Вилла в Италии - Эдмондсон Элизабет - Страница 50

• Предыдущая
• 50/89
• Следующая

— Главным образом мне хотелось уехать подальше от дома.

А вот этот мотив был Делии хорошо знаком.

— Вы не ладили с родителями?

— Мы расходились во взглядах на то, чем мне следует заниматься по окончании образования. Когда я поступил в колледж, они очень обрадовались — ведь я был на пути к карьере дельца и продолжателя семейного бизнеса.

— Кем, собственно, вы и стали, не так ли?

Последовало молчание. Уайлд смотрел в землю с угрюмым, задумчивым выражением.

— Н-да. Кем я и стал. Но это не то, кем я хотел быть в то время.

— А что было у вас на уме?

— О, я хотел стать художником. Безумие, да?

— Почему безумие? У вас нет таланта?

— Нет, просто это безумный способ зарабатывать на жизнь, только и всего. По крайней мере, если ты Люциус Джей Уайлд-третий.

— Но тогда вы так не думали. Сколько лет вам было?

— Восемнадцать. Нет, тогда я так не думал. Единственное, чем я хотел заниматься, — это рисовать. Но ради сохранения мира в семье согласился пойти в колледж. После этого, как сказал родителям, пойду в художественную школу. Думал, что таким образом оттяну время, и разговоры на эту тему прекратятся до моего выпуска.

— Вы оттягивали решительный момент.

— Что-то вроде.

— Неразумно — если ваш отец хоть сколько-нибудь похож на моего.

— Я полагал, у девушек все как-то иначе.

— Не верьте этому.

Вновь погрузившись в раздумья, Люциус ее не слушал.

— На самом деле с матерью было хуже. Папа еще мог бы понять. Возможно, даже сказал бы: «Давай дадим ему попробовать, а когда он потерпит крах, будем рядом, чтобы протянуть руку помощи». Но мама… дело в том, что ее родители были… и есть… далеки от банковского бизнеса. Они скорее представители богемы, и ей от этого неловко. Она выходила замуж не просто за Люциуса человека, а за Люциуса бостонского банкира. Я не хочу сказать, что она его не любила, имею в виду, что она постаралась не влюбиться ни в кого из тех сумасбродных типов — читай: людей искусства, — которых видела в родительском доме. И уж точно не собиралась допускать, чтобы ее единственный сын, бесценное сокровище, скатился обратно в этот мир.

— Поэтому вы и пошли в армию?

— Это их здорово разозлило. Думаю, они надеялись, что у них достаточно влияния, чтобы удержать меня. И конечно, родители хотели, чтобы я закончил университет. А к тому времени, Бог даст, война закончится. Как оно и случилось. Но я подумал, что если получится уехать из Штатов, то смогу укрепиться в своем решении, разобраться в себе самом. Вырасту, чтобы стоять на собственных ногах, а не быть под каблуком у родителей. Подозреваю, что подспудно у меня было это трусливое чувство, что они как-нибудь добьются своего и я все равно окажусь в банкирах.

— Что в точности и произошло.

— Только из-за этого случая, в Италии. Пока я разрисовывал куски холста и листы фанеры «под танки», у меня созрело решение. Я твердо решил оставить колледж и пойти в художественную школу. Или, лучше всего, остаться в Европе и поработать в Париже или Риме.

— Так почему же вы этого не сделали?

Уайлд не ответил. Делия видела, что ему трудно облечь чувства в слова, но уже поняла всю нехитрую механику.

— Военно-полевой суд вас оправдал. И тогда вы решили наказать себя сами.

— Вы сумели выразить это так просто.

— Вывод напрашивался сам собой. Но я далека от мысли считать то, что творилось тогда у вас в голове и в сердце, очень простым. Почему мы поступаем так, как поступаем? Почему так часто коверкаем свою жизнь, делая то, что вроде бы кажется разумным, хотя некий голос шепчет нам, что мы совершаем громадную ошибку? Каким образом то, что вы банкир, а не художник, поможет человеку, который умер? Разве вы были виновны?

