Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай(без илл.) - Купер Джеймс Фенимор - Страница 72

• Предыдущая
• 72/110
• Следующая

— Что скажете, достойный Висенте Яньес? — окликнул его Колумб. — Похоже, у вас добрые вести!

— Я тоже думаю, что они добрые, сеньор адмирал! — ответил младший Пинсон. — Мы сейчас видели совсем недавно сломанную ветку шиповника, и даже с ягодами! Такая примета не может обмануть!

— Конечно, шиповник на дне океана не растет! На запад, друзья, на запад! Счастлив будет тот, кто первым увидит сказочную Индию!

Трудно описать восторг и торжество матросов! Добродушные шутки и смех звучали повсюду, где еще вчера слышались горестные вопли и угрозы. Время летело незаметно, и уже никто не думал об Испании: все мысли, все чаяния команды были обращены на запад, к еще невидимой, но близкой и манящей земле.

— Вскоре радостные крики послышались и с «Пинты», которая шла по ветру далеко впереди «Санта-Марии». Там подобрали паруса, мгновенно спустили шлюпку, но через некоторое время подняли обратно. Когда адмиральская каравелла поравнялась с «Пинтой», Колумб, сдерживая волнение, спросил своим обычным спокойным тоном:

— Что случилось, Мартин Алонсо? Я вижу, у вас на борту ликование! Да и сами вы…

— Есть от чего, сеньор адмирал! Мои люди заметили на воде тростник, из которого, по словам путешественников, на востоке делают сахар: такой тростник часто привозят в Испанию. Но это пустяк по сравнению с другими признаками близости суши: мы видели ствол дерева, ветви и еще кое-что… Судьбе было угодно, чтобы все это плавало рядом, вот мы и решили спустить шлюпку и что-нибудь подобрать.

— Приведитесь к ветру, добрый Мартин Алонсо, и пришлите мне вашу добычу — я хочу ее сам оценить! — приказал Колумб.

Пинсон повиновался. «Санта-Мария» тоже легла в дрейф, и вскоре шлюпка с «Пинты» пристала к ней. Подпрыгнув, Мартин Алонсо уцепился за верхний край борта и мигом очутился на палубе. Гребцы перебросили ему выловленные из воды сокровища, и он с волнением начал раскладывать их перед адмиралом.

— Видите, благородный сеньор, — заговорил он, еле переводя дух, — вот доска из дерева какой-то неведомой породы — смотрите, как тщательно она выстругана! А вот кусок сахарного тростника, а это — ветка, которая могла вырасти только на суше! Но самое главное — трость, украшенная искусной резьбой! Ведь эта трость и обломки доски — изделия человека!

— Да, да, вы правы, — согласился адмирал, рассмотрев все по очереди.

— Все эти приметы земли, наверно, были в одной лодке, а потому и очутились в воде поблизости друг от друга, — продолжал Мартин Алонсо, желая подкрепить вещественные доказательства подходящим объяснением. — Наверное, лодка перевернулась. Утопленники тоже должны быть где-то поблизости.

— Будем надеяться, что это не так, Мартин Алонсо! — отозвался адмирал. — Не стоит думать о таких печальных вещах Тысячи случайностей могли собрать все это в одном месте, пока какая-нибудь буря снова не разбросает все в разные стороны. Но, как бы то ни было, приметы неопровержимо доказывают, что земля не только близка, но и обитаема.

Неописуемая радость царила на всех каравеллах. До сих пор моряки видели только птиц, рыб да водоросли — признаки обманчивые и неверные, — зато теперь в их руках было такое доказательство близости земли, да еще населенной, что против него трудно было возразить. К тому же ягоды шиповника еще сохранили свою свежесть. Все обратили внимание на то, что доска была из дерева неизвестной породы, а резьба на трости, если только это была трость, украшенная совершенно незнакомым в Европе рисунком.

Выловленные предметы переходили из рук в руки, пока их не осмотрела вся команда «Санта-Марии». Последние сомнения в справедливости предсказаний Колумба рассеялись. Пинсон вернулся на «Пинту», каравеллы снова поставили все паруса и так шли курсом на запад-юго-запад до самого вечера.

Но, когда солнце в тридцать четвертый раз со дня отплытия от Гомеры начало погружаться в пустынные воды, тревожный холодок снова закрался в сердца малодушных. Более сотки глаз пристально вглядывались в ослепительный западный край океана, однако там, несмотря на безоблачную, ясную погоду, не было видно ничего, кроме золотисто-багряного закатного неба да обычной волнистой линии неспокойных вод.

