Бремя страстей - Джексон Лайза - Страница 12

• Предыдущая
• 12/104
• Следующая

С пронзительным визгом полосатый кот пролетел над столом и ударился о стену. Шипя и жалобно мяукая, кот уполз и спрятался за шумным холодильником.

Исаак повернулся к дочери, которая выпус­тила из рук швабру, готовая бежать к своему любимцу.

— Куда это ты собралась?

— Котенька…

Он сгреб ее за ворот платья.

— Чудесно,— прорычал он, тяжело дыша ей в лицо запахом виски и табака.— Но сна­чала ты сделаешь то, что тебе велено, и по­дотрешь наконец эту лужу, а не то я всыплю тебе, поняла?

— Нет! — испуганно вскрикнула девочка, и тогда его улыбающиеся губы растянулись еще шире.

Санни попыталась убежать, но босые ноги только скользили по мокрому линолеуму. Отец не выпускал ее. Продолжая держать ворот платья одной рукой, он медленно начал расстегивать брючный ремень.

— Нет! Папа, нет! — кричала Санни.

— Пора научить тебя знать свое место в доме. Поворачивайся!

Она дрожала, глаза ее были полны слез.

— Пожалуйста, не надо…

— Ничего, потерпишь, мне будет больнее, чем тебе.

Он вытащил ремень из брюк, и Санни заме­тила, что глаза его налились кровью и в них горит злоба, на взъерошенных усах собралась слюна, и тут… ее посетило видение. Она виде­ла, как он падает на пол и хватается за грудь, а мать стоит над ним и не торопится к теле­фону, а он уже задыхается, проклинает ее и умоляет вызвать «скорую помощь». Видение было таким отчетливым, что Санни забыла, где находится, пока не почувствовала первый удар ремнем по ягодицам. Она громко вскрик­нула в тот момент, когда от жгучей боли исчез­ло видение.

Колени ее подогнулись, но отец рывком снова поставил ее на ноги.

— Не бей меня!

Ремень со свистом обрушился на ее труси­ки, и она вновь испытала пронзительную боль.

— Папа, не надо! — кричала она, умоляя и захлебываясь рыданиями, но он все так же крепко держал ее.

— Может, теперь ты образумишься!

Он занес правую руку для очередного удара, но она застыла в воздухе, когда резко распахнулась и ударилась о стену дверь. В про­еме стояла Лили, державшая в одной руке ведро нарезанной в огороде фасоли, а в дру­гой — большой кухонный нож, и смотрела на него тяжелым взглядом. От ярости на щеках у нее проступили красные пятна. Темные глаза горели.

— Отпусти ее,— приказала Лили, едва ше­веля губами, ноздри у нее дрожали от еле сдерживаемого гнева.

Он фыркнул.

— Ты меня не запугивай, скво.

— Отпусти ее.— Губы Лили стали жест­кими, она смотрела на него с такой ненавис­тью, что душа Санни отвернулась от обоих родителей, а отец все еще держал ее так креп­ко, что она с трудом дышала.

— Она перечила мне! Я учу ее послушанию.

— А я научу тебя больше никогда ее не трогать.

Он зашелся в смехе, и хватка его немного ослабла. Санни извивалась, пока ноги ее не обрели опору. Наконец она вывернулась из рук отца, но поскользнулась и упала лицом в липкую лужу.

Гнев Исаака обрушился на жену.

— Ты заплатишь мне за это, скво.

— Не смей переносить свое отношение ко мне на нее! — Ведро выпало из руки, и фасоль рассыпалась по грязному полу, но смуглые пальцы продолжали крепко сжимать нож.

— Я убью тебя.— Его губы скривила дья­вольская усмешка.— А что будет с ней, зна­ешь? — Он пальцем показал на дочь.— Пойдет по твоим стопам. Будет выполнять черную работу, как и положено скво. А я женюсь на порядочной белой женщине, молодой, покла­дистой, которая нарожает мне сыновей, а твое отродье будет нам прислуживать.

Теперь Лили взялась за нож двумя руками, вращая костяную ручку длинными пальцами, лицо ее стало плоским, взгляд пустым. Она начала что-то приговаривать, монотонно пов­торяя индейские слова, которых Санни не по­нимала, и самодовольная усмешка исчезала постепенно с лица Исаака. Он сделал шаг на­зад и выронил ремень, а странная литания все продолжалась. На полу звякнуло ведро.

Рука Санни скользнула вперед, и она схва­тила ужасный ремень из старой кожи.

