Что моё, то моё - Хольт Анне - Страница 5

– Сомнения?

Ей не удалось ухватить пластиковый стаканчик с водой. Чтобы скрыть, как у неё дрожат руки, она сжала ладони. Ингер Йоханне собиралась ответить, но голос словно пропал. Она сглотнула.

– Я не понимаю, каковы причины, позволяющие утверждать что-нибудь подобное.

Ведущий взмахнул рукой, нахмурился – он был явно раздражён, что Ингер Йоханне нарушила тщательно продуманный ход беседы.

– Конечно, такая возможность имеется, – поправилась она. – Дети моглиподвергнуться сексуальному насилию, но, судя по известным обстоятельствам дела, речь идёт о совсем ином преступлении. Я не работаю в полиции и знаю подробности лишь из средств массовой информации. Однако я могу предположить, что пока следствие не установило ничего определённого об этих двух… похищениях, не следует говорить… что между ними вообще существует какая-нибудь связь. Я согласилась прийти на эту передачу потому, что мы договорились…

Она с трудом сглотнула ещё раз. В горле пересохло, а руки дрожали так сильно, что ей пришлось убрать их со стола, спрятать от камеры. Ей нужно было отказаться приходить сюда.

– А вот Сольвейг Гримсрюд, – перебил ведущий и перевёл взгляд на даму в чёрном костюме, с волосами цвета серебра, – лидер нового движения «Защитим наших детей», склонна утверждать, что мы имеем дело с педофилией.

– Исходя из того, что нам известно о подобных происшествиях в зарубежных странах, крайне наивно было бы предполагать что-либо иное. Весьма сложно представить себе иной мотив похищения детей – детей, которые абсолютно непохожи друг на друга, если верить газетам. Все мы читали о подобных случаях в США и Швейцарии, не говоря уже о нашумевших процессах, недавно прошедших в Бельгии… Мы изучили эти дела, нам известен их исход.

Гримсрюд слегка ударила себя в грудь. От этого микрофон, который был прикреплён к лацкану пиджака, начал фонить. Ингер Йоханне увидела, как схватился за голову оператор, стоящий за камерой.

– Что вы имеете в виду, когда говорите об… исходе?

– Похищение детей всегда обусловлено одним из трёх мотивов.

Сольвейг Гримсрюд энергично встряхнула головой, длинные волосы закрыли ей лицо, и она, привычным движением убрав их за уши, начала загибать пальцы.

– Во-первых, речь идёт просто о вымогательстве. Но обе семьи не из числа зажиточных. Кроме того, весьма часто детей похищает один из родителей, когда распадается семья. Но в данном случае и это не актуально. Мать девочки умерла, а родители мальчика состоят в браке и живут вместе. Остаётся последний вариант. Детей похитил один или несколько педофилов.

Ведущий замялся.

Ингер Йоханне представила обнажённое детское тело.

Грустный мужчина лет шестидесяти, в круглых очках попросил слова и начал:

– Как я понимаю, госпожа Гримсрюд выдвигает лишь одну из многих имеющихся теорий. Мне кажется, нам следует быть…

– Фредрик Сколтен, – оборвал его ведущий, – вы частный детектив с двадцатилетним стажем работы в полиции. Мы сообщили зрителям, что сегодня к нам придут представители Крипос ^[3], но, к сожалению, они отказались. Сколтен, исходя из вашего богатого опыта работы, какую теорию сейчас отрабатывает полиция?

– Я как раз собирался сказать…

Он разглядывал точку на поверхности стола и потирал указательным пальцем левую ладонь.

– В данный момент полиция допускает все возможности. В том, что говорила госпожа Гримсрюд, многое соответствует действительности. Похищения детей действительно можно разделить на три категории, которые она обозначила. И две первые достаточно… – Сколтен замялся.

– Неправдоподобны?

Ведущий подсел ближе, словно у них была дружеская беседа.

