И мир, великий и ничтожный - Львова-Запон Светлана - Страница 7

Разберу на молекулы бред и построю иные мечты…

Неевклидны движения душ, искривилось пространство в тебе.

Стало маетно в райском саду… коль решился на дерзкий побег.

Что ж, счастливой дороги, беглец… постарайся отмыть сапоги,

чтобы грязью растоптанных лет не испачкать себя и других.

Я тебя не могу удержать… да, пожалуй, уже не хочу.

Не поверишь, мне больше не жаль… ну, за новую жизнь, по чуть-чуть.

2011

Зима кружится сукою у ног, запенивает стылые барашки… Бессмысленно вцепляться в день вчерашний – безжалостно его проглотит ночь. И будут падать звёзды за окном, и разлетаться в легкие кристаллы… сугробы снежных звёзд. Мы перестали смотреть в глаза друг другу. И темно отныне в наших дымных зеркалах.

А за окном поёт усталый ветер… неужто хватит силы до рассвета? Наверное, побился об заклад, что сможет разогнать толпу теней и подсказать ненужные ответы. Мне ветер пропоёт: надежды нееет… и веры нееет…

Да кто ж поверит ветру…

2011

Ах, это ты? глазам своим не верю!

Принёс лимон, улыбку и коньяк.

Вчера ушел, в сердцах шарахнув дверью –

Я думала, обвалится косяк.

Забрал часы, трусы, зубную щётку,

рычал, плевался, челюстью скрипел

и разорялся прямо до икоты

о том, что есть терпению предел!

что ты дошёл до этого предела!

Но ты же, милый, сам туда попёр,

без компаса, решительно и смело –

и налетел на каменный забор.

Ведь ты же видел, там висят таблички

«Проход закрыт» и «Не влезай – убьёт!».

Не изменяя пагубной привычке,

ты поступил как раз наоборот.

Бодал непрошибаемую стену,

пытался закарабкаться наверх.

Входи уж… пожалею, непременно.

Да понимаю – больно. Смех и грех.

2011

Она о чём-то плакала… о чём?

бесслёзно, незаметно и беззвучно…

И безнадёгой распластались тучи,

от них мозжит проклятое плечо,

а в щели слишком дует из окна

ненужностью, болезнью и печалью,

и холодно душе в дырявой шали –

морозит застарелая вина…

Она молилась, глупо и смешно,

бессвязно, горячо и неумело.

Наивная мольба её летела

в беззвёздную простуженную ночь.

О чём молилась? плакала о ком?

то ведает единственно Всевышний.

Вот только Он безверия не слышит.

И тает валидол под языком…

2011

Я шла по следу за тобой, я чуяла – ты где-то рядом. Витала в воздухе любовь и шкуру ворошила рябью. Ты был хитёр, ты путал след… но ведь и я не лыком шита. Твой отпечаток на земле нас повязал незримой нитью. Отчаянная круговерть не уведёт меня от сути. Мой чуткий и сторожкий зверь, ты не уйдёшь от гончей суки. Мне предназначен этот след, в азарте взлаиваю сладко… Я нагоню тебя, беглец, вцеплюсь в тебя любовной хваткой.

Будь проклято моё чутьё! ты не укрылся от погони… Предсмертно вскинуто ружьё в чужих безжалостных ладонях…

2011

Тревожный стук безбашенных часов особенно заметен ближе к ночи, и слышится, как время камень точит, перетирая крошево в песок. Бесцветная прозрачная печаль, как бриллиант в воде, неразличима. Дороги привели к воротам Рима, но на воротах крепкая печать.

Рассыплется песочная строка невзрачной горсткой мимолётных истин. Открытый счет с рождения исчислен, но не спросить итоги у песка.

Куражится пространство за окном… а, может быть, мне это только снится? Там, на балконе, вялая синица колотит клювом мёрзлое пшено. Как жаль, что я не в силах приманить к кормушке белоплечего орлана…

А он парит над склонами вулкана и слушает, как точится гранит…

2011

Вчерашний бомж, расставшись с батареей, грохочет миской с раннего утра. Не обожрался бы до диареи… он думает, что здесь кошачий рай. Худющий, от рождения голодный,  бесправно помяукал в нашу дверь.

А ты хотел скотину с родословной… да посмотри, как счастлив этот зверь! Умён, бродяга, ничего не скажешь, наводит с нашим кобелём мосты. А Клеменс, дурачок, доволен даже. Смотри, смотри – они уже на ты! Он сам решил, помоечный котяра, что независимость – тяжёлый крест. Понатерпелся от судьбы ударов – и не уйдёт теперь из райских мест.

Да пусть живёт у нас… ведь ты не против побыть его счастливою судьбой? и, может, он, уйдя в Страну Охоты, замолвит добрый мяв за нас с тобой…

2011

Он видел, как пылали облака,

когда валилось солнце в океан.

На диком пляже чёрного песка

валялся одноразовый стакан.

И он (ну, не стакан, само собой,

а тот, который наблюдал закат)

задумался о бренности земной

и как-то опечалился слегка.

Использованный лопнувший стакан,

отброшенный небрежною рукой,

уйдёт под толщу чёрного песка

и сохранится на века. На кой?

А он (мыслитель) канет в перегной,

на нём взрастёт бессмысленный бурьян.

Он в небо закричал: «Пошто?! На кой

так вечен одноразовый стакан?!».

Искрился вулканический песок,

меланхолично угасал закат.

Гонял по пляжу лёгкий ветерок

нетленный одноразовый стакан…

2011

Такая тишь – до хруста и до звона, густая, хоть бери её в ладони… И белый след на ярко-синем своде – наверно, резвый ангел пролетел на реактивной тяге (в свете моды)… размытый росчерк в мёрзлой высоте. Собачий лай и скрип полозьев нарты теряются в безмолвии сугробов. И кажется – остановился глобус. Какое там, к чертям, начало марта! Снега, снега – без края и до бога. И в вечном беге кашляют собаки, в немое небо тянется дорога, и чудится дыхание галактик. Молочный свет окрашен синевой (так вот какого цвета удивленье!). В душе звенит смешное откровенье: белее снега нету ничего. И пыль снежинок сыплется за ворот…

А где-то ждёт усталый серый город…

2011

Ты уводил меня из темноты, ты нёс меня на свет в своих ладонях,

ты мне шептал про синюю бездонность… и верил в эти странные мечты.

Но не бывает небо голубым – оно чернее самой чёрной смоли,

лишь дыры звёзд просвечивают болью. Задёрни тучи! я хочу забыть…

забыть твои растерянность и страх, когда, дожив со мною до рассвета,

ты видишь, что меня с тобою нету – ты снова держишь пустоту в руках.

Ты слеп со мной. Во мне ты тоже слеп. Ты не умеешь – не глазами видеть.

Ищи свой свет… я, право, не в обиде. Оставь меня моей надёжной мгле.

Не уводи меня из темноты. Моя дорога в стороне от рая.

Я просто тьма.

При свете – умираю.

Я не умею из себя уйти…