Невероятные истории. Авторский сборник - Сотник Юрий Вячеславович - Страница 56

• Предыдущая
• 56/70
• Следующая

— «Цветы»! Тебе ключи для того дали, чтобы ты весь двор водила? (Голос папаши Брыкина донесся уже из передней, и я на цыпочках пустился в спальню.) Давай сюда ключи! А с матерью я еще поговорю. Ее люди об одолжении попросили, а она это дело соплякам перепоручила!

Я слышал, как отец Зины и Васьки обошел всю квартиру, как зашел в спальню, постоял там немного.

— Черт их носит! — сказал он негромко и удалился.

Хлопнула входная дверь, потом чуть слышно дважды щелкнул ключ в замке. Страшная догадка потрясла меня. Подождав немного, убедившись, что настала полная тишина, я вылез из-под кровати и пошел в переднюю. Там я повернул ручку английского замка и потрогал дверь. Так я и знал: папаша Брыкин запер меня на внутренний замок.

Вернувшись в комнату, я машинально остановился перед большим зеркалом. Тогда я не обратил внимания, как выглядит мое отражение, а сейчас припоминаю: что-то вроде близкого к обмороку небольшого червячка с взъерошенной челкой над белым лицом.

Прошло некоторое время, прежде чем я начал что-то соображать. Может, Зина проследит, куда отец положил ключи, а потом утащит их?..

Я прикрыл дверь кабинета и сел подальше от нее на уголке тахты. Не знаю, сколько времени я так просидел. Послышалось пять звонков. Я пошел в переднюю и прошептал:

— Кто там?

Металлическая крышка над щелью для почты приподнялась, и за дверью зашелестело:

— Лешка! Это я, Антон… Тебя на внутренний замок заперли.

— Знаю, — прошептал я.

— Лешк! Мы твой телефон разведали. Будем по-особому звонить: сначала один звонок дадим и сразу положим трубку… А когда снова позвоним, ты подходи. А если просто будут звонить, ты не подходи. Понял?

— Понял, — прошептал я и услышал, как Дудкин понесся по ступенькам вниз.

Минут через десять зазвонил телефон и умолк. Когда он снова зазвонил, я взял трубку.

— Леш! Это я говорю, Аглая. Во какая ужасная вещь получилась! Зинкин отец ключи забрал к себе и в ящик запер… А ключ от ящика всегда у него.

— А… а как же я?

— А ты… ты, Лешка, пока потерпи… Мы потом что-нибудь придумаем… Сообразим что-нибудь…

— А… а сколько мне терпеть?

— Леша! Мы пока еще ничего не знаем. Если бы Зинкин папа на работе был, он бы ключи матери оставил, и тогда мы уж как-нибудь… Но только Зинкин папа отгул взял на четыре дня: стены обоями оклеивать.

— А я? Вы меня, значит, не выпустите?

— Не, Леш… выпустим. Только не сегодня.

— Завтра? — с ужасом в сердце спросил я.

— Не, Леш… не завтра и не послезавтра… — Аглая объяснила мне, что цветы поливают через два дня на третий, а сегодня их уже поливали. Значит, только через два дня Зинин папа отдаст Зининой маме ключи, и тогда их можно будет попытаться стащить.

Я молчал. Я просто не знал, что мне сказать на все это.

— Леша, ты слушаешь? — спросила Аглая.

— Слушаю.

— Леш, ты только не подведи, в окна не выглядывай и свет не зажигай. А то знаешь, что Зинке с Васькой от отца будет! Они сейчас сидят у нас в подъезде и ревут оба… Леша, и нам всем попадет, на тебя вся надежда… Не подведешь? Леша, пока!.. Мама из гастронома вернулась…

Послышались частые гудки.

В другой раз я лопнул бы от гордости, услышав, как Аглая сказала: «На тебя вся надежда». Но сейчас я никакой гордости не испытывал. Я вернулся на уголок тахты. Мне хотелось плакать, но я почему-то сдерживался и только тихонечко кряхтел, не замечая, что у меня течет из носа.

За окном что-то стало тихо постукивать. Это пошел дождь.

Через какое-то время телефон снова зазвонил, умолк и зазвонил опять. На сей раз это был Дудкин.

— Лешка! Твоя тетка ходит по квартирам и спрашивает, куда ты мог деваться.

— А про ультиматум она говорит?

Дудкин ответил, что про ультиматум тетя Соня ничего не говорит, хотя он наверняка ею получен: Аглая отнесла его, как было условлено, а Юра позвонил и лично разговаривал с тетей Соней.

— А полотенце она вывесила?

