Дом и корабль - Крон Александр Александрович - Страница 57

• Предыдущая
• 57/123
• Следующая

— А пошлют?

— Почему же не послать командира, если он подготовлен и вдобавок сам просится? Жаль, что вы не были на моем сообщении в штабе — я пытался извлечь кое-какие уроки из наших плутаний.

— Как это было принято? («Ага, вот о чем говорил Селянин…»)

— По-разному. Те, кто всерьез готовится идти в море, слушали с интересом. Кое-кому мои рассуждения показались скучными и даже сомнительными: все это, дескать, вилами на воде писано, боевого успеха настоящего нет, вот он и рассусоливает. Комдив не сказал мне тогда ни слова, а теперь при случае подпускает шпильки. А я совершенно искренне считаю, что приобретенный опыт ценнее той коробки, которую мы грохнули. Но за опыт, конечно, не награждают. Награждают за тоннаж.

Горбунов помолчал.

— Так вот, возвращаюсь к вашему вопросу. Подводный флот создан для войны и должен воевать во всех случаях. Наша лодка — очень хорошая лодка, но через десять лет ее разрубят на патефонные иголки, и не потому, что она износится, а потому, что техника уйдет вперед. Беречь ее — бесхозяйственность. — Он понял, что сказал неловко, и успокоительно добавил: — Но мы пройдем, штурман. Пройдем, потому что побьем свои собственные рекорды. Мы будем действовать быстрее и более скрытно, чем в сорок первом, быстрее погружаться…

— Каким образом?

— Что — каким образом?

— Ну, к примеру, быстрее погружаться. Лодка имеет определенные тактико-технические данные, и вы из них не выскочите.

— Время погружения, как вам известно, зависит от скорости, с какой поступает забортная вода в балластные цистерны, и от угла, под которым лодка уходит на глубину. Почему бы не увеличить этот угол?

— Прольется электролит в аккумуляторных батареях.

— Возражение толковое, но я его предвидел. Не обязательно доливать электролит до верхней отметки.

— Допустим. А как вы увеличите скорость поступления забортной воды?

— Обкорнаю патрубки вентиляции, расширю кингстоны. — Горбунов оживился, Митя видел, что ему доставляет удовольствие парировать все возражения.

— Но позвольте, — почти закричал Митя, — все это, согласен, можно проделать, но ведь тогда лодка камнем пойдет вниз, и вы рискуете провалиться ниже предельной глубины.

— Ага, вот вы и подошли к самому существенному. Во-первых, предельная глубина нам не указ. Наши отечественные лодки построены по-русски, с большим запасом прочности. У нас в походе уже был случай, когда мы провалились метров на тридцать против проектной глубины, и ни одна заклепка не потекла. Но главная моя надежда — не на прочность корпуса, а на штурмана. Под его началом находятся сигнальщики и рулевые. Одни вовремя заметят врага, а другие быстро подхватят и выровняют лодку на глубине. Весь вопрос в том, будет ли у меня такой командир штурманской части.

Это было сказано совсем просто, без обычного ехидства, пожалуй, даже с грустью. Туровцев очень хотел сказать: «Он у вас будет, Виктор Иванович», но постеснялся. «Лучше будет, — подумал он, — если, не давая никаких клятв, я с завтрашнего дня начну новую жизнь. Не потому с завтрашнего, что я привык танцевать от печки, а потому, что сегодняшний уже пропал. А завтра я должен проснуться с единственной мыслью: гуроны стали на тропу войны. Эти люди сожгли за собой мосты. И я должен стать таким, как они».

Понял ли Горбунов, что происходило в душе помощника? Он помолчал, а затем с обычной для него быстротой переключений спросил:

— Что, попробуем заснуть?

Его глаза смотрели устало и ласково.

— Ложитесь. У вас сегодня был тяжелый день.

Митя усмехнулся. Горбунов понял.

— Вы правы. Пожалуй, у меня тяжелее. Но я рад, что мы поговорили.

— Странно получилось, — сказал Туровцев, укладываясь. — Мы начали один большой разговор, не кончили, начали другой…

— Ошибаетесь, — сказал Горбунов. — Это один и тот же разговор.

За ночь температура в отсеке скатилась до нуля, и Туровцев порядком окоченел. Спать-то он спал, но это был какой-то ненастоящий сон. Только под утро дремотное оцепенение сменилось забытьем, таким глубоким, что сквозь него не сразу пробились сотрясавшие лодку длинные звонки боевой тревоги.

