НП-2 (2007 г.) - Гурин Максим Юрьевич "Макс Гурин (экс-Скворцов)" - Страница 84

Короче говоря, я просто взял и всё сделал как надо (ибо я действительно знаю, как надо, и, в этой связи, Александр Галич может засунуть себе свою интеллигентскую мнительность, коя на самом-то деле есть всего лишь патологическая боязнь ответственности за свои действия, куда-нибудь в back), а что я сам по этому поводу думаю, меня самого, честно признаться, мало волнует J.

VIII.

Игоряшин научно-терапевтический «Центр Профилактики и Лечения Детской Неврологической Инвалидности» вполне успешно арендовал целый этаж в одной из детских больниц Москвы в течение, наверное, как минимум лет двенадцати. И надо ж было такому случиться, что именно тогда, когда я работал у него в третий и последний раз в жизни, их договор аренды приказал долго жить. Такое бывает. Игоряша довольно быстро, хоть и, конечно, не без труда, нашёл новое помещение, и начался долгий и мучительный многомесячный переезд.

Как вы помните, мужчин в отделении было всего, считай, двое, ибо Игоряша – во-первых, начальник, а во-вторых, человек уже всё-таки пожилой, а с некоего Антона Германовича были взятки гладки (ни разу не было такого, чтобы в тот самый момент, когда надо было тащить очередной несгораемый шкаф, он не оказывался безмерно занят каким-либо невероятно важным для Центра делом, и, что поразительно, всегда намного менее пыльным! J). Оставались только завхоз Серёга, он же – иногда личный шофёр Игоряши (когда-то он был майором внутренних войск), да я.

Если вы представляете себе, что такое целое медицинское отделение, вы, вероятно, не слишком удивитесь тому, что два человека на одном «соболе» перевозили весь этот скарб месяца полтора при пятидневной рабочей неделе примерно с утра и до позднего вечера. Как раз из-за этого переезда в Центре сократилось количество коек, а поскольку каждая койка – это, в общем-то, штука баксов, то Игоряша, немного подумав, решил, что работать на полторы ставки будет для меня слишком жирно и, прийдя к подобному выводу, тут же завалил нас с Серёгой мешками.

В мешках лежали истории болезней всех пациентов Центра за всё время его существования. Мешков этих было около сотни. Когда эти бумажные мешки только привезли, они даже в сложенном виде заняли довольно крупную тележку, которую можно было катить только вдвоём (смайлику от натуги в мозг ударяет говно). Потом все эти мешки заполнились историями болезней и прочими бумажками и мелочовкой. Весил в итоге каждый из них килограмм по тридцать-сорок. Когда я нёс один из первых таких мешков, мне как раз позвонил на мобильник Ваня Марковский, чтобы напомнить мне о моём долге за его проёбанные мной «клавиши». Ирония судьбы J! Я так и сказал ему правду, что в данный момент у меня на плече довольно тяжёлый мешок, и я особо говорить не могу. Хули, да, картинно. Зато правда.

Потом я перезвонил ему вечером и сказал, что жизнь моя такова, что я работаю каждый день, вставая в половине шестого утра, заканчиваю в среднем в 8-9 вечера, а получаю за это 10 тысяч рублей; что при этом мы с Да ждём ребёнка; она работает внештатно в газете «Антенна» и получает тоже в районе 5-7 тысяч. Поэтому всё, что я могу ему предложить, это отдавать по тысяче в месяц и, таким образом, смогу отдать ему требуемую сумму примерно за 2 года. Ваня стал невнятно отнекиваться. Зачем звонил? Самоутверждение? Смешно.

В конце концов я перевёз Игоряшин Центр. Я и майор. В какой-то момент, ещё в разгар переезда, Игоряша подкинул мне три тысячи рублей – типа, премия. Я не сказал об этом ничего Да, потому что деньги эти свалились на меня внезапно и всё равно не могли спасти «отцов русской демократии». Поэтому я наконец отдал их Кузьмину, у коего когда-то занимал 400 $, 300 из которых отдал в срок (всё это описано в главе XXIII первой части J), а из-за остальных ста, а на самом деле, из-за моего романа с Дэйзи, он несколько лет рассказывал в литературной тусе Москвы, какое, де, сраное говно – литератор Скворцов J. Надо сказать, что Скворцов денег ему так и не отдал. Их отдал за него Гурин, ибо он – настоящий, а Скворцов – вымышленный персонаж моих мамы и бабушки.

