О достоверности - Витгенштейн Людвиг - Страница 3

56. Если говорить: “Может быть, эта планета не существует, а явление света возникает как-то иначе”, — все-таки понадобится пример объекта, который действительно существует. Это не существует, — тогда как, например,существует... . Или же нужно сказать, что достоверностьесть просто некая сконструированная точка, к коей прочие более или менее приближаются? Отнюдь нет. Сомнение мало-помалу теряет свой смысл. Именно такой является данная языковая игра. А к логике относится все то, что описывает ту или иную языковую игру.

57. Что ж, разве нельзя толковать предложение “Я знаю,а не просто догадываюсь, что это моя рука” как грамматическое предложение? Стало быть, невременным образом. Но тогда разве оно не похоже на такое предложение: “Я знаю, а не просто догадываюсь, что вижу нечто красное”? И не похоже ли заключение “Следовательно, физические объекты существуют” на заключение “Следовательно, существуют цвета”?

58. Если “Я знаю и т. д.” рассматривается как грамматическое предложение, то, конечно же, “я” не может быть весомым. И предложение, собственно говоря, означает: “В данном случае нет и тени сомнения” или же “Выражение „Я не знаю" в данном случае не имеет никакого смысла”. А из этого, разумеется, следует, что лишено смысла и выражение “я знаю”.

59. “Я знаю” является здесь неким логическим усмотрением. Только с его помощью не может быть доказан реализм.

60. Ошибочно утверждать, будто “гипотезу” о том, что этоклочок бумаги, можно было бы подтвердить или опровергнуть последующим опытом, и будто бы в предложении “Я знаю, что это клочок бумаги” “я знаю” относится либо к подобной гипотезе, либо же к логическому определению.

61.... Значение слова есть способ его употребления. Ибо этот способ и есть то, что мы усваиваем, когда данное слово впервые входит в наш язык.

62. Вот почему существует соответствие между понятиями “значение” и “правило”.

63. Если мы представляем себе факты иными, чем они есть, то одни языковые игры что-то теряют в своей значимости, тогда как другие становятся важными. И таким образом постепенно изменяется употребление словарного состава языка.

64. Сравни значение слова с “функцией” чиновника. А “различные значения” — с “различными функциями”.

65. Когда изменяются языковые игры, изменяются и понятия, а вместе с понятиями и значения слов.

66. Я делаю утверждения о действительности с различной степенью уверенности. Как проявляется степень уверенности? Каковы ее последствия?

Речь может идти, например, о достоверности воспоминания или восприятия. Я могу быть в чем-то уверен, но тем не менее знать, какого рода проверка могла бы убедить меня в ошибке. Я вполне уверен, скажем, в дате какой-нибудь битвы; если же в какой-то признанной исторической работе я обнаружил бы другую дату, то изменил бы свое мнение, но это не означало бы, что я утратил всякую веру в суждение как таковое.

67. Могли бы мы представить себе человека, постоянно ошибающегося там, где, на наш взгляд, ошибка исключена и мы действительно никогда ее не делаем?

Он, как и я, говорит, например, с полной уверенностью (все ее признаки налицо), что живет там-то, что ему столько-то лет, что он родился в таком-то городе и т. д., но при этом ошибается. Но как же он относится к этой ошибке? Что я тут должен предположить?

68. Вопрос в том, что должен здесь сказать логик.

69. Хочется сказать: “Если я в этомошибаюсь, то у меня нет никаких гарантий в истинности и всех остальных моих высказываний”. Однако другие люди этого обо мне не скажут, да и я не скажу этого о других.

70. Несколько месяцев я жил по адресу А, читал-перечитывал название улицы и номер дома, получал бесчисленные письма и давал свой адрес тьме людей. Если уж я ошибаюсь в этом, то едва ли это меньшая ошибка, чем если бы я (ошибочно) верил, будто пишу по-китайски, а не по-немецки.

71. Если бы мой друг однажды вообразил, будто он долго жил там-то и т. д., то я назвал бы это не ошибкой,а, скорее, душевным расстройством, может быть временным.

