Что моё, то моё - Хольт Анне - Страница 4

– Он спит?

Эмили вздрогнула. Дверь была приотворена. Лицо пряталось в тени, его невозможно было рассмотреть, но голос слышался отчётливо. Она осторожно кивнула.

– Он спит?

В голосе мужчины не было злости или раздражения. Он не выдавливал из себя слова, как это делал папа, если ему приходилось переспрашивать что-нибудь несколько раз.

– Да.

– Отлично. Ты не голодна?

На металлической двери с внутренней стороны не было ручки. Эмили не знала, сколько времени она просидела в этой комнате с голыми стенами и гладкой, как стекло, дверью, с раковиной и унитазом в одном углу и кроватью – в другом. Ей казалось, что она здесь очень давно. Она дотрагивалась до этой двери уж точно раз сто. Дверь была ровная и холодная как лёд. Мужчина боялся, что дверь захлопнется за ним. Входя в комнату, он закреплял её на крючок. Обычно, принося ей еду и питьё, он оставлял всё прямо у двери.

– Нет.

– Хорошо. Тебе тоже нужно поспать. Уже ночь.

Ночь.

Услышав, как закрылась тяжёлая дверь, она заплакала. Хотя мужчина и сказал, что на улице ночь, она этого совсем не чувствовала. Может, из-за того, что в комнате не было ни одного окна, а может, по той причине, что всё время горел свет и поэтому не было никаких признаков смены дня и ночи. Сначала она не задумывалась о том, что если он приносит бутерброды и молоко, значит, сейчас время завтрака, а блинчики и кастрюлька с чем-нибудь горячим появляются в полдень. Но потом она догадалась, однако мужчина начал мухлевать. Иногда она ела один лишь хлеб три раза подряд. А сегодня, когда в комнату попал Ким или Тим, им приносили томатный суп два раза. Он был еле тёплым и пустым, даже без макарон.

Эмили попыталась перестать плакать. Ей совсем не хотелось разбудить мальчика. Она задержала дыхание, чтобы перестать всхлипывать, но у неё ничего не получалось.

– Мама! – вырвалось у неё. – Мамочка моя.

Папа ищет её. Он обязательно должен её искать. Папа и тётя Беате, конечно же, бегают сейчас по лесу, хотя уже стемнело. Может быть, дедушка вместе с ними. У бабушки больные ноги, так что она сидит дома и читает или готовит вафли, которые потом все будут есть, когда вернутся, побывав у Дороги в рай и Небесного дерева и нигде не найдя её.

– Мама, – простонал Ким или Тим и зарыдал.

– Тс-с.

– Мама! Папа!

Мальчик резко вскочил и завопил. Лицо исказилось в страшном крике, а она вжалась в стену и закрыла глаза.

– Ты не должен кричать, – сказала она спокойно, – тот человек может разозлиться на нас.

– Мама! Я хочу к своему папе!

Мальчик замолчал, переводя дыхание. Он всхлипывал и пытался вздохнуть. Эмили открыла глаза и увидела, что его лицо стало тёмно-красным, а из носа текло. Она осторожно вытерла ему нос кончиком одеяла. Он оттолкнул её.

– Не хочу! – выкрикнул он и снова всхлипнул. – Не хочу.

– Давай я расскажу тебе историю, – предложила Эмили.

– Нет.

Он провёл рукавом под носом.

– Моя мама умерла, – начала Эмили и едва заметно улыбнулась. – Она теперь на небесах и наблюдает за мной. Всегда. Она может заботиться и о тебе.

– Не хочу.

Но теперь мальчик перестал биться в истерике.

– Мою маму зовут Грете. У неё есть «БМВ».

– «Ауди», – поправил мальчик.

– На небесах у мамы «БМВ».

– «Ауди», – снова повторил мальчик, и несмелая улыбка сделала его лицо гораздо привлекательнее.

– И единорог. Белый конь с рогом на лбу, который может летать. Мама летает на своём единороге, если ей надоедает ездить на «БМВ». Может быть, она прилетит сюда. Осталось уже недолго ждать, я надеюсь.

– Ага, ворвётся сюда, – добавил мальчик.

