Лысая голова и трезвый ум - Костин Сергей - Страница 7

• Предыдущая
• 7/81
• Следующая

Мысль о том, что на неопознанной летающей конструкции водятся другие живые зеленые существа, приходит в голову только после того, как я собственными глазами вижу этих самых других зеленых человечков, дружной толпой выпрыгивающих из люка столба.

Расслабился. Раззява. Понадеялся на удачу. Не рассчитал вместимость транспортного средства. А оперативный работник в рабочее время не имеет права расслабляться и думать о наградах.

Суровые зеленые ребята, копии недавно пришибленного прикладом, разбегаются широкой цепью, залегают, сливаясь с травой. И старательно целятся в меня из железных палок.

Со стороны залегшей цепи доносятся слова пришельцев, что работать в таких условиях невозможно. Что лучше уж для антуража перевозить не визгливых теток, а молчаливых вьетнамцев. Мороки меньше, а навар тот же. Что центр не похвалит за потерю бойца. Что с бунтовщиком-землянином надо кончать и концы в вакуум.

Второе правило оперативного работника гласит. Никогда не теряй присутствия духа, и преступники к вам потянутся сами.

— Значит так, — откидываю не слишком скорострельный в данных условиях автомат в сторону, складываю руки на груди и, покачиваясь на носках, старюсь, чтобы голос был тверд, уверен и спокоен. — Значит так, дорогие гости нашего города. Я, лейтенант Пономарев. Удостоверение показать?

Пришельцы дружно нажимают на кнопки, и железные палки наливаются красным огнем.

— Значит, не показать, — соглашаюсь я. Какие доверчивые инопланетяне нынче пошли. — Я, представитель правопорядка. Вынужден арестовать вашего, скажем так, друга для дачи показаний. Как, говорите, его зовут?

Друзья пристукнутого друга вскидывают разогретые палки к зеленым головам и прицеливаются более тщательно.

Но я знаю, я чувствую, пока говорю, мне ничего не грозит. В эту минуту я представитель цивилизации, а по всем межзвездным законам, должны же быть, в конце концов, межзвездные законы, я лицо неприкосновенное. Практически депутат.

— Вас, как косвенно причастных к только что раскрытому преступлению, попрошу оставить адреса и дать подписку о невыезде. Аппаратик ваш непонятный изымаю как вещественное доказательство. Ключики, будьте любезны, передайте. Да не волнуйтесь вы так! Товарища мы вам вернем всенепременно. Думаю, ограничимся на первый раз условным сроком. Даст обещание больше не возить в данную местность контрабандных барышень и все. На все четыре, или сколько там у вас, стороны. Я лично провожу его на вокзал и сдам в камеру хранения. А хотите, отправим в плацкартном? Чистое белье, чай в стаканах и добрые проводницы.

Может, пришельцам не нравится, что я собираюсь изъять тарелку, а может, заботы с плацкартой не понимают, но по выражению инопланетных физиономий догадываюсь, сейчас в меня станут палить из всех палок, не взирая на звания и должности.

У меня остается только один выход. Броситься навстречу судьбе и инопланетным интервентам, дабы в рукопашной схватке обезвредить агрессоров.

Инструктор по рукопашному бою, он же по совместительству комендант женского общежития, часто говорил мне: — «Пономарев, — говорил он. — Всем ты хорош. И хватка у тебя медвежья, и сила сухожильная, да только глаза твои наглые желания выдают».

Зажмуриваю глаза, чтобы ненароком не выдали, и чтобы не опалило их огнем от стреляющих палок инопланетян, прыгаю вперед, стараясь оказаться среди пришельцев раньше, чем они начнут стрелять. По своим сородичам пулять не станут, факт. А там, глядишь, разберемся.

Промахиваюсь. Метра на полтора. И слишком поздно глаза открываю. Только успеваю заметить летящий навстречу люк в толстой ножке. Человечки паникуют, пытаются преградить дорогу, но поздно. На полной скорости залетаю в люк. Спотыкаюсь о порог. Валюсь лицом вниз, в резиновый зеленый коврик, который пахнет инопланетной земляникой. Это меня и спасает.

Нервы инопланетных контрабандистов не выдерживают человеческой наглости.

Слышу непонятные команды, и над головой свистят, поджаривая спину, огненные шары. Инопланетяне в панике, я в ужасе, шары, отскакивая от стенок, взлетают вверх, внутрь странной летающей конструкции.

