Старое предание (Роман из жизни IX века) - Крашевский Юзеф Игнаций - Страница 89

• Предыдущая
• 89/97
• Следующая

В плен не брали; началась дикая резня и разгром кучки отчаянно сопротивлявшихся людей, которым разбивали молотом черепа и пронзали копьями грудь. Вся долина и склоны холмов были покрыты трупами, и, когда стемнело, больше некому было сражаться и некого было убивать. Военачальники верхами объезжали поле битвы, а воины, опьяневшие от ярости, добивали тех, что ещё содрогались и стонали.

Последний закатный луч озарил ужасающее зрелище — поле, усеянное убитыми, которых смерть застигла в разные минуты борьбы. Одни лежали лицом к земле, другие — обернувшись к небу, были и такие, которые опирались на окостеневшие руки, словно ещё хотели подняться, то тут, то там торчали задранные кверху ноги. Кое-где враг лежал рядом с тем, кто его добил, не в силах вырваться из последнего объятия. По полю бродили верные кони, обнюхивая трупы в поисках погибшего хозяина.

Пястун, окружённый воеводами, окинул взглядом холмы: рассыпавшиеся по склонам кучки воинов, поднимая обагрённые кровью руки, провозглашали победу.

Когда настала ночь, поляне развели костры и запели песни. Челядь обходила с факелами поле брали, стаскивая одежду с убитых.

Хоронить их не спешили, чтобы дать птицам, беспокойно кружившимся в вышине, наесться досыта. Позже из-за туч выплыла луна и осветила огромное, заваленное трупами поле. Выхваченные из мрака бледными лучами, трупы, казалось, ожили и встают, но — они были мертвы, и из лесу уже сбегались на пир волки и выли, требуя своей доли.

Пястун сидел у огня, окружённый воеводами. Стали держать совет, идти ли дальше, или успокоиться на достигнутом.

Старый князь, по своему обыкновению, долго слушал, что говорили другие, не торопясь выносить решение. Наконец, когда все кругом высказались, он молвил:

— Двое воевод пустятся в погоню за беглецами и отомстят поморянам за набег. Этого достаточно для устрашения… А мы здесь, на том месте, где боги даровали нам победу, на костях врагов наших воздвигнем престольный град и наречём его Кнезно[71]

Завтра мы погребём тела, дабы не заражали они воздух и землю, а когда народ отдохнёт, немедля начнём возводить город, обнеся его крепостным валом.

Единодушным радостным возгласом все подхватили: «Кнезно!» А воеводы встали, друг перед другом добиваясь дозволения идти на Поморье. За каждым числились какие-нибудь заслуги, и уже разгорался у них спор, но князь разрешил его, дав приказ Лютому и Больку Чёрному завтра же выступить в поход. Остальные умолкли, но смотрели на них с завистью.

В стороне у костра лежал раненый Добек, а подле него стояли Людек, сын Вишей, и Доман. С великим ожесточением сражался Добек в тот день и перебил кучу врагов, пока один из них из последних сил, уже упав наземь, вонзил ему в ногу копьё. Древко тотчас же извлекли, но осталась глубокая рана, а листья и древесная губка, которые ему все время прикладывали, не смогли остановить кровь. Он был бледен и стонал от боли, но с лица его не сходила улыбка и радостно блестели глаза, а когда он терял сознание, его мгновенно приводила в себя мысль о том, что, наконец, отомстили дикарям, опустошавшим страну.

— Ох, как вредно лежать тут, на выгоне, и смотреть на трупы, — заметил Доман. — Визун уже отправился в храм, омочив копьё в крови врагов… но мы отвезём тебя к нему на остров. Он промоет твои раны святой водой, да и перевяжет их лучше, чем мы… Так и меня там спасли от смерти. Я сяду на весла и сам отвезу тебя.

Самбор, стоявший за Людеком, тоже предложил свои услуги:

— Возьмите меня с собой… Я буду держать его голову на коленях…

Все вокруг стали проситься на остров: Доман, Людек, Самбор, и всех влекла туда Дива, всем хотелось увидеть её.

— Я бы с радостью поехал, — сказал её брат Людек, — но у меня сердце изболится при виде родной сестры, прикованной там к жертвеннику, между тем как в ином месте она могла бы стать полновластной хозяйкой дома… Нет, я не поеду… вы поклонитесь ей от меня… А ты, Доман?