Эмили прекрасно знала, что у мамы нет никакого «БМВ». И самой мамы нет ни на каких небесах, и не бывает никаких единорогов. Не существует рая, хотя папа и говорит иначе. Он так любил рассказывать о том, что есть у мамы там, наверху, описывать вещи, о которых она всегда мечтала, но они не могли их себе позволить. В раю всё бесплатно. Там вообще нет денег, говорил папа и улыбался, и мама может получить всё, что ни пожелает. Папа думал, что Эмили нравится слышать об этом. И она верила ему, долго, ведь было здорово думать, что у мамы есть серьги с бриллиантами величиной со сливу и она в красном платье летает на своём единороге по небу.

Тётя Беате ругалась на отца. После того как Эмили ушла отправлять письмо маме и папа, наконец, нашёл её, тётя Беате так громко кричала на него, что стены дрожали. Взрослые думали, что Эмили уже спит. Было далеко за полночь.

– Тённес, девочке уже пора рассказать правду. Грете умерла. Точка. От неё осталась только урна с прахом, и Эмили достаточно взрослая для того, чтобы ей всё рассказали. Ты должен понять это. Ты ведь губишь её этими сказками. Ты таким образом сохраняешь Грете жизнь, и я совсем не уверена, кого ты пытаешься обхитрить? Эмили или самого себя? Грете умерла. Умерла! Пойми ты, наконец!

Тётя Беате плакала и злилась одновременно. Она была самым умным человеком на свете. Так все говорили. Она была главврачом и знала абсолютно всё о болезнях сердца. Она спасала людей от верной смерти просто потому, что знала так много. И если тётя Беате сказала, что папина история – лишь сказка, так оно и есть. Через несколько дней папа позвал Эмили в сад посмотреть на звёзды. На небе появились четыре новые звезды, чтобы мама могла её лучше видеть, рассказывал папа. Эмили ничего не ответила. Ему стало грустно. Она поняла это по глазам, когда он читал книгу перед сном, сидя на краю её кровати. Она отказалась дослушать до конца историю о путешествии мамы в Небесную Японию, очень смешную историю, которую папа пересказывал уже третий вечер подряд. Папа занимался переводами, и это у него получалось гораздо лучше, чем сочинять всякие небылицы о рае и единорогах.

– Меня зовут Ким, – сказал мальчуган и сунул в рот большой палец.

– А меня Эмили, – представилась девочка.

И они уснули, не подозревая, что уже начало светать.

Этажом выше над ними сидел человек, уставившись в окно. Дом находился на склоне холма, на опушке небольшой рощицы. Он ощущал волнение и даже что-то вроде лёгкого опьянения от уверенности, что ему удастся справиться со сложной задачей. Уснуть он не мог. Время от времени ему казалось, что он на мгновение теряет сознание, но потом в голове снова прояснялось.

Окно выходило на восток. Он наблюдал, как размывается ночная мгла. Разноцветные полосы начинали высвечивать холмы с другой стороны долины. Он поднялся и положил на стол книгу.

Он один обладал этим знанием. Меньше чем через двое суток одному из детей, находящихся в подвале, предстоит умереть. Он не чувствовал никакого удовлетворения или злорадства от того, что знает это. Лишь радостную решимость. Он добавил во вчерашний, давно остывший кофе молоко и сахар.

7

– Добро пожаловать в студию, Ингер Йоханне Вик. Вы юрист и психолог и написали докторскую диссертацию о том, почему люди совершают преступления на сексуальной почве. После того, что…

Ингер Йоханне на мгновение закрыла глаза. Слишком много света. Однако в огромном помещении было холодно, и она почувствовала, как кожа на руках покрылась мурашками.

Она должна была поправить ведущего. Она должна была сказать «нет». Вместо этого она начала:

– Сначала позвольте мне уточнить, что моя диссертация вовсе не о том, почему некоторые совершают сексуальные преступления. Это, насколько мне известно, пока не выяснено. Однако я попыталась сопоставить две группы выбранных наугад осуждённых: тех, что совершили такие преступления, и тех, что совершили преступления на корыстной почве. Моя задача была – исследовать различия и совпадения в их окружении, процессах взросления и поведении в раннем зрелом возрасте. Тема моей диссертации: «Сексуально мотивированные преступления и…»

– Прозвучало очень много сложных слов, Вик. А говоря попросту, вы написали большую работу об осуждённых, совершивших половые преступления. Меньше чем за неделю было похищено двое детей. Как вы считаете, есть ли в данном случае хоть малейшие сомнения, что эти преступления не носят сексуального характера?