— Твои индейские наговоры на меня не действуют,— сплюнул Исаак, все же отступая подальше от жены и спотыкаясь о стул.

Но монотонный речитатив продолжался, ровный низкий голос повторял слова, их рокот напоминал раскаты грома над отдаленными горами.

— Пресвятая Дева Мария! Женщина, что ты со мной делаешь?!

Как будто от удара, нанесенного невиди­мой силой, Исаак дернулся назад. Ноги пере­стали его слушаться. Издав жуткий хрип, он схватился за грудь.

— Господи,— прошептал он,— Милости­вый Иисус, она сошла с ума, спаси меня.— Колени его подогнулись, и он упал на залитый молоком пол, лицо приобрело синюшный от­тенок, рука схватилась за сердце.

— Вызови «скорую»! — брызгая слюной, прохрипел он, но заклинание длилось и дли­лось, Лили сделала шаг вперед, ступая босыми ногами по разлитому молоку и давя стручки фасоли. Она по-прежнему держала нож остри­ем вверх, голос звучал все так же ровно и не­скончаемо.

— Санни… помоги мне! — прокричал отец.— Черт бы тебя побрал, помоги мне!

Санни не могла больше безучастно смот­реть, как он умирает. Она побежала к телефону и вызвала диспетчера.

— Мой па умирает,— пронзительно закри­чала она в трубку.— Пожалуйста, помогите нам! — Она зарыдала, слова стали неразборчивыми.— Па умирает…

Лили стояла, равнодушно наблюдая, как ее муж борется за свою жизнь.

— Ты виновата,— выкрикнул он.— Ты прокляла меня!

К тому времени, когда прибыла машина «скорой помощи» с сиреной и вспыхивающими огнями, Исаак был уже мертв.

— Он знал, что у него слабое сердце,— спокойно рассказывала Лили, даже не пытаясь изобразить скорбь, она только крепче прижи­мала к себе Санни.— Но сегодня он сильно расстроился из-за гибели коровы и теленка. Когда он пришел домой, то рассердился на Санни, она разлила ведро молока… В это вре­мя я была в огороде, собирала фасоль, а у него случился приступ. Мы сразу позвонили, но спасти его было уже невозможно.

— Больше ничего не было? — спросил у Санни высокий худощавый человек, курив­ший сигарету.

Еще вся в слезах, Санни утвердительно кив­нула головой, зная, что лжет, что Господь, вероятно, покарает ее смертью за этот грех или сделает немой на всю жизнь, но она лгала, потому что понимала: ее мать могут отпра­вить в тюрьму и тогда она останется совсем одна.

Лили ни слова не изменила в своих показа­ниях, и спустя три дня Исаак Рошак был по­хоронен на семейном кладбищенском участке, где уже лежали его родные. Но Санни навсег­да запомнила ту огромную силу, которая ис­ходила от матери; с того момента она про­никлась новым уважением к своим видениям, к флаконам с порошками в шкафу матери и к собственному происхождению от чароки и цыган. Она была уверена— это ее мать убила отца…

И вот спустя сорок с лишним лет она сто­яла в душном вагончике, где воздух освежал лишь небольшой вентилятор, и смотрела в окно на ели в дрожащем знойном мареве. Сердце в груди учащенно билось, кровь стучала в висках. Она дотянулась до стула, что­бы не потерять равновесия, и видение, кото­рое она не могла вызвать для Белвы, явилось ей, но то была не дочь Белвы или постра­давшие посевы.

Она видела своих мальчиков… обнаженных, как в час своего появления на свет. Их кожа светилась в жарком мареве, когда они стояли на выступе отвесного гранитного утеса; тро­пинка, ведущая наверх, была слишком узкой и все-таки они стремились забраться повыше и одолеть каменную твердыню. Руки и ноги их были в кровоподтеках, тела покрыты потом, но они упорно преодолевали дюйм за дюймом, спотыкаясь и хватаясь друг за друга… помогая друг другу. Себя она видела стоящей далеко внизу, на дне долины; она безуспешно пыта­лась докричаться до них, мысленно молилась, чтобы они вернулись к ней живыми и здоровы­ми, а они, не обращая на нее внимания, под­нимались вверх, навстречу предназначенной им судьбе.

Земля дрогнула, утес зашатался, и она в ужасе увидела, как падают ее мальчики, мед­ленно переворачиваясь, она слышала их крики, беспомощно наблюдая, как болтаются в воз­духе их руки и ноги на фоне огненных языков ненасытного жаркого пламени.

• Предыдущая
• 12/104
• Следующая