Дело Белки - Даган Александр - Страница 18
- Предыдущая
- 18/99
- Следующая
Я слушал, открыв рот, и не мог сдержать восторга и восхищения. Вот здесь, прямо передо мной, совсем как живая, а точнее, на самом деле живая, сидела легендарная няня, воспетая великим стихотворцем, классиком русской литературы, гением мировой поэзии Александром Сергеевичем Пушкиным. Конечно, это было глупо. Баба-яга и сама по себе была существом уникальным и потрясающим, но все-таки, как ни крути, мифическим. А вот Арина Родионовна считалась исторической личностью, что давало мне столь необходимую привязку к привычной и знакомой реальности.
— А Пушкин, какой он был? — спросил я и сам устыдился обывательской наивности своего вопроса. Но Баба-яга даже не улыбнулась. Похоже, она действительно была очень доброй и чуткой женщиной.
— Сашенька-то? Да что ж, хорошим был мальчиком. Детки, они все хорошие. Вот когда вырастают…
— Но к Александру Сергеевичу это ведь не относится?
— А что ж он, не человек? — горько усмехнулась старуха. — Подвел меня. Шибко подвел.
— Как? Не может быть! — не поверил я.
— Еще как может, — ответила бабка. — Из-за него в острог и угодила, а после на поселение. Сама, конечно, виновата…
— Да в чем же?! — воскликнул я, теряя последние остатки терпения.
— Слишком много сказок рассказывала! Детям же только сказку расскажи, они и угомонятся, и дурью не будут маяться, и кашку есть согласятся, и в кровать лягут. Можно, конечно, и волшебством надавить, только не полезно это. Человек — существо свободолюбивое, каким способом его воли ни лишай, все на характере да на голове сказывается.
— Ну и что же из того, что вы ему сказки рассказывали? Кто за это в острог сажает?!
— Кому надо, те и сажают! — огрызнулась Баба-яга. — Ты что ж, не понял до сих пор? Я ведь ему не выдумки, я ему правду про волшебный мир доверила. А ее в секрете держать надо. Но ведь как рассудила: сейчас расскажу — он послушает, а подрастет — так и забудет. Уже сколько раз так бывало.
— А он не забыл… — задумчиво проговорил я, наконец-то начиная понимать, чем провинился перед Бабой-ягой Александр Сергеевич.
— Мало, что не забыл. Он еще и литератором оказался! Уж не помню, какую из моих историй первой в стихи превратил. Да мне, по правде говоря, тогда это не таким уж важным показалось. Мало ли кто в отрочестве стишатами балуется! Даже приятно было — запали в душу нянькины рассказки. А он еще одну прописал. И еще. И еще. А потом их издавать начали. Тут я и всполошилась. Дождалась, пока Сашенька в Михайловское приедет, и в ноги ему кинулась. Как только ни умоляла, чтобы не рассказывал он больше баек, которые от меня услышал. Знала, что добром это не кончится.
— И что он? Послушался?
— Если бы! Сначала все утешал. Просил не беспокоиться. Обещал, что и меня в стихах помянет, будто мне того надо было.
— А потом?
— Осерчал! Даже старой дурой назвал. И еще бранил по-всякому. Потом извинился, конечно, да только сказок моих не бросил. Да и поздно уже было.
— Почему?
— Дык, пришли за мной и на суд вызвали!
— Так вас еще и судили?
— А то! Все как положено — в полнолуние на Лысой горе двенадцать присяжных собрали, адвоката предоставили, ну и впаяли по полной — «за разглашение»…
— С ума сойти! — покачал я головой, словно пытаясь утрясти в ней обрушившиеся на меня факты.
— И не говори! — согласилась Баба-яга, она же Арина Родионовна. — За чистую правду огребла сто лет строгого, да еще полторы сотни на поселении… И все без права переписки!.. И пересказки!
— Простите, — робко задал я внезапно осенивший меня вопрос. — А то, что Александра Сергеевича таким молодым убили… Это… тоже для сохранения секретности?!
— Нет! — строго сказала старуха. — Не посмели бы! Как-никак мой воспитанник.
Глаза Яги полыхнули таким страшным темным огнем, что я невольно отшатнулся. А потом подумал, что она, должно быть, права. Если даже меня, знакомого с ней без году неделю, пугает ее вид, то тот, кто знает ее истинные способности, и подавно не рискнул бы связываться с этой древней, могучей старухой.
— Да ты не сомневайся, — по-своему истолковала мою задумчивость Арина Родионовна. — По Сашеньке с самого начала было видно, что его ждет.
— Неужели?
— Конечно!
— А про меня что-нибудь сказать можете? — спросил я и невольно закусил губу, ожидая предсказания своей судьбы.
— Не могу! — помедлив, ответила бабка.
— Почему? — опешил я.
— Не хочу!
Я мрачно уставился на Бабу-ягу, которая как ни в чем не бывало продолжила пить чай. К сожалению, мой взгляд не обладал гипнотической силой. Так что, мне оставалось лишь гадать, что же такого увидела старуха в моем будущем (а в том, что она туда заглянула, я не сомневался!), что не пожелала сказать о нем ни слова? Но как раз на этот вопрос у меня ответа и не было.
