Подозрение - Дюрренматт Фридрих - Страница 10

В этот момент Берлах взглянул через стекло автомашины, по которому стекали капли растаявшего снега, и заметил за решеткой окна слева от входа в больницу странную фигуру. Сначала ему показалось, что он увидел обезьяну; однако вскоре он понял, что это был карлик – такой, каких иногда показывают в цирке для увеселения публики. Маленькие руки и голые ноги по-обезьяньи вцепились в решетку, а огромная голова повернулась к комиссару. У него было сморщенное старческое лицо, покрытое складками и глубокими морщинами, обезображенное самой природой. Оно смотрело на комиссара и было похоже на заросший мхом камень. Старик прильнул к мокрым стеклам, чтобы лучше его разглядеть, но карлик одним кошачьим прыжком исчез в глубине комнаты; окно стало пустым и темным. Наконец появился Хунгертобель, за ним две медсестры, одетые в белые, как падающий снег, халаты. Врач открыл дверцу и испугался, увидев побледневшее лицо Берлаха.

– Что с тобой случилось? – прошептал он.

– Ничего, – ответил старик. – Я должен немного привыкнуть к этому зданию. Действительность всегда выглядит не так, как ее себе представляют.

Хунгертобель почувствовал, что старик чего-то недоговаривает.

– Ну, – сказал он тихо, – теперь пора.

Комиссар шепотом спросил, видел ли врач Эменбергера. Тот ответил, что разговаривал с ним.

– Нет никакого сомнения, Ганс, это он. Тогда в Асконе я не ошибся.

Оба замолчали. Снаружи нетерпеливо топтались сестры.

«Мы гоняемся за химерой, – подумал Хунгертобель. – Эменбергер – безобидный врач, а этот госпиталь точно такой, как все другие, только значительно дороже».

На заднем сиденье автомашины, в почти непроницаемой тени сидел комиссар, он догадывался о мыслях Хунгертобеля.

– Когда он меня обследует? – спросил он.

– Сейчас, – ответил друг.

Врач почувствовал, что старик приободрился.

– Тогда давай простимся, – сказал Берлах. – Никто не должен знать, что мы друзья. От этого первого допроса зависит очень многое.

– Допроса? – удивился Хунгертобель.

– Конечно, – ответил комиссар насмешливо. – Эменбергер обследует меня, а я – его.

Они пожали друг другу руки.

Подошли еще две сестры. Вчетвером они положили Берлаха на передвижную кровать из блестящего металла. Оглянувшись назад, он увидел, как Хунгертобель передал им чемодан. Старик вперил взгляд в черную пустоту, из которой, кружась и танцуя на свету, опускались белые хлопья, чтобы, на мгновение коснувшись его лица оставить мокрый след. «Снег не пролежал долго», – подумал он. Кровать провезли в дверь. Он услышал, как тронулась машина Хунгертобеля.

– Он уехал, он уехал, – тихо пробормотал Берлах. Сзади него на ходу покачивалось красное лицо медсестры, везшей кровать. Старик скрестил руки за головой.

– Есть у вас карлик? – спросил он с немецким акцентом, ибо выдавал себя за иностранца.

Медсестра засмеялась.

– Что вы, господин Крамер. Как вам пришло такое в голову?

Она говорила на швейцарском диалекте, с акцентом не свойственным жителям Берна. Комиссар не поверив ее ответу и спросил:

– Как вас зовут, сестра? – Меня? Сестра Клэри.

– Вы из Берна?

– Я из Биглена, господин Крамер. «Тебя-то я обработаю», – подумал комиссар.

ДОПРОС

Как только сестра привезла его в светлое стеклянное помещение, Берлах сразу увидел двух людей. Немного сутулого мужчину в роговых очках, со шрамом над правой бровью – доктора Фрица Эменбергера. Взгляд старика бегло скользнул по нему; он больше заинтересовался женщиной, стоявшей рядом с мужчиной, которого он подозревал. Женщины возбуждали его любопытство. Ему, жителю Берна, «ученые» женщины были неприятны, и он разглядывал ее недоверчиво. Она была красива; комиссар, старый холостяк, обожал красивых женщин; с fleP-вого взгляда он понял, что это была настоящая дама. Она держалась с достоинством. Для Эменбергера она была слишком хороша. «Ее можно сразу ставить на постамент», – подумал комиссар.