К ночи ветер посвежел. Колумб, как всегда в этот час, подозвал остальные два судна к «Санта-Марии» и отдал новые распоряжения. Последние два-три дня они фактически шли со значительным отклонением на юг; Колумб не считал это самым правильным, полагая, что кратчайшее расстояние от материка до материка дает курс, проложенный через океан вдоль одной параллели. Поэтому сейчас, верный своему убеждению, он приказал идти по компасу точно на запад. С наступлением темноты каравеллы легли на заданный курс и со скоростью до девяти узлов поплыли вслед за исчезнувшим солнцем, словно стремясь проникнуть в тайны его ночного убежища и совершить то великое открытие, которое могло бы вознаградить моряков за все их усилия.

Сразу после перемены курса на судах пропели обычную вечернюю молитву, которую в этих южных широтах частенько откладывали до того времени, когда уже нужно ложиться спать. Но в эту ночь никто не хотел расходиться, и Колумб ободрял матросов, напоминая об обещанной награде и о том, что они могут увидеть землю с часу на час.

Слова адмирала не пропали даром: вся команда рассыпалась по каравелле, каждый избрал себе удобное место для наблюдений и приготовился бодрствовать, надеясь, что именно ему улыбнется счастье. Ожидание всегда требует сосредоточенности, напряженные чувства жаждут тишины, поэтому на судне воцарилось полное молчание. Колумб не уходил с полуюта, а Луис, которого все это мало интересовало, растянулся на старом парусе, мечтая о Мерседес и представляя себе тот радостный миг, когда он ее снова увидит после успешного, славного плавания.

Мертвая тишина на корабле придавала особую торжественность этой решающей ночи. Впереди на расстоянии одной мили скользила «Нинья», распустив все паруса, а еще на пол-лиги дальше можно было смутно различить силуэт «Пинты», которая, как всегда при свежем ветре, обогнала своих подруг. Санчо сам проверил каждый брас note 79 и шкот, и никогда еще «Санта-Мария» не шла так хорошо, как этой ночью. Казалось, все три каравеллы заразились нетерпением моряков и старались изо всех сил!

— Временами снасти вдруг начинали гудеть от ветра, и матросы вздрагивали, словно до них доносились странные голоса таинственного нового мира. Всякий раз, когда крупные волны ударяли о борт корабля, люди напряженно вглядывались в темноту, с трепетом ожидая, что оттуда вот-вот полезут на палубу неведомые обитатели западных морей.

Сам Колумб то и дело тяжко вздыхал и смотрел на запад, словно пытался сверхчеловеческим усилием проникнуть взором сквозь ночную тьму. Вдруг он разом подался вперед, вглядываясь в какую-то точку над фальшбортом судна. Луис все это видел, лежа на своем парусе, а в следующее мгновение услышал прерывающийся от волнения мужественный голос адмирала:

— Педро Гутьерес… сеньор де Муньос… Луис — уж не знаю как вас еще назвать, — проснитесь!

Луис был уже на ногах.

— Идите сюда, сын мой! — продолжал Колумб. — Скажите, не обманывает ли меня зрение? Взгляните вон туда, чуть в сторону, — вы не видите там ничего не обычного?

— Я сейчас видел свет, огонек, неясный и мерцающий, как от свечи. Кажется, он даже двигался, словно кто-то нес свечу в руках или плыл с ней по волнам.

— Глаза не обманули вас! Но вы понимаете, что этот свет горел не на наших судах, потому что обе каравеллы находятся от нас впереди по носу?

— Так что же означает этот свет, дон Христофор?

— Землю! Огонь горел либо на далеком берегу и потому казался таким тусклым, либо на чужом судне, идущем вдоль берегов Индии! Внизу спит Родриго Санчес из Сеговии, ревизор note 80 нашей эскадры, разбудите его, пусть поспешит сюда!

Луис повиновался, и вскоре флотский ревизор уже стоял на полуюте подле адмирала. Прошло полчаса, но свет не загорался, затем он вспыхнул, словно далекий факел, мигнул раза два и окончательно погас. Об этом событии вскоре узнали все, но ни на кого оно не произвело такого большого впечатления, как на Колумба.

• Предыдущая
• 72/110
• Следующая