Расстаемся ненадолго - Кулаковский Алексей Николаевич - Страница 36

• Предыдущая
• 36/86
• Следующая

Тусклый серп месяца стоял прямо над блиндажом и, когда ему не мешали тучи, стремился заглянуть во все углы. Этот расплывчатый свет не встречал преград на поверхности земли рядом с блиндажом. Тут росла только одна вишня, старая и почти безлистная. В этом, по мнению Сокольного, был главный изъян облюбованного Зайцевым взводного КП. Но предусмотрительный вестовой учел все и подготовил на всякий случай маскировку: под вишней уже лежала добрая охапка зеленых ветвей со свежей листвой.

На позициях отделений было тихо-тихо, казалось, тут нет ни души. Ничто не нарушало безмолвия леса: ни шелест листвы на деревьях, ни шорох неведомых зверьков в густом и высоком папоротнике вокруг блиндажа, ни сонные голоса птиц. Все погрузилось в тот спокойный и сладкий сон, который приходит обычно перед рассветом. Только кобылка, привязанная к дереву, без устали жевала принесенную бойцами траву, и мирный хруст ее все время слышался Андрею в блиндаже.

Откуда-то издалека, из-за овсяного поля, послышался первый, пока еще неуверенный свист какой-то ночной птахи. С каждой минутой он становился смелее, громче, будто нарочно, чтобы в блиндаже не уснули. Сидя на траве у телефона, Мария заслушалась. С песней ночной птички прилетели к ней воспоминания о далеком отсюда крае, где родилась и выросла.

Перед глазами возник густой, огромный зеленый лес, полосой поднимавшийся по ту сторону неширокой речушки с не совсем привлекательным названием Битюг. Сколько там было соловьиных песен и ночью и днем, как любила Мария их слушать!

Вот родительский домик с высоким резным крыльцом. Вторая половина в нем неоконченная, жили только в одной. За домиком сад, а в нем несколько яблонь, в основном ранеты, груши, вдоль забора – вишни, сливы, крыжовник.

К их садику примыкал школьный сад, не очень урожайный, но зеленый-зеленый. Еще маленькой Мария, бывало, каждую весну с нетерпением ждала, что соловей прилетит в их садик, совьет гнездышко и начнет петь. Так думалось всегда весной, и девочку огорчало до слез, что певец, вопреки ее такому сильному желанию, не хочет селиться ни в садике, ни в школьном саду, предпочитая лес за рекой.

Сейчас мама, если жива-здорова, хлопочет, небось, в огороде, а сама нет-нет да посматривает на самолеты в небе, стараясь распознать, какие из них наши, а какие – фашистские. Сбросит такой бомбу, и вместо домика, вместо огорода останется глубокая яма-воронка…

Зайцев, дремавший в углу, вдруг закричал, обрывая мысли о доме.

– Чего ты? – спросил Андрей.

– А?

– Чего кричишь?

– Кто, я?

Мария поняла, что боец вскрикнул спросонья, он, конечно, не слыхал птички. А командир, наверное, тоже слушал. Забыла Мария проследить за ним, заслушалась. Андрей в самом деле не спал. Вот уже третью ночь почти совсем не удавалось ему отдохнуть: одну – перед боем, вторую – в бою, теперь третья.

Две-три ночи! Что значат они в обычной жизни? Иногда проходят незаметно, как мгновение, не оставляя никакого знака. А эти три ночи кажутся целой жизнью, так много событий вобрали в себя…

…Мария стала незаметно наблюдать за Андреем. Сидит, прислонившись спиной к стене, закрыв глаза. Глядя на сосредоточенное его лицо, трудно понять, думает он о чем-то или тихо, настороженно дремлет. Пальцы правой руки иногда шевелятся, что-то перебирают. «А ведь рука еще должна быть на повязке, – думает девушка. – Куда он девал повязку? Раз шевелятся пальцы, значит, не дремлет…» И Мария смотрит теперь только на пальцы, они освещены луной.

– Вот кобылка, так кобылка! – Это опять во сне глуховато произнес Зайцев. А кобылки совсем не слышно. Может, отвязалась и забрела куда-нибудь? Девушка улыбнулась: «Тут овсяное поле близко, от овса никуда не уйдет…»

Пальцы на руке Андрея застыли, опустились чуть ниже. Голова начала медленно клониться на сторону. Точно почувствовав это, командир встрепенулся, посмотрел на часы и встал.

– Вы не спите? – спросил он девушку, почувствовав ее взгляд.