— Я же сказал вам, что застрелил его. Сознательно выстрелил, имея намерение его убить, и сделал это. Человек, который минуту назад был жив, в следующую стал покойником. Телеграмма родственникам; скорбящая мать; отец, с горя потерявший рассудок; кругом сплошное несчастье и страдание. И все из-за того, что я это сделал.

— Что было на суде?

Трибунал состоялся в солнечный день. Люциус испекся в форме, испытывал смятение и растерянность от непринужденной обстановки, царившей на суде. Как будто все не имело такого уж большого значения — просто очередная рутинная процедура.

Главным свидетелем стал британский сержант. Он был предельно четок в своих показаниях, которые произносил с заученным однообразием, словно выпускал аккуратные автоматные очереди. Смотрел прямо перед собой и беззастенчиво врал.

Люциус-де спускался по склону, склон был крутой, он разогнался, запнулся о корень дерева, и его пистолет выстрелил.

Его не спросили, почему в руке подсудимого был пистолет. Также не стали подвергать сержанта перекрестному допросу; тот сделал свое заявление, и больше вопросов к нему не имелось. Ни единого.

На суде присутствовал британский наблюдатель. Когда суд закончился, Люциус услышал его слова, обращенные к судье, усталого вида человеку в форме полковника, с худым, изрезанным морщинами лицом. Довольно странно, но Уайлд не слышал вердикта судьи и ничего не знал о том, что было сказано. Он узнал, что оправдан и освобожден ото всех обвинений, только когда адвокат похлопал его по плечу и поздравил, а командир устремился вперед пожать ему руку. Все улыбались и выглядели довольными.

Уайлд не слышал ничего из заключений суда, внимая вместо этого сидевшему позади британскому офицеру, который негромко разговаривал с каким-то американцем. Британец говорил, что это божеское благословение и Люциусу следовало бы дать медаль. Что убитый был чудовищем и, слава Богу, Люциус это сделал, избавив всех от массы неприятностей.

— А как насчет тех людей, чьи жизни вы спасли? — напомнила Делия. — Как насчет тех скорбящих родственников, которые появились бы, если бы тот сумасшедший поджег дом?

— Как я могу знать, что он действительно собирался это сделать? А если просто намеревался их выкурить? Это старый трюк — разжечь огонь, напустить дыма и страха. Очень мало найдется людей, которые захотят остаться внутри, чтобы проверить серьезность ваших намерений.

— Вы сказали, что дом был забаррикадирован.

— Так оно выглядело. Так сказал сержант. Но как я могу быть уверен?

Они снова помолчали, потом Воэн предложила:

— Пока мы здесь сидим, солнце вышло из-за туч. Идемте плавать.

В чистой, прозрачной воде Делия с наслаждением улеглась на спину. Люциус наблюдал, как она неподвижно лежит, закрыв глаза.

— Как вы это делаете? Я неплохо держусь на воде, но не так, будто лежу на воздушной подушке, как вы.

— Сноровка, только и всего. — Воэн быстро перевернулась по-дельфиньи и вынырнула возле американца. — Как вам удается быть таким… беззаботным, оптимистичным, когда все это на протяжении лет вновь и вновь прокручивается у вас в голове? Меня это точно довело бы до полной депрессии.

— Сноровка. Бог создал меня беззаботным, как вы выразились. Мне нравится, как у вас это прозвучало. Так совершенно по-английски.

— И вы никогда не проронили ни слова об этом? Вашим родственникам? Друзьям?

— Ни слова.

— До сегодняшнего дня.

— До сегодняшнего дня.

Делия нырнула на дно и выплыла с розовой раковиной в руке.

— Настоящая загадка, — заключил Уайлд, удерживаясь в воде в вертикальном положении и энергично работая ногами, — каким образом Беатриче Маласпина наткнулась на эти фотографии. Снимок на озере Авеоно — военное фото. И точно так же — то, где я у дверей военно-полевого суда. Их нельзя было добыть ни через какое агентство газетных вырезок.

— Всякий раз, как мы что-то о ней узнаем, она предстает все более и более необыкновенным человеком. Хотела бы я быть с ней знакомой. Жаль, что раньше не довелось ее знать. Лучше бы Маласпина пригласила нас сюда еще при жизни.

Джессика сразу же заметила в Люциусе перемену.

• Предыдущая
• 50/89
• Следующая