НП-2 (2007 г.) - Гурин Максим Юрьевич "Макс Гурин (экс-Скворцов)" - Страница 23

Кажется, это был не просто верлибр, но акростих. Я не помню слОва, которое там слагалось. Прости меня, Господи. Я говорю это искренне. Надеюсь, это СЛОВО не было моим именем. Впрочем, я не уверен.

XL.

На всё воля божья. На всё воля божья. На всё воля божья. На всё воля божья. На всё воля божья. На всё воля божья. Сегодня 1-е ноября 2006-го года. Это имеет смысл. На всё воля божья.

XLI.

А потом всё получилось, короче так. Ну то есть я не сказал бы, что это будет совсем уж коротко. Но… в любом случае, я не заставляю никого переживать со мной мою жизнь уж прямо минуту в минуту J. Я вообще просто иду себе Дорогой Своей, потому как на всё Воля Божья (кто до сих пор не понял – у того ещё два шанса на исправление, ибо чтение данной книги – шанс первый. Впрочем, как знать, возможно для кого-то и третий, то есть последний (смайлик облизывает засохший грифель)). Просто кто хочет, может присоединиться. Вот и всё.

Случилось так, что у Кости Аджера, некогда основавшего проект «e69» (ну-у, это такая спонтанная , близкая к фри-джазу, импровизация с участием Костиного саксофона, терменвокса в лице Яны Аксёновой и всяких аналоговых синтюков в лице, извините, меня) праздновал своё тридцатилетие, чуть не последний, кстати, свой день рождения в бездетном состоянии.

Я пришёл туда. Все мы основательно, хоть и без лишних эксцессов, выпили, пошли на балкон с Валерой Деревянским, нашим тогдашним барабанщиком (с ним, кстати, спустя пару месяцев мы с «e69» и ездили в Австрию) и решили поехать к нему на улицу Соломенной Сторожки, где у них с «Улитками» была репетиционная база. Поехать, разумеется, не просто так, а прихватив с собой парочку Костиных гостьей.

До сих пор не помню, была ли на том Костином дне рождения прекрасная Марина Николавна, завуч одной из лучших в мире школ, где последние пять лет подвязался работать я (что нельзя, конечно, к счастью, назвать единственным моим занятием в жизни) – у меня реально выпало сие из сознанья, хотя… предварительно туда как-то впало. Пожалуй, у этого смутного воспоминания есть нечто общее с историей о поцелуе в метро с Тёмной-младшей, тогдашней женой нашего тогдашнего басиста Вовы Афанасьевы, каковой поцелуй то ли был, то ли всё-таки нет – не могу поручиться ни за то, ни другое. (Смайлик недоумённо пожимает плечьми.)

Дело в том, что тогда я ещё не работал в школе, в которой работает завучем Прекрасная Марина Николавна, с которой так хорошо, как выяснилось позже, сидеть в курилке на переменках или в «окнах» и говорить то о Беринге, то о парадоксальности некоторых правил русского языка, то о Коране, то о «Звёздных войнах», то о тупости отечественных пожарных, то о пионерах-героях, святых нашего с нею детства. Ведь мы оба с ней были и пионерами, и комсомольцами; Николавна, кажется, даже успела побывать комсоргом, а я выпускал оппозиционную стенгазету «Лик», за что меня в дань тогдашнему времени, временно же обласкавшему тогда оппозиционеров и диссидентов, немедленно выдвинули в «учком» школы.

Факт тот, что тогда я не был ещё знаком с Николавной, но, в принципе, её присутствие там, на том Костином юбилее, было весьма вероятно, ибо она уже тогда была приятельницей Костиной супруги, а когда, спустя два года, я пришёл работать в школу и узнал Николавну уже в качестве завуча, я точно знал, что мы с ней видимся не впервые. И как это, спрашивается, возможно, если её не было на том дне рожденья в июле 2000-го?

Так вот. Мы с Деревянским вознамерились захватить пару девиц и поехать к нему на базу, расположенную на улице Соломенной Сторожки.

Находилась оная база в соседнем доме с многоэтажной башней, в которой жили друзья Иры-Имярек, у коих она останавливалась в далёком уже тогда, а тем паче поныне, 1998-м, потому как к тому времени она уже давно развелась со своим мужем, а их дом в Зеленограде, где располагалась их «двушка» (в коей и прошла наша с ней первая ночь) и вовсе разрушили до самого основания; другой же дом, где Ире причиталась комнатка в коммуналке, тогда ещё не успели достроить.