– Спала.

– Разбудите Зайцева, а сами отдыхайте, – сказал Андрей, поднимаясь по ступенькам наверх.

Ветра по-прежнему не было, однако, выйдя из блиндажа, Сокольный почувствовал холодок на шее и на лице. Холодок был приятный, будто после мытья. Неподалеку от блиндажа прохаживался часовой. Он то мелькал среди кустов, то опять исчезал. Андрей направился прямо к нему, по дороге тронул рукой обвисшую ветвь ольхи, и его обдало мелкими брызгами росы. На шее и на ушах еще ощутимее стал холодок.

Рядом с часовым стоял Адамчук.

– Что, не спится? – спросил командир взвода.

– Пробовал, – кивнув в сторону позиций, ответил помкомвзвода, – да сон не берет.

– Почему?

– Думаю, не на том месте нас поставили. Тут две дороги; перед нами, судя по всему, горка. Чем не плацдарм для противника? А отходить некуда: за нами чистое поле.

– Отходить не будем! – твердо сказал Сокольный. – Соберите командиров отделений!

И когда помкомвзвода ушел, Андрей обратился к часовому:

– На дорогах тихо?

– Ничего не слыхал, – ответил тот. – Вот уже около часа стою.

И только Андрей выбрал подходящий пенек, собираясь сесть, как с той стороны, где стояла кобылка, послышались топот и звон удил. В ту же минуту кобылка сипло, по-ослиному загигикала.

– Посмотрите, что там, – сказал Сокольный.

– Есть! – и часовой с винтовкой наперевес бросился вперед.

Собрались командиры отделений. Выслушав их короткие рапорты, Андрей стал проводить инструктаж. Его прервал подбежавший часовой:

– Командир роты приехал!

Из-за кустов показался всадник в высокой пилотке, за ним вестовой, тоже на лошади. Старший лейтенант держался в седле ровно, выпятив грудь, как в пешем строю. Хоть это и придавало ему довольно молодцеватый вид, но лучше слов говорило о том, что командир роты отнюдь не кавалерист.

Андрей подошел и вполголоса доложил обстановку.

– Почему шепотом? – подчеркнуто громко, даже насмешливо спросил старший лейтенант.

Сокольный промолчал.

– Немчуры боитесь? – продолжал командир роты. – Напрасно: они за тридевять земель отсюда, не услышат, хоть из орудия пали!

– Я думаю, они недалеко, – спокойно ответил Андрей.

– Вы думаете? – старший лейтенант, как заправский наездник, оперся локтем на луку седла. – А у меня сведения полковой разведки… – И, немного помолчав, добавил: – Признаться, я тоже слабо доверяю этим данным. Разведчики не были у вас?

– Нет, не были.

– Ну вот, а ведь вы – самая ближайшая от врага точка! Куда же им еще идти… Кстати, что у вас там? – командир показал хлыстом на темное пространство между дорогами перед леском.

– Поле, – ответил Сокольный.

– Что посеяно?

– Овес.

– Овес? – командир то ли удивился, то ли задумался, хотя ни для того, ни для другого, казалось, не было оснований.

– И, верно, хороший овес, правда? А возле моего КП рожь, да какая рожь!.. Я ведь когда-то начальником участка в совхозе был… А что, тут ровное поле?

– Недалеко горка, за ней деревня.

– Населенный пункт? Знаю! Карта есть?

Андрей достал из планшетки карту, командир роты включил фонарик и кончиком хлыста показал нужное место:

– Вот он, поселок, вернее, филиал совхоза. Возможно, и немцы там. Поеду за горку, присмотрюсь, прислушаюсь.

– Зачем же вам ехать? – удивился Сокольный. – Пошлем разведку.

– Солнце успеет взойти, пока ваши разведчики вернутся. А мне нужно знать все немедленно, – старший лейтенант натянул поводья, и красивый, темной масти конь переступил с ноги на ногу.

– Разрешите и мне с вами? – предложил Андрей.

– Оставайтесь на месте, – дружелюбно отказался командир роты, – готовьте позиции. Да смело держитесь, если вдруг горячо придется: я подтянул сюда остальные взводы, за нами – батарея и рота минометчиков, а с правой и левой сторон надежные соседи.

Он хлестнул коня хлыстом, еще сильнее натянул поводья. Конь подался назад.

– Дайте ему шпоры, – не удержался Андрей, – и отпустите поводья.

• Предыдущая
• 36/86
• Следующая