– Ну да. Но это не даёт оснований для… Таким образом, без всяких…

– Пора уже людям очнуться, – вмешалась Сольвейг Гримсрюд. – Всего несколько лет назад мы относились к сексуальному насилию над детьми как к чему-то, что нас никогда не коснётся, что происходит где-то далеко, скажем, в Америке. Мы отпускали своих детей одних в школу, позволяли им ходить в походы без сопровождения взрослых, часами находиться вне дома и не беспокоились о том, что с ними может случиться что-то непоправимое. Так больше не может продолжаться. Пора нам уже…

Ингер Йоханне не заметила, как поднялась. Она уставилась прямо в камеру, электрический циклоп навёл на неё свой безжизненный серый глаз, чем ввёл её в оцепенение. Микрофон остался на лацкане пиджака.

– Что мы делаем? Это ужасно. Там где-то, – она показала на камеру, – сидит вдовец, дочь которого пропала неделю назад. И супружеская пара, у которой сегодняшней ночью похитили сына. А вы все здесь…

Она протянула руку в сторону Сольвейг Гримсрюд, та тряслась от негодования.

– …рассказываете им, что случилось самое страшное, что только можно представить. У вас нет никаких, я повторяю никакихоснований заявлять что-либо подобное. Это необдуманно и бессердечно… Непростительно. Как я уже сказала, мне известно об этом деле только из новостей. Но я надеюсь… Я практически уверена в том, что полиция в отличие от вас не зациклилась на единственной версии. Даже я могу найти шесть-семь альтернативных объяснений, более или менее правдоподобных, этих похищений. И они в любом случае будут гораздо более обоснованными, чем все ваши спекуляции, играющие на публику. С момента исчезновения Кима прошли сутки. Одни сутки!У меня нет слов…

Слов действительно не было. Она внезапно сникла, а потом сорвала с себя микрофон и ушла. Камера проводила её до двери резкими, скачущими движениями, будто ею руководил неопытный, начинающий оператор.

Ведущий дышал, широко раскрыв рот, над верхней губой у него выступил пот, он пытался собраться с мыслями.

– Итак… – начал он, – мы все тоже переживаем…

В это время где-то в Осло два человека сидели перед экраном телевизора. Старший улыбнулся, глядя на страдания ведущего, а молодой, злясь, грохнул кулаком о стену:

– Чёрт! Ты посмотри, а? Ты её знаешь? Слышал что-нибудь о ней?

Старший по рангу, инспектор Крипос Ингвар Стюбё, с отсутствующим видом отрицательно замотал головой:

– С ней не знаком, а диссертацию её читал. На самом деле интересная. Сейчас она занимается исследованием влияния средств массовой информации на насильственную преступность. Как я понял из недавно напечатанной статьи, она сравнивает судьбы осуждённых, чьи преступления привлекли внимание прессы, с теми, кто остались ею незамеченными. Общее между ними то, что все они считают себя невинно осуждёнными. Она работает с материалами пятидесятых годов. Почему, я не понял.

Зигмунд Берли ухмыльнулся:

– Судя по всему, она себя в обиду не даст. Я не припомню, чтобы кто-нибудь вот так просто встал и ушёл с передачи. Круто! И ведь она права!

Ингвар Стюбё прикурил огромную сигару – длинный рабочий день близился к завершению.

– Она настолько права, что с ней было бы неплохо переговорить, – заметил он, надевая пиджак. – До завтра!

8

Ребёнок, которому предстоит умереть, не знает об этом. Да он и не понимает, что такое смерть. Конечно, инстинктивно он будет бороться за жизнь, так же как ящерица, которая отбрасывает хвост при угрозе уничтожения. Любое живое существо генетически запрограммировано на выживание. В том числе и дети. Но никаких представлений о смерти у них нет. Они боятся чего-то конкретного. Темноты, например. Незнакомых людей, может быть, разлуки с семьёй, боли, странных звуков, мало ли чего ещё… Они не знают, что такое смерть.

Поэтому ребёнок, которому предстоит умереть, не боится смерти.

Так думал мужчина, пока наводил порядок.

Он налил в стакан колу, удивляясь, почему его вообще занимают такие размышления. Хотя мальчика он выбрал неслучайно, но не испытывал к нему никаких чувств. С эмоциональной точки зрения мальчик был ему абсолютно чужим, это лишь фигура в важной игре. Он вообще ничего не заметит. Существенна и необходима лишь его смерть. Его тоска по родителям, та мука, которую должен испытывать пятилетний мальчуган, гораздо страшнее в сравнении с быстрой и безболезненной смертью.