Земленыр или каскад приключений - Михасенко Геннадий Павлович - Страница 17

• Предыдущая
• 17/44
• Следующая

— Получается, что мы — почти у цели!

— Ты слышишь? — спросила девочка у птички, которая, как и в начале пути, сидела на Васином плече. — Мы приближаемся к той подземной аптечке, что вылечит тебя!

— Я очень рада! — отозвалась Ду-ю-ду.

— Тьфу-тьфу-тьфу! — дед поплевал через левое плечо. — Иди у вас так не делают?

— Делают, — ответила Люба. — Или ещё говорят: чур-чур-чур!

— Правильно! Можно: чур-чур-чур!

— Это чтобы не накаркать беды.

— Именно! Итак, Вася, куда нам? Унш, ты можешь присоединяться к нам, если хочешь и если дашь слово…

— Никаких слов я не дам и присоединяться ни к кому не буду! — сурово ответил коршун, косясь в воронку, где исчез рысёнок. — Побоку всех попутчиков и всех компаньонов! Я остаюсь один в этом лесу! Он мой! И отныне я тут царь и бог!

— Ну, тогда счастливо!

— До свидания, Земленыр!

— Скорее — прощай!

— Ты что, не собираешься возвращаться?

— Нет, если удастся. Мне ведь тоже надоела сказочная жизнь, хочется нормальной. Смотри не объедайся мясом — под старость это вредно! Да и помочь будет некому!

— Чур-чур-чур!.. Кар-кар-кар! — вдруг перешёл Унш на свой птичий язык, как бы окончательно порывая со сказочной страной, или, скорее всего, это сама сказочная страна окончательно отвергла коршуна, лишив его самого волшебного дара — человеческой речи.

Через несколько часов ускоренного марша путники оставили позади сумрак и смрад Шарнирного Бора и вышли на солнечный простор к неширокой речке. Уже привыкшие встречать на каждом шагу опасности и неприятности, они и тут насторожились, и не случайно — неподалёку зловеще чернели обугленные опоры сгоревшего моста, которые в двух-трёх местах ещё дымились.

— Тот самый, через который я переходил, — печально заметил Земленыр. — Какой же злодей спалил его? Ищи теперь, свищи другой!

— А мы вплавь! — сказал Вася без особого, впрочем, восторга.

Особенно сильно поразился Пи-эр, который вдруг в этих дымящихся головёшках как бы увидел прообраз своей смерти. Сперва он замер вкопанно, потом содрогнулся и, крякнув, ринулся что есть духу к реке, словно уже объятый пламенем, и с обрывчика сиганул в поток. Вася на ходу принялся раздеваться. Он бы с удовольствием искупался нагишом, как они, пацаны, обычно и делали без девчонок, а тут было целое общество, поэтому мальчик остался в трусах, красной рубахой старательно обмотал пистолет, который сперва украдкой проверил и из которого, к великому восторгу, извлёк созревший, ещё тёпленький, патрон, освобождая место новому плоду. Одежду, свёрнутую в тугой комок, положил на траву, сверху посадил птичку и наказал:

— Охраняй, Ду-ю-ду! Секретный объект! Арсенал!

— Слушаюсь, товарищ Вася! — по-военному ответила птичка и замерла.

— Как водичка? — крикнул мальчик подвывавшему от восторга Пи-эру.

— Охо-хо! Что надо!

— А глубина?

— Не могу достать. Лёгкий. — Круг вздыбился, ухнул вниз, но тут же выскочил, как поплавок. — Не могу!

— Закон Архимеда! — Вася прыгнул солдатиком, его скрыло с ручками, но дна он не достал, ошпарило холодом и понесло так стремительно, что он испугался и что есть силы поплыл против течения. Но куда там! Пи-эр перехватил его, поднырнул и неведомой силой вынес на сушу.

— Ну и течение! — прохрипел Вася. — В нашей Чаре вода стоячая по сравнению с этой! Ну, а вы что? — спросил он Любу и Земленыра, которые замерли у воды, с опаской вглядываясь в её мутную стремнину.

— Мы ангины боимся, — ответила девочка и дед поддакнул:

— Да-да, ангина — ужасная штука!

— Лучше бы наоборот — горяченького чаю! Вася, готовь костёр. И сам погреешься, тоже ведь ангинистый, нынче всю весну проболел!

— И не всю, только две недели. Это я, дурак, сосулек наелся. Кстати, сосулечку бы сейчас! — сердито покосившись на палящее солнце, мечтательно произнёс мальчик и сразу почти ощутил, как по раскалённому от жары горлу скользнул ледяной комочек. — Люба, а хорошо бы перед чаем пожевать чего-нибудь, а!