— Не, не вывесила. Она говорит, что если до вечера тебя не найдет, в милицию заявит. — Антошка помолчал. — Леш! А вдруг такое дело получится: ультиматум дадут понюхать ищейке, и она Аглаю найдет… А та с перепугу и признается…

Антошка не подозревал, как меня обрадовали эти слова. Не то чтобы я верил в ищейку, но я верил в милицию вообще. Ее работники не такие тайны раскрывали, уж наверное они сумеют быстро узнать, куда меня запрятали.

После разговора с Дудкиным у меня даже аппетит появился. Я съел три котлеты, запил их водой из крана и стал ждать дальнейших сообщений.

Но телефон молчал, а на дворе быстро темнело. Скоро сделалось так темно, что я смог подойти к окну, не боясь, что меня увидят. Уже светились окна в двухэтажных бревенчатых домишках напротив нашего нового дома… Вот зажглись яркие фонари в нашем большом дворе. Я придвинул к подоконнику стул, забрался на него коленями и принялся смотреть вниз: не появится ли там милиция. Я смотрел так внимательно, так напряженно, что даже забыл на некоторое время про череп. Но съежившиеся фигуры, которые иногда пробегали под дождем, на милиционеров не походили. И вот опять зазвонил телефон.

— Лешк! — почему-то встревоженно проговорил Дудкин. — Твоя тетка полотенце вывесила. Уже часа два как висит.

— А как же в милицию?.. Не заявила? — разочарованно спросил я.

— Не… Похоже, не заявила. А чего ей заявлять? Она знает, что ты живой и здоровый… Где-то поблизости прячешься. — Голос Антона снова зазвучал тревожно: — Лешка, слушай! Меня и Глашку уже родители допрашивали… «По лицам, говорят, видим, что вы в этом деле замешаны. Если, говорят, узнаем, что это так…» Лешка, одним словом, сам понимаешь: мы из-за тебя можем все пропасть. Ты, главное, свет не зажигай. Лешка, ну, пока! Я из автомата… Тут очередь… — Я уже собрался положить трубку, как из нее послышалось: — Лешка! Эй!

— Ну? — спросил я грустно.

— Лешка, Аглая велела тебе передать, чтобы ты этого не боялся… Ну, который у профессора на полке… Чего его бояться? Ну, кость и кость… Ты что, костей не видел? Лешка, пока! До завтра! Тут стучат…

Я остался в темноте и в тишине. Теперь я уже не мог не думать о «кости», как назвал эту штуку Дудкин. Я потоптался возле столика, потом снова сел в кресло и почти ощупью набрал номер нашей квартиры. Я не знал, о чем буду говорить. Мне просто хотелось услышать человеческий голос.

— Да! Слушаю!

— Тетя Соня, это вы?

— Лешка! Ты… ты жестокий, бесчувственный мальчишка! У меня больное сердце! Я из-за тебя «неотложку» собиралась вызывать. Где ты находишься?

Мне представилась светлая, такая уютная комната, моя полка с книгами, мой недостроенный фрегат… Но тут же я вспомнил о Зинке с Васькой, которые ревели от страха в подъезде у Дудкина, вспомнил слова Аглаи: «На тебя вся надежда». И я почувствовал, что в этот момент решается вся моя судьба: или я промолчу, или навсегда сделаюсь самым последним человеком. И я промолчал.

— Где ты находишься, тебя спрашивают!

— В одном месте, — почти плача ответил я.

Тетя Соня не заметила моего жалобного тона.

— Впрочем, мне наплевать, где ты находишься. Кончай свои глупости и немедленно являйся домой.

— Тетя Соня… я сейчас не могу…

— Что «не могу»?

— Домой прийти не могу.

— Почему это «не могу»?

— По… по одной причине.

— По какой еще причине? Алексей! Я, кажется, полотенце вывесила. Когда ты явишься, наконец?

— Тетя Соня… Я… явлюсь… Только не сегодня и не завтра…

— Будь я трижды проклята, что связалась с этим кретином. Алексей! Ты понимаешь, что я отвечаю за тебя перед родителями? Ты хочешь меня до сердечного приступа довести?

Мы разговаривали очень долго. Я был бы рад, если бы наша беседа продлилась до утра, но голос тети Сони с каждой минутой становился спокойней. Наконец она сказала:

— В общем, спасибо за то, что позвонил! Теперь я вижу, что с тобой ничего не случилось, а ты попросту хулиганишь. Скорее всего, сидишь у какого-нибудь своего дружка. Интересно, где только его родители?

• Предыдущая
• 56/70
• Следующая