— О, я поеду! — воскликнул Доман. — Непременно поеду. Она меня ранила и пролила мою кровь, но потом, когда я, больной и раненый, приплыл на остров, она выхаживала меня и спасла мне жизнь.

— Поклонитесь ей от меня! — повторил Людек. — От меня, от брата и сестёр, от наших стен и порога и от домашнего очага.

Добек молчал, его подняли на руки и отнесли в чёлн. Доман сам положил его голову к себе на колени, а Самбору, который укутывал ему ноги, передал весла. Чёлн медленно поплыл. Ночь была светлая, и они видели, как в лучах луны плясали на воде русалки; как вдалеке, над гладью озера, вдруг подымались их головки и исчезали, едва они приближались; как белые их руки отжимали косы, с которых падали прозрачные капли; потом почудилось им, будто кто-то поёт, но, подплыв ближе, они нашли только бурлящий водоворот, который вспенили плясуньи.

Наконец, показался остров, деревья вдали, розоватый столб дыма над храмом и красные окошки хат, а на лужайке — становище укрывшихся от поморян людей, до которых шум битвы доносился лишь в вое ветра.

Когда чёлн стал приближаться к острову, на берегу собралась толпа любопытных, а среди них и Дива, которая всматривалась вдаль, словно кого-то ждала.

Доман, едва взглянув, первый её узнал.

— Вот она стоит! — закричал он. — Дива! Дива! У кого же ещё такой рост? Такая осанка? Такая царственная величавость, как у неё?..

Чёлн уже зарылся в песок.

Самбор выскочил, чтобы вытащить его на берег. Дива подошла к ним спокойно, без тени удивления, словно чувствовала, что они приедут, и ждала их.

Самбора, припавшего к её ногам, целуя краешек платья, она встретила улыбкой, Домана — румянцем, а над Добеком Дива с любопытством склонилась, когда он застонал от боли. Стояли тут и Визун, и старая Наня, и несколько девушек-жриц.

Прорицатель возвратился в храм задолго до конца сражения, однако теперь, возлагая в жертву обагрённое кровью копьё, даже не спросил, кто одержал победу. Но вид у него был торжествующий и гордый.

— Мы разгромили их! — вскричал Доман, выскакивая из чёлна. — Верно вы нам предсказали. Мало кто из врагов ушёл живым… пал и один из их вождей, но Лешеки бежали в леса…

Визун, почти не слушая, склонился над Добеком, чтобы осмотреть его рану. Добек показал ему ногу.

— А ты… как ты отплатил ему за этот удар? — спросил старец.

— Оставил в поле на потеху воронам, лишив его жизни тем самым мечом, который подарили мне немцы.

— Несите его к священному источнику, — приказал старец, — вода сама его исцелит, если нет уже в живых того, кто его ранил…

Добека понесли на руках, и все потянулись за Дивой, которая шла впереди. Время от времени она оборачивалась и вспыхивала, встречая неотступный взгляд Домана.

Молча подошли они к хате Визуна, ютившейся возле храма. Здесь, на том же месте, где ещё недавно лежал Доман, теперь уложили Добека, а Дива побежала за водой, так как до источника было трудно добраться.

Доман выскочил следом за ней; задумчиво склонясь над источником, она оправляла венок на волосах, как вдруг заметила его. Щеки её заалели, она отвернулась, потупила взор…

— Я помогу тебе зачерпнуть… Я понесу воду… — прошептал Доман, хватая кувшин.

Она ничего не ответила, скользнула взглядом по его лицу и, смутившись, опустила глаза.

— Что подумают люди? Что скажут, — прошептала она, — если увидят тебя здесь?

— Что я принёс тебе поклон от брата… Людек велел передать тебе доброе слово от него и поклониться от брата и сестёр, от ваших стен, порога и очага.

Дива вздохнула.

— Им там тоскливо без тебя…

Слушая его, девушка отворачивалась, потом, словно желая поскорей окончить разговор, схватила кувшин с водой и быстро пошла, не смея оглянуться назад.

Низко опустив голову, чуть не бегом возвратилась она в хату Визуна, где уже было полно людей, толпившихся возле постели больного. Старая Наня перевязывала ему рану, Визун готовил какое-то зелье; когда Дива вошла с водой из священного источника, все расступились, а она, смочив платок, приложила его к ране.

• Предыдущая
• 89/97
• Следующая