Так вот. Мы с Деревянским вознамерились уж было всё это содеять, то есть попросту организовать блядки. И первой, к кому я, помнится, обратился, была Марина. Она, конечно, не сказала ничего типа: «Ах, что вы! Как вы могли? Проказник!», но отказалась достаточно недвусмысленно. «Жалко. Прикольная девка!» – подумал ещё, помнится, я. А может, как я уже говорил, это была и не она. Но тогда кто?..

Да уж, такая вот, Марина Николавна, «Метель» ибн Пушкин.

Две другие девицы практически согласились, но тут, кажется, подошла… Яна и сказала, что поедет с нами. Тут-то девицы и откололись и, короче, несолоно нахлебавшись, мы поехали в Солёную Сторожку втроём.

Блядок не вышло. Всю ночь Валера обучал Яну азам игры на ударной установке и, к слову сказать, не вполне безуспешно, ибо Яна – таки да, музыкант. Ну и ещё мы, знай себе, пить продолжали.

По дороге я, уж вы меня простите, поведал Валере и Яне историю нашей с Дэйзи беременности, прости меня, господи. Яна воздержалась от каких-либо комментариев. Валера же сказал то, что меня удивило и то, чего я уж никак не ожидал услышать именно от него. При этом надо понимать, что барабанщик – это, извините, упругое сердце любого музыкального коллектива, который считает для себя, так или иначе, но необходимым использовать данный инструмент в принципе. Валера сказал так: «Макс! Да ты чего! Ведь это же твой ребёнок! Ты понимаешь? Ведь это же твой ребёнок!»

Да, для недавно обретённой новой проформы, я некоторое время повозражал ему; как говорится, мягко, но жёстко. А через несколько дней… Через несколько дней я предложил Дэйзи, как говорится, руку и сердце.

Произошло это на Сретенском бульваре. Сначала она спросила, а уверен ли я в том, что сам только что предложил. Потом она сказала мне, что она – не инкубатор, и, в общем, такой уж острой необходимости в создании уж прямо семьи нет. А потом она ещё немного подумала и сказала, что она считает, что надо снимать квартиру и жить надо при этом в центре. Я согласился…

XLII.

Мягко говоря, для того, чтобы что-либо оценивать, надо находиться как минимум на том же уровне развития, что и тот, кто создал то, что предлагается вам в данный момент в к оценке. (Да и предлагается ли?) Это я так, естественно; к слову. К слову, в общем-то, обо всём, ну и к тому, разумеется, что, очень извиняюсь, конечно, и всё такое, но вот, мол, так, мол, и так, блядь, не много ли, короче глаголя, чести? J

И ведь выход, мягко говоря, есть. Просто не должно быть никакой разницы между тем, кто сказал и… кто оценивает. Просто тот, кто создал и тот, кто оценивает – должны быть Одним. Единым Целым.

Да, само собой, что в этом случае сама же собой отпадает за ненадобностью сама необходимость как Творения, так и Оценки. Но… что вас тут, собственно, не устраивает? Да? Правда? А если подумать? А если быть с самим собой честным? (В последний-то раз J)

Каковы минусы такой ситуации, при которой Творящее и Воспринимающее становятся Единым Целым и как бы, если вспомнить химическую терминологию, нейтрализуют друг друга? Они очевидны: не шибко умным становится скучно жить, и из их существования в облике, данном им Господом Миров (на то время, пока не явлюсь «Я»), то есть в облике не шибко умных и, как правило, не шибко добрых людей, окончательно исчезает всякий смысл, которого, в сущности-то, с точки зрения людей умных и, как правило, более при этом душевных, добрых и отзывчивых, в общем-то, и не было там отродясь. Так что, по здравому размышлению, данный минус – скорее, есть плюс.

Ещё более очевидным плюсом является то, что при таком раскладе, то есть при взаимонейтрализации Субъекта и Объекта, мягко же говоря, полностью исчезает… боль. Равно как и Время, Пространство, Небо, Земля и прочее. В тот момент, когда осуществляется Взаимонейтрализация Я и не-Я, Человека и Бога, Земли и Небес, мир становится Идеальной Точкой, а Идеальная Точка – это Её Отсутствие, то есть Сверхприсутствие внутри самой себя, кроме которой ничего нет. Ничего более, что можно было бы назвать Сущим.