечу, постараюсь доказать очевидное. Ты когда-нибудь задумывался, почему Иосиф Виссарионович запретил в Советском Союзе генетику?

— Нет, не задумывался, — честно признался я.

— Вот оно доказательство. Возьми и подумай. Ты же ведь биолог по образованию.

— Ты допускаешь, что он знал о возможности генетики? Знал, что может натворить генная инженерия? Что с её помощью будут выведены ужасной силы болезнетворные вирусы и бактерии, а генно-модифицированные продукты питания превратятся в отраву для человечества? — спросил я.

— А ты не допускаешь? — усмехнулся историк.

— Но тогда, на заре становления генетики, о таких последствиях никто и не догадывался…

— Вот-вот. А Сталин догадывался. А точнее, точно знал, что может натворить эта богоборческая наука. Поэтому не пожалел ни Вавилова, ни его коллег. Однако, полностью сохранил мировой семенной фонд, собранный Вавиловым! Вопрос — для чего? Для того, чтобы с семенами могли работать такие как Мичурин и академик Лысенко. Не генетики, а селекционеры.