Захватчики пищат о вселенском катаклизме, об Армагеддоне, об Апокалипсисе всей финансовой системы Галактики. Но мне все равно. Мозг, перегруженный страхом и паникой, поочередно отключает все датчики, погружая тело в спокойную темноту. Последнее, что чувствую, нестерпимый жар, обрушившийся сверху.

Я сделал все, что мог. За одно это мне положена медаль. Пусть даже посмертно. Все равно приятно….

В чувство меня приводит тяжелая пощечина. Прощаюсь с темнотой, встречаюсь со светом. Открываю глаза и вижу слегка расстроенное, но все еще мужественное лицо капитана Угробова.

— С возвращением, сынок, — на суровом лице капитана стыдливо блестят скупые капитанские слезы. — Очухался, мерзавец. Думали все, полные кранты с похоронной процессией. А у тебя только попа поджарена. Я, кстати, за казенные штаны с зарплаты вычту. Ничего?

Приподнимаюсь на локтях, оглядываюсь. Похоже, я в камере предварительного содержания, где обычно содержаться не слишком опасные преступники, взяточники и сутенеры. С какой такой радости?

— Где я? — интересуюсь на всякий случай, вдруг с глазами что-то? После выполнения первого опасного задания зрительные рефлексы молодых лейтенантов обычно нарушаются. Такое могло произойти и со мной.

— Где, где? — хмыкает капитан, поглаживая меня по больному месту. — В тюрьме. Самое ближайшее и безопасное помещение от эпицентра взрыва.

— Взрыва? Ах да, взрыва, — вспоминаю пламя. Вспоминаю зеленых человечков и даже, как будто, слышу их крики. — Что со мной?

— Самое страшное позади, сынок. Потребовалась, правда, пересадка кожи. Так все наше отделение сдало. Три дня на работу и с работы только пешком. Теперь ты и мы одним, так сказать, местом связаны. Вот швы рассосутся, встанешь в братский наш строй.

— Значит сильно меня?

— Сильно, — соглашается капитан. — Группа захвата обнаружила твое бездыханное тело рядом с детской площадкой. На краю огромной воронки. А кругом все обуглено, посыпано пеплом, перевернуто и перекорежено.

— Воронки? — значит, все взорвалось? Значит, все получилось?

— У тебя, сынок, не уши опалило, а другое место. Говорю воронку, значит так и есть. Но тут интересная штука получается, — капитан вытаскивает пистолет, раскладывает на моей забинтованной ране, достает из кармана масленку и начинает чистить оружие. — Мне доложили, последнее, что зафиксировали наблюдатели из дружественных нам подразделений, как ты шляешься, засунув руки в карманы, по месту преступления. Кстати, за карманы особое замечание. Не подобает молодым и неоперившимся сотрудникам ходить, как последним бандюгам. Карманы к штанам не для рук приделаны, а для складирования улик и свидетельских показаний.

Капитан дует в ствол, окончательно доводя сверкающее оружие до кондиции:

— А дальше? — масленка под неосторожными руками капитана опрокидывается, и жирное пятно растекается по белым бинтам.

— Масло от ожогов помогает, — успокаивает капитан. — А дальше начальство интересуется. Что такое взрывоопасное взорвал молодой лейтенант на тщательно подготовленном месте засады? На гранату непохоже. Кислородный баллон? Размеры не те. Вот ты мне и объясни, лейтенант. Как такое могло произойти? Стоит на месте молодой опер. Потом, вдруг уже и не стоит. А валяется на краю ямы. И кругом такой бардак, что до сих пор дворники со всего района отдраить не могут. А, лейтенант?

Я сделал это. Я сумел сделать нечто такое, что разбудило мир. А воронка, и все такое, лишь вторичный продукт расследования. Приятно.

— А там, рядом инопланетянин не валялся? — от радости я готов расцеловать капитана, но сияющие звезды на его погонах, и не менее сияющей ствол «Макарова» останавливают меня от опрометчивого поступка.

Кажется, капитан не слышит вопроса. Как ни в чем не бывало, продолжает тренироваться по секундомеру в быстроте приставления личного табельного оружия к собственному виску. Жаль, никого рядом из книги рекордов нет. Несомненно, капитан занял бы первое место.

• Предыдущая
• 7/81
• Следующая