— Вставайте, штурман, — услышал он голос Горбунова. — Нельзя спать, когда на корабле тревога. Это не принято.

Митя вскочил в ярости. Он нисколько не сомневался, что ни в городе, ни на рейде тревоги нет и командир объявил учебную.

— Черт бы его драл, — бормотал Митя, одеваясь. Спросонья он плохо видел и качался, как пьяный. — Сам не спит и другим не дает…

Наспех зашнуровав ботинки, он выскочил в центральный пост и увидел дежурного старшину Солнцева. Солнцев стоял у трапа, задрав вверх голову и приплясывая.

— Эй, на мостике!

Мостик не отвечал.

— Что случилось, Солнцев?

Старшина вздрогнул и обернулся.

— Да ничего, товарищ лейтенант. Что-то долго копаются.

— А как долго?

— Минуты две прошло.

— Две — это еще не край.

— Это верно, что не край. Я другого боюсь: вдруг сигнал не сработал?..

Он не договорил. С мостика приоткрылся люк — воздух в лодке заколебался. Зычный голос сигнальщика радостно завопил:

— Внизу!

— Есть, внизу! — так же радостно отозвался Солнцев.

— Порядок! Чешут сюда.

Люк со звоном захлопнулся. Митя зажмурил глаза и увидел: темная набережная, снежные дюны на месте тротуаров. Вот из-под глубокой, черной, как устье нетопленной печи, арки ворот показался первый бушлат, за ним второй, третий…

Отдаленная глухая дробь — бегут по деревянным мосткам, гулко грохнула сталь — кто-то спрыгнул на палубу. Мягко отошла крышка люка, и воздух опять качнуло, в ушах легонько хрустнуло…

— Осторожно, товарищ лейтенант!

Митя посторонился — и вовремя. Две длиннейшие матросские ноги вылетели из горловины, как снаряд из орудийного канала, и на резиновый коврик соскочил Филаретов. За ним ворвался вихрь снежинок. Следующий был Каюров, за ними посыпались остальные. Граница тоже соскользнул вниз, как по канату, не касаясь ногами перекладин, но не рассчитал и растянулся. Поднимаясь, он посмотрел на Туровцева злыми глазами.

На этот раз Горбунов даже не делал обхода, через минуту после того, как все разбежались по местам, он скомандовал отбой тревоги, а еще через тридцать секунд был дан сигнал «побудка». Таким образом выяснилось, что командир украл у Мити меньше пяти минут сна. Спать больше не хотелось, и было немножко совестно.

За чаем Горбунов сказал:

— Соловцов просится обратно на лодку. Клянется, что никогда — ну и так далее… Какие будут точки зрения?

Сказано было это нарочито безразличным тоном. «Не хочет влиять», — подумал Митя.

— Соловцов, конечно, фрукт, — Каюров вздохнул, — но я бы все-таки… А впрочем, молчу… — оборвал он сам себя, заметив, что Митя хмурится.

Все посмотрели на Туровцева. Митя продолжал хмуриться.

— У нас же нет штатных мест.

— Даю вводную, — сказал командир. — Предположим, есть.

— Не знаю, Виктор Иваныч. Не лежит душа.

— Почему?

— Какой-то он наглый, расхлябанный…

— Неверно. С наглецой, но не расхлябанный. И хороший рулевой.

— По-моему, он больше подходит для сухопутья, — проворчал Митя. — На корабле таким типам негде развернуться…

— Негде-негде, а вот поди ж ты — очень привязан к кораблю.

— Факт, — сказал доктор. — Ты видел, Василь, сколько он на себе приволок? Целый мешок консервов. Я чуть в обморок не хлопнулся, когда увидел.

Каюров не удержался и присвистнул.

— Откуда?

— С Ханко. Говорит, при эвакуации можно было брать, сколько влезет. Я думаю — не врет. Ты соображаешь, что такое в осажденном городе шестнадцать банок мясных консервов?

— Жизнь человека, — буркнул механик.

— Жизнь в жестянках.

— Шутки в сторону, вам известно, сколько стоит нынче банка консервов?

— А разве ее можно купить?

— Святая наивность! В нашем доме живет один художник. Недавно он отдал за банку рыбных консервов и килограмм хлеба хорьковую шубу.

• Предыдущая
• 57/123
• Следующая