— Васенька, пожевать нечего, даже для Ду-ю-ду не хватит, — и Люба вытряхнула крошки на Васину рубаху. — Клюй, моя хорошая! И тебя заморили.

Но старик вдруг оживился.

— Пожевать — это можно! Это я мигом! Жаль, что кладовых моих тут нет, но положить на зуб что-нибудь всегда найдётся! — сказал он, нырнул, походил вблизи поверхности, как крот, взбугривая землю, и появился с пучком корешков. Промыв их и ногтями содрав кожицу, он протянул угощение друзьям и, подавая пример, сам принялся жевать крупный корень, причмокивая и высасывая сок. — О! Чем не хлеб? Лучше хлеба! А витаминов — тьма тьмущая! Пробуйте! Зубам износа не будет! Смелей!

Люба с Васей для приличия взяли по корешку, но девочка выплюнула его, не начав жевать, а мальчик не только прожевал, но и мужественно проглотил, однако от добавки отказался и, пряча гримасу горечи, кинулся собирать по берегу сухие обломки коры, веток и обугленных жердей, которых, благо, было во множестве и которые будто кто-то специально наготовил для путешественников, только что не сгрёб в вороха.

Земленыр глянул на ребят с печальным сожалением, сунул в рот остатки корешков и стал помогать Васе.

А Пи-эр продолжал бултыхаться, пропитываясь бессмертием.

Люба присела у воды, набрала полкувшина, а выпрямиться не смогла: испуг парализовал её. Прямо перед ней высунулась огромная щучья голова и щёлкнула зубастой пастью.

— Здравствуй, Люба!

— Здравствуйте!

— Не надо на «вы»! Я ещё молодая, хотя на вид такая большая и жирная! Вот когда мы встретимся лет через сто пятьдесят, то есть старушками, перейдём на «вы», а пока мы молоды, будем тыкать друг другу — это озорней и проще.

— Ой, что ты! — воскликнула Люба. — Люди столько не живут, сто пятьдесят лет!

— Это простые люди не живут, а те, кто побывал в сказочном мире, могут почти все, вплоть до чудес, вот увидишь, потому что они приносят с собой частицу сказочного духа! — заверила щука.

— Правда?

— Честно щучье!

— Вот здорово!

— Итак, да здравствует встреча через сто пятьдесят лет! А пока… ты хоть узнаешь меня?

— Нет?

— А если подумать?

— Ой, неужели ты — та самая щука, которую…

— Та самая!

— …которую мы весной съели, извини, на папин день рождения? Ох, и вкусно было! Извини!

— Во-первых, моя милая, это очень неприлично — есть щук! Непристойно! И недостойно цивилизованного мира! Ну, дикари нас едят — понятно, они и друг друга едят — что с них спросишь? А вы-то?!

— У нас принято есть щук! — смело заявила девочка. — В ухе, жареную, запечённую и солёную даже — в любом виде! Но запечённые в печи в сметане вы лучше всего, извини!

— Скверная привычка! Значит, вы ещё недостаточно цивилизованные! Впрочем, кончим об этом!

У нас, например, принято глотать ершей, пескарей и прочую мелочь, и мы глотаем их безо всяких извинений! В-третьих… Люба, ты слушаешь меня? Советую слушать, иногда я высказываю ценные мысли!

— Да-да, я внимательно слушаю, — ответила девочка, которую на миг отвлекла мысль, что щука, кажется, — большая любительница порассуждать и что её, наверно, можно было бы принять в кружок мыслителей.

— Так вот, в-третьих, я не та щука, которую вы съели на папин день рождения. В-четвертых, ту вы уже не встретите никогда и нигде, даже в сказочной стране! Разве что — во сне, и то с голодухи. Но я, в-пятых, та, которую чуть не съели! А это большая разница! Я жива, а та — царствие ей небесное! Надеюсь, я не менее вкусна, а более, чем та, но пусть моя вкуснота навсегда останется моим личным достоянием! Не возражаешь?

— Пусть! — согласилась девочка.

— И пусть не родится тот, кто смог бы сказать обо мне: «Ах, как она была вкусна!» Пусть!

— Пусть! Живи сто лет!

— Как же сто, если мы договорились встретиться через сто пятьдесят? Значит, минимум — лет сто семьдесят! Для простоты расчёта — все двести!

• Предыдущая
• 17/44
• Следующая