Это вообще очень смешно, как внутренне напрягаются все современные девки, когда я рассказываю им об обстоятельствах возвращения себе своего настоящего имени. Ах, ёбаный демон свободомыслия и вольнодумства, всего лишь прикрывающий собой всего лишь бабскую беспринципность!

Мы мешки с Серёгой грузили-грузили. Шкафы с Серёгой грузили-грузили. Кровати с Серёгой грузили-грузили. И в конце концов всё погрузили. Правда, из-за этих ебучих нагрузок я опять стал пить пиво чаще, чем раз в неделю J.

Когда переезд окончательно завершился, Игоряша дал нам с Серёгой в виде премии ещё по десятке. Хули, талантливый Руководитель! J Ну и ладно. Мы, униженные и оскорблённые, – народ не гордый. Нам выбирать не приходится, нам семьи свои кормить надо.

Уже близился конец мая 2004-го года. Время Тельца оттрубил я по полной; от звонка до звонка. В силу входили взбалмошные и нервные Близнецы. Да была уже совсем на сносях.

В начале июня Игоряша позволил мне уйти в отпуск. Если не изменяет мне память, в среду, 2-го июня, я отвёз Да в роддом, с которым была предварительная договорённость. Отвёз заранее, чтобы нам обоим не пришлось слишком волноваться в какую-нибудь из ближайших ночей.

Моя воительница Да не без тайного злорадства уложила свои вещи в бордовый рюкзак, некогда привезённый мне Лариссой из Харькова (я ходил с ним вплоть до конца апреля 2004-го, пока у меня не появились наконец лишние деньги на новый J). Однако чудес не бывает, ибо есть Бог на свете: в приёмном отделении Да объяснили, что в родильное отделение всё можно проносить только в полиэтиленовых пакетах, и Лариссин бордовый рюкзак я увёз обратно домой, запихав его в свой новый, цвета тёмного хаки.

В ночь на 6-е июня 2004-го года, в 0.03, то есть практически, как и я, в полночь, родилась наша с Да дочь – Ксения Максимовна Гурина. В день рождения велруспИса А. С. Пушкина и день в день ровно через год после моего отъезда в город моих предков Харьков.

Ввиду такого события я позвонил в районе двух часов ночи на мобильник своему тестю, с которым, как и с тёщей, у нас не было никаких отношения после «истории с Харьковым», и сказал ему, что у них родилась внучка. Матери я сразу звонить не стал.

В районе полудня воскресенья того же, наступившего, 6-го июня я впервые увидел Ксеню…

Да лежала в отдельной палате, ибо рожала по договору, предусматривающему визиты отца в любое время. От родов в моём присутствии она отказалась, в отличие, от супруги моего единокровного брата Миши, заставившей совсем недавно проделать его подобное при рождении их дочери Сони, двоюродной сестры Ксении, носящей ту же фамилию. Я думаю, что при моём жизненном опыте я бы, конечно, справился. Хули, и не такое видел и вообще у меня крепкие нервы – большинство людей не выдержало бы и половины моих испытаний – говорю это в трезвом уме, твёрдой памяти и на полном серьёзе.

В полдень 6-го июня 2004-го года я впервые увидел свою дочь Ксению и сразу понял, что за всю свою жизнь я не видел никого прекрасней и вообще во всех отношениях лучше. Да, и ещё раз да. Да, и ещё раз Да. В таких ситуациях все другие крови уходят из меня, кроме еврейской. Я – типичный еврейский отец семейства, и этим горжусь. Кто не понимает, того аннигилировать немедленно, ибо если человек не понимает даже этого, значит все три своих шанса на исправление он уже проебал.

Нет, я не присутствовал при родах, но зато я делал ремонт в ванной и в нашей единственной комнате. Известие о начале схваток у Да стало для меня сигналом к началу ремонтных работ, подобно тому как залп крейсера «Авроры» начал Октябрьскую Революцию J.

Роды, как выяснилось позже, проходили непросто. Ещё в полдень, 5-го июня обе мои девицы стали взаимно стараться. Старались они долго, но в конце концов выяснилось, что у Да некая врождённая аномалия в строении матки (а может, впрочем, это и пиздёж. Хули с врачей возьмёшь! J).