– Приветствую вас, – сказал он, не считая нужным больше разговаривать на верхненемецком диалекте, на котором только что беседовал с сестрой Клэри.

– Ну конечно, я говорю на бернском диалекте, – ответил ему врач. – Какой же бернец не знает своего родного языка?

«Хунгертобель прав, – подумал Берлах. – Это не Неле. Берлинец никогда не изучит бернский диалект». Он вновь взглянул на женщину.

– Моя ассистентка, доктор Марлок, – представил ее врач.

– Так, – сухо сказал старик. – Очень рад познакомиться. – Затем повернул голову к врачу, спросил: – Вы были в Германии, доктор Эменбергер?

– Много лет назад, – отвечал врач, – я побывал там, в основном же был в Сантьяго, в Чили. – Ничто не выдавало мыслей врача, и казалось, вопрос не взволновал его.

– В Чили так в Чили, – сказал старик, а затем повторил еще раз: – В Чили, значит, в Чили.

Эменбергер закурил сигарету, а затем повернул выключатель, и все помещение погрузилось в полутьму, освещенную только небольшой контрольной лампочкой над комиссаром. Видно было только операционный стол да лица стоявших перед ним двух людей в белом; комиссар увидел в помещении окно, в нем осветились далекие огни. Красная точка сигареты в зубах Эменбергера то опускалась, то поднималась.

«В таких помещениях обычно не курят, – подумал комиссар. – Все-таки я его немного вывел из себя»

– А где же Хунгертобель? – спросил врач.

– Я его отослал домой, – отвечал Берлах. – Я хочу, чтобы вы обследовали меня в его отсутствие.

Врач приподнял свои очки.

– Я думаю, что мы можем доверять доктору Хунгертобелю.

– Конечно, – ответил Берлах.

– Вы больны, – продолжал Эменбергер. – Операция была опасной и не всегда проходит успешно. Хунгертобель сказал мне, что вы в курсе дела. Это хорошо. Нам, врачам, лучше иметь дело с мужественными пациентами, которым мы можем сказать правду. Я только бы приветствовал присутствие Хунгертобеля при обследовании и очень сожалею, что он согласился уехать. Врачи должны между собой сотрудничать, это требование науки.

– В качестве вашего коллеги я это очень хорошо понимаю, – ответил комиссар.

Эменбергер удивился.

– Что вы хотите сказать? – спросил он. – Насколько я осведомлен, вы не являетесь врачом, господин Крамер.

– Все очень просто, – засмеялся старик. – Вы отыскиваете болезни, а я – военных преступников.

Эменбергер закурил другую сигарету.

– Для частного лица это не очень безопасное занятие, – сказал он небрежно.

– Вот именно, – ответил Берлах. – И вот во время поисков я заболел и приехал к вам в Зоненштайн. Но что делать, когда не везет. Или вы считаете это за счастье?

Эменбергер ответил, что не может предугадать течения болезни. Во всяком случае, вид больного не очень обнадеживает.

– Однако вы меня не обследовали, – сказал старик. – А это одна из причин, почему я не хотел, чтобы Хунгертобель присутствовал при обследовании. Если мы хотим расследовать какое-либо дело, то должны быть объективны. А расследовать мы должны. Вы и я. Что может быть хуже, чем составить себе мнение о преступнике или болезни, прежде чем подозреваемого не изучишь в его окружении и не узнаешь о его привычках?

– Да, конечно, вы правы, – ответил врач. – Я думаю то же самое, хотя ничего не понимаю в криминалистике. Однако я надеюсь, что господин Крамер отдохнет от своей профессии в Зоненштайне.

Затем он закурил третью сигарету и подумал вслух:

– Я думаю, что здесь военных преступников вы оставите в покое.

Ответ Эменбергера на мгновение насторожил комиссара. «Кто кого допрашивает?» – подумал он и посмотрел на лицо Эменбергера, в эту озаренную светом единственной лампы маску с блестящими стеклами очков, из-за которых насмешливо глядели большие глаза.

– Дорогой доктор, вы ведь не станете утверждать, что в этой стране нет рака?

– Совершенно верно, но это не означает, что в Швейцарии есть военные преступники, – рассмеялся Эменбергер.