72. Не каждое ложное верование такого рода является ошибкой.

73. Но в чем разница между ошибкой и душевным расстройством? Или же чем отличается мое обращение с чем-нибудь как с ошибкой и — как с душевным расстройством?

74. Можно ли сказать: ошибкаимеет не только причину, но и основание? То есть скажем так: чья-то ошибка может вклиниваться в его истинное знание.

75. Верно ли следующее: если бы я просто ошибочно полагал, что здесь передо мной стоит стол, то это еще могло бы быть заблуждением; если же я ошибочно полагаю, что этот или похожий на него стол я видел каждый день в течение нескольких месяцев и постоянно им пользовался, то это уже не заблуждение?

76. Моей целью, естественно, должно быть указание на то, какие высказывания здесь хочется, но не удается сделать осмысленно.

77. Для надежности я, пожалуй, могу выполнить какое-то умножение дважды или, возможно, дать перепроверить его кому-нибудь другому. Но не стану же я повторять умножение двадцать раз или просить, чтобы его воспроизвели двадцать человек? И это не будет явной небрежностью. Разве надежность и впрямь возросла бы в результате такой перепроверки?

78. А можно ли задать некое основаниетого, почему этого не происходит?

79. То, что я мужчина, а не женщина, может быть верифицировано; скажи же я, что являюсь женщиной, а затем попробуй объяснить ошибку тем, что не проверил данное высказывание, — такое объяснение не было бы признано.

80. О моем пониманиитаких высказываний судят по истинностимоих высказываний.

81. То есть: формулируй я какие-то ложные высказывания, — было бы неясно, понимаю ли я их.

82. Что признается достаточным для проверки высказывания, — относится к логике. Оно принадлежит описанию языковой игры.

83. Истинностьопределенных эмпирических предложений относится к нашей системе референций.

84. мур говорит: он знает,что Земля существовала задолго до его рождения. И в таком виде это кажется его высказыванием о своей собственной особе, но плюс к тому — и о физическом мире. С философской же точки зрения интересно не то, знает ли мур одно или другое, а — что и как может быть познано. Если бы мур сообщил нам, что он знает расстояние между известными звездами, то отсюда можно было бы заключить, что он провел особые исследования, и тогда захотелось бы узнать, что это за исследования. Но мур выбирает именно тот случай, где все мы, по-видимому, знаем то же, что и он, будучи не в состоянии сказать, каким образом. Я уверен, например, что знаю об этом (о существовании Земли) ровно столько же, сколько и мур, и если он знает, что дело так и обстоит, как он утверждает, то и я это знаю. В самом деле, не пришел же он к высказанному им предложению путем размышлений, который хотя открыт и для меня, но мною не пройден.

85. А что же входит в чье-то знание этого? Скажем, знание истории? Он должен знать, что значит: Земля существовала уже вот столько-то лет. Ибо не всякий взрослый и толковый человек должен знать это. Мы видим, как люди строят и разрушают дома, и задаем вопрос: “Как долго стоял здесь этот дом?” Но как человеку приходит в голову спросить то же самое, например, о горе? И у всех ли людей есть представление о Земле как о теле, которое может возникнуть и исчезнуть? Почему бы мне не представлять себе Землю плоской, но бесконечно протяженной в любом направлении (и в глубину тоже)? Но в таком случае все-таки можно было бы сказать: “Я знаю, что эта гора существовала задолго до моего рождения”. — А что, если бы мне встретился человек, который в это не верит?

86. Что, если в предложении Мура “Я знаю” заменить на “Я непоколебимо убежден”?

87. Нельзя ли утвердительное предложение, способное функционировать в качестве гипотезы, использовать и как принцип исследования и действия? То есть нельзя ли просто отвести от него сомнение, не прибегая к какому-то явно сформулированному правилу? Принять его как нечто само собой разумеющееся, что никогда не ставилось под сомнение, возможно, даже никогда явно и не выражалось.