Невероятные истории. Авторский сборник - Сотник Юрий Вячеславович - Страница 57

• Предыдущая
• 57/70
• Следующая

Поговорив с тетей Соней, я пробрался по коридору и нащупал выключатель рядом с дверью ванной. Уж здесь-то я мог зажечь свет. В ванной было очень хорошо: яркая лампа, белые кафельные стены, белый ящик для белья, белая табуретка рядом с ним. Я сел на эту табуретку, однако спокойней себя не почувствовал. Здесь-то было хорошо, светло, но я знал, что недалеко, в темной комнате профессора, стоит на полке череп с пробитым лбом. Я старался не думать о нем, но у меня ничего не получалось. И вдруг я понял, что мне поможет отвлечься. Ведь у меня в портфеле лежит «Том Сойер»! Очень долго я собирался с духом, чтобы выйти из светлой ванной. Наконец вышел, оставив дверь чуть приоткрытой, пробрался, весь дрожа, в спальню, нащупал под кроватью портфель и, схватив его, сломя голову бросился обратно, рассыпая по дороге сухари.

В ванной я запер дверь на задвижку, отдышался, извлек «Тома Сойера» из кучи съестных припасов, открыл книгу на заложенной бумажкой странице и тут же прочитал: «В этот момент луна выплыла из-за туч и осветила бледное лицо мертвеца». Я захлопнул книгу, положил ее на ящик для белья и остался сидеть почти не дыша.

Не знаю, сколько я просидел: может быть, двадцать минут, а может быть, час. Меня била дрожь. Неожиданно я услышал, что где-то за стеной шумно льется вода. И тут же мужской голос отчетливо произнес:

— Я тебя потом крикну. Спину потрешь.

Я понял, что моя ванная примыкает к ванной другой квартиры, дверь которой выходит в соседний подъезд, понял, что там, совсем близко от меня, люди, живые люди…

Меня осенила такая идея: я тоже наполню свою ванну и залезу в нее. Лежа в теплой воде, зная, что за стеной — совсем близко от меня — человек, я прочитаю самое страшное место в книге, а потом смогу читать «Тома Сойера» хоть целую ночь.

Я отвернул краны как можно сильнее, чтобы моя ванна успела наполниться, пока в соседней квартире шумит вода, и стал раздеваться.

Удивительная вещь — теплая вода! Погрузившись в нее, я почувствовал, как из меня выгнало весь мой страх. Я даже стал «назло» думать о черепе и нисколечко не боялся. Я встал, вытер о полотенце руки, взял книгу, раскрыл ее на самой страшной странице и снова погрузился в воду. Я прочел всю историю с гробокопателями и тоже ничуть не испугался.

Человек за стеной плескался, то снова пускал воду, то закрывал ее и с кем-то громко переговаривался:

— А? Что? Да не похоже. Он, наверное, в кино пошел. Чего? В кино, говорю, пошел.

И вдруг я услышал другой голос. Он звучал уже не за стеной, а за дверью ванной. Это был густой спокойный бас.

— Я думаю, тут метеоспутники свою роль сыграли в прогнозировании: за это лето было очень мало ошибок. — Человек за дверью помолчал, потом заметил: — Интересно, какой дурак оставил свет в ванной?

Я замер. Дверь дернули снаружи. Тот же бас произнес:

— Черт! Почему-то она еще и заперта.

Женский голос сказал:

— Что заперто?

— Да дверь вот заперта. По-видимому, кто-то хлопнул ею и задвижка сама собой закрылась.

Я встал в ванне, вода с меня полилась, и это услышали.

— Кто там? — тревожно крикнул бас, и дверь снова дернули, на этот раз очень сильно.

Я понял, что надо заговорить.

— Одну минутку… Я сейчас…

За дверью воцарилось такое молчание, словно там никого и не было. Потом женский голос произнес, на этот раз совсем тихо:

— Ираклий!.. Что все это значит?

— Шут его знает! — так же тихо произнес Ираклий и снова повысил голос: — Кто там?!

Я открыл дверь. Перед ней, сунув руки в карманы брюк, стоял гражданин лет шестидесяти, в светлом костюме. Он был весь какой-то квадратный: невысокого роста, но очень широкий в плечах. И голова его мне показалась квадратной: широкий угловатый подбородок и седые волосы, стриженные бобриком… И стекла очков у него были не круглые, а прямоугольной формы.

За спиной профессора (я, конечно, понял, что это он) стояла дородная пожилая женщина. Она попятилась, сцепив руки на груди, и тихо произнесла:

— Господи ты боже мой!