Утром бабки в избе не оказалось. Зато на столе ждали крутая пшенная каша с маслом, только что собранная земляника и молоко. Кроме того, рядом лежала большая, чуть не на всю ширину стола, потертая книжка в кожаном переплете, на обложке которой вяло копошились сонные пчелы. Заметив насекомых, я сперва хотел выскочить из избушки, но пожалел остывающего угощения, поэтому оглянулся в поисках тряпки или веника, а лучше всего мухобойки, которую хорошо использовать в качестве «пчелогонки». Вместо этого на глаза попались развешанные по стенам пучки трав. Я взял связку погуще и стал осторожно подкрадываться к пчелам, чтобы воплотить в жизнь японскую народную мудрость, которая гласит: «Завтрак съешь сам! Обед раздели с другом! Ужин отдай врагу!» Возможно, сегодня — в эру бизнес-ланчей, фастфудов и диет, которые, словно вендетта, зависят от группы крови, — эта древняя поговорка и устарела. Однако я продолжал верить японцам и собирался сделать все от меня зависящее, чтобы мой завтрак не превратился в отданный пчелам ужин. Уже замахнулся на незваных гостей травой, как вдруг они сами, прикрыв крылышками свои черно-желтые задницы, стали расползаться в разные стороны. Не прошло и пары секунд, как вместо плотной пчелиной тусовки на поверхности книги жужжала выписанная пунктиром пчелиных тушек записка: «Ушла за ступой! Яга!» «Ничего себе эсэмеска!» — подумал я, и в тот же миг пчелы, построившись клином, с ровным гудением реактивного двигателя оторвались от фолианта и неспешно вылетели в открытую дверь. Провожая глазами дрессированный рой, я невольно представил, сколько бабок мог бы отвалить «Билайн» за такой рекламоноситель, и пошел завтракать.
Каша, земляника и молоко! Я ел и чувствовал себя любимым внуком в гостях у бабушки. Немного смущало, правда, что бабуля была еще и Бабой-ягой. А с другой стороны, родственников не выбирают. Одним словом, для полного счастья мне сейчас не хватало только утренней чашки кофе, сигарет и чего-нибудь почитать. Тут-то мне и пришло в голову открыть лежащий на столе том. К сожалению, он оказался написан на неком непонятном языке. Мало того — неизвестным алфавитом. Впрочем, я не так уж много потерял. Книга представляла собой что-то вроде справочника грибника для дефективных — сплошные картинки, минимум текста и многочисленные предостережения. Так, на одном из рисунков была очень красиво изображена волчья ягода, а в правом верхнем углу картинки красовался череп со скрещенными костями. Комментарии, как говорится, излишни. На другой иллюстрации оказалось растение, подозрительно напоминающее марихуану. В чем я немедленно и убедился, опять-таки глянув в правый верхний угол, где на сей раз желтел малость дебильный, но зато совершенно счастливый Колобок.
Изучив его повнимательней, наконец понял, что прославленный на весь мир желтый кружок с черными глазками и похожей на подкову улыбкой — вовсе не американское изобретение. Несмотря на то что даже мы сами зовем его не иначе, как смайликом, на самом деле эта мордашка — стилизованный портрет русского сказочного героя. Более того, это, пожалуй, единственный исконно российский персонаж, который был заимствован западом из нашей мифологии. Пораженный этим открытием, я слегка замешкался и не сразу перевернул страницу, благодаря чему обнаружил еще одну замечательную вещь. По всей видимости, книга каким-то образом умела определять, кто именно ее читает. Потому что вдруг неизвестные мне буквы стали трансформироваться и постепенно превратились в родную, до боли знакомую кириллицу. Благодаря этому следующая картинка порадовала не только своими художественными достоинствами, но и подписью. На рисунке была изображена небольшая лужица, как бы составленная из двух полукругов. А внизу красным тревожным шрифтом шло предостережение: «Не пей! Козленочком станешь! (Паном, Сатиром, Фавном!)». Еще ниже мелким курсивом было добавлено: «Продолжительность превращения — два-три часа. Побочные эффекты — головная боль, рога». Видимо, я наткнулся на раздел оборотней, так как через несколько страниц моим глазам предстало изображение Царевны-лягушки, которое также было помечено маленьким черепом и снабжено подписью: «Не целуй — убьет!» Вот тебе и раз! А сказка-то утверждала, что Василиса сама уговаривала Ивана приложиться к ней губами. Ну что тут скажешь?! Оказывается, мрачный сексизм процветал даже во времена мрачного Средневековья. Тут до меня дошло, что теперь я могу наконец-то узнать и само название доставшегося мне талмуда. Я вернулся к титульному листу и прочел: «Природоведение для несведущих». Издательство «Мужчина-с-палец и сыновья». Урюпинск. 1857 год.
- Предыдущая
- 18/99
- Следующая