— М-да! — промычал профессор. Он дал мне застегнуть последнюю пуговицу и спросил: — Каким образом ты очутился в нашей квартире?

Я ничего не ответил.

— Ну что ж!.. Пойдемте в комнату, — сказал профессор.

Все трое мы пошли в большую комнату. Профессор включил свет, уселся в низкое кресло, закурил. Я стал напротив него. Его жена тоже не села. Она стояла рядом со мной и все время смотрела на меня.

— Что ты здесь делаешь? — спокойно спросил профессор.

— Живу, — ответил я.

— А почему именно здесь?

— Так… — сказал я.

— Господи! Ираклий! — воскликнула жена профессора. — Да это же из двадцать второй квартиры. Ну, помнишь, он козла к себе в дом пустил?

— А-а! — сказал профессор и затянулся сигаретой, продолжая смотреть на меня. — Так кто же тебя сюда поселил? Зинаида? Или Василий?

— Никто не поселил… Я сам…

— Что — сам?

— Поселился… — с трудом выдавил я.

— Так! Значит, сам. А каким образом ты попал в квартиру, кто тебе открыл дверь?

Я хотел было сказать, что случайно увидел дверь открытой и вошел, но тут же подумал, что Зинке с Васькой и за это может попасть.

— Я… я сам дверь открыл…

— Сам, значит. Отмычкой? Или подобрал ключи?

— Подобрал, — сказал я чуть слышно.

— Господи ты боже мой! — снова прошептала жена профессора, но сам он остался невозмутимым.

— Так! Подобрал сразу два ключа. И где же они?

Я огляделся по сторонам.

— Тут где-то… Я, кажется… кажется, я их где-то потерял.

— Так! Потерял. — Профессор придвинулся вместе с креслом поближе ко мне. — Слушай! Но что все-таки тебя заставило обосноваться в нашей квартире да еще принимать ванну?

Тут я заплакал.

— Ну довольно тебе его мучить! — вскрикнула профессорша. — Не видишь — он весь трясется! Ему валерьянки надо дать!

Она ушла из комнаты. Профессор побарабанил пальцами по ручке кресла.

— Так-так, старый взломщик! Ну, а дома у тебя кто-нибудь есть?

— Есть… — ответил я.

Профессорша принесла мне рюмку с валерьяновыми каплями, заставила подобрать рассыпанные по коридору сухари, и мы все трое пошли ко мне домой. Я сразу юркнул к себе в комнату и не слышал толком, о чем разговаривали взрослые.

Тетя Соня говорила приглушенно, но очень взволнованно, а профессор и его жена то и дело смеялись, причем профессор смеялся не басом, а, наоборот, тоненьким голоском.

И ночью (я вернулся в одиннадцать), и на следующее утро тетя Соня со мной не разговаривала. Но в конце завтрака она все-таки обратилась ко мне:

— Алексей! Так уж и быть, я о твоих художествах отцу с матерью не скажу, но в таком случае и ты не проговорись. А то получится, будто я тебя покрываю.

Я кивнул, а сам понял: тете Соне не хочется, чтобы родители узнали о ее педагогических «успехах».

Дождь на некоторое время перестал. Выглянув в окно, я увидел, что возле мокрой скамейки стоят Аглая, Дудкин и оба Брыкины. Они взволнованно о чем-то говорили, указывая то на окна профессорской квартиры, то на мои. Я решил выйти и объяснить им, что я никого не выдал.

Когда я появился во дворе, все они повернулись в одну сторону и уставились на меня. У Аглаи было примерно такое выражение: «Ой! Что-то он сейчас скажет?!» У Дудкина — такое: «Сейчас я ему морду набью!» Лица Брыкиных ничего не выражали: рты у них были полуоткрытые, а глаза мутные.

Я не чувствовал за собой никакой вины, но все-таки приближался к ним с опаской, не торопясь. Но прежде чем я к ним подошел, все они стали смотреть куда-то в другую сторону. Посмотрел туда же и я.

Из своего подъезда вышел профессор. Он был в плаще и в берете, с сумкой для продуктов в руке. Он собирался пройти мимо, но вдруг увидел меня, увидел ребят и направился к нам.

— Василий и Зинаида! — сказал он строгим голосом. — За то, что вы добросовестно поливали цветы, вам полагается по плитке шоколада. Если подождете с полчаса, я их принесу.

Он подмигнул мне и пошел к воротам.

• Предыдущая
• 57/70
• Следующая