Север Северище - Фомичев Владимир Т. - Страница 3

• Предыдущая
• 3/70
• Следующая

 Все якобы предназначалось для северян, на самом деле – Николай Петрович обслуживал в основном москвичей: вышестоящих своего ведомства, нужных им лиц, родственников, друзей. Делал им этакие дорогие подарки за счет государственных средств, великого надувательства, обманывания невежд, злобы по отношению к трудовому и честному человеку. Она и жадность совсем затуманили ум нового Чичикова, больше любящего «мертвые души», чем живые. Преступнику-рецидивисту вернуться на путь истины не угрожало.

 Окончивший химический техникум на Украине, Николай Петрович очень хотел быть во главе какого-то крупного дела и в конце концов возглавил важнейший участок в колоссальном сооружении ведомства «черного золота». Попал в точку, почти в десятку. Не потому, что проявил способность осуществить грандиозные инженерные работы, наподобие тех, что известны по Древнему Египту, а просто был бессовестно-грубо пристрастен к деньгам. Многотрудное искусство обладания ими совпадало с таким же в пользу своего хапужества мастерством управления, в условиях, когда со стороны невозможно определить ясно и резко истинное положение вещей. А именно этого добилась послесталинская партийно-советская власть. Проникнув в самую глубь сердца ее, и как человек умудренный жизнью, Мэлор имел все, что хотел. Купался в колоссальных, фактически бесконтрольных средствах, наподобие самого его ведомства. Отсюда – иная, чем у большинства, жизнь: роскошная квартира, дача, машина, рестораны, поездки за границу, финская баня с компанией высокопоставленных «голубых» друзей масонированного типа и легких подруг.

 Мэлор считал разумным действием: в случае сопротивления интересам своей министерской банды имеет право раздавить противников. Он благополучно съел Корзинкина, напав на него как царь Мидийский на Валтасара.

 Однако у коллектива напрашивался очевидный вопрос: почему это произошло? Деятельность «фирмы» и ее руководителя теперь выглядели иначе, чем раньше. Каждый думал, что вправе требовать разъяснения непонятного ему. Казалось бы, возмездие настигает того, кто его заслуживает. Возмущенные и полные угроз, цнисстройнефтеитовцы в закулисных разговорах готовы были отстаивать до победы правду. Но в конце концов все смирились, чтобы самим не лишиться теплых мест, иметь хлеб с маслом; как в концлагере, выжить. Все, кроме Павла Котова. На партийном собрании он отважился вступиться за справедливость, нарушить границу, установленную мэлорами для него и прочих шведов. Боже, что тут началось! 

 Никто не был наказан за преступления, хотя они и стали известны. Отдавшие все свои силы на восстановление истины Корзинкин и Котов полностью разоблачили ответственных плутов, Мэлора Н. П. со товарищи, но никакими усилиями не могли заставить провести добросовестное следствие – ни министерство, ни общественность, ни третью власть.

 Представители вора в законе на партийно-советский манер, дальновидно и однобоко в соответствующие моменты рекомендованные на свои общественные должности начальником нормативно-исследовательской станции, – контролеры за работой Корзинкиных и Котовых, так называемый «треугольник», то есть секретарь партбюро Юдова, председатель профкома Грымов и секретарь комсомольской организации Васяткин Миша, соответственно после «ЧП в уважаемой ЦНИССТРОЙНЕФТИ» проинструктированные Мэлором, стали проверять, чем занимается на службе и в быту Котов Павел Афанасьевич. Как будто никто не помнил, что он не шпион, все о его существовании известно, у него абсолютно открыты и безупречны анкета, род занятий, поведение. Казалось бы, разговор об этом как о негативе - беспредметный, старшему инженеру можно спокойно есть, пить и спать. Однако для НИХ невинные, но честные – разбойники.

 Начались сцены, объяснения. Данные о положении в обществе только что бывшего достойнейшим сотрудником ЦНИССТРОЙНЕФТИ Котова П. А. оказались катастрофичными. Подумать только, он был второй раз женат, оставил женщину с ребенком. Хотя это являлось его личным делом. Да к тому же он отнюдь не обольстил нежно влюбленную в него неловкую девственницу, тем более не совершал никаких действий без ее позволения. О том, что судьбу ребенка определила его родительница, не хотели знать.

 Павел пояснял революционерам духа:

- Принесла Анфиса мальчика Сеню не в браке. В графе «отец» был прочерк. Родила неизвестно от кого. Я был первокурсником института. Жил в общежитии, работал, перед этим три года служил в армии. Стала она матерью будучи женщиной 26 лет, старше меня на три года. Это не 16-летняя девочка, которую обманул взрослый дядя.

 Мать Сени, в которую Павел еще до армии влюбиля с пылом первой юности, отлично знала, что делала. По всем традиционным нормам человеческого общежития: она – взрослая женщина, нагулявшая ребенка. Мужчину в таком случае никто не осуждает. К Павлу Котову так все нормальные люди и относились, в том числе его родная мама.

 А что нарушил Котов с точки зрения гражданской жизни? Только питающиеся всякой дрянью могли заподозрить старшего инженера в несоблюдении каких-либо норм. Развод разрешен законом, и точку в таких делах ставит суд. Рассматривал он и дело о разводе Павла с Анфисой. Что еще надо? По временам советским все о, кей. Ведь глашатаи новой жизни боролись за свободу и вольные права в отношениях между полами: сходитесь-разводитесь.

 С точки зрения нравственности, напротив, Павел Котов, наверное, один из ста тысяч мужчин проявил исключительное благородство: зарегистрировал необязательный брак, дав мальчику отцовство, пытался сложить семью, но не получилось. Мать Сени имела вину не только перед сыном, но и перед Павлом. Однако в такие дела настоящие люди не лезут.

 И все же союз швондеров и шариковых с наглой глупостью и лицемерием готовил сложную провокацию катапультирования из ЦНИССТРОЙНЕФТИ Котова П. А. на основании такой «вины» и ей подобных, когда стало ясно, что его не удастся приручить. 

 Котов П. А., как увидели «народные мстители», также в начале трудовой деятельности за пять первых лет столько же раз поступал на разные работы и увольнялся: обыкновенный летун. Заряженные на поиск компромата аналитики, проявив кричащее иудолюбие, не слушали, что говорил всегда увжаемый, ни в чем ранее отрицательном не замеченный, вежливый и дружелюбный их коллега:

- Ваши выводы основаны на незнании. В те годы, о которых идет речь, я учился очно в институте и одновременно работал сторожем, письмоносцем, грузчиком, дежурным электриком. Перед летними же каникулами увольнялся, чтобы провести их у матери в деревне. Помогал ей заготовить дрова на зиму и двадцать тонн сена, две тонны из которых можно было оставить себе, чтобы держать собственную корову, в которой она души не чаяла. Игнорировать эти факты никак нельзя. Они свидетельствуют о том, что я учился на свои нелегко достававшиеся деньги и люблю свою мать-крестьянку, с которой мы вместе пережили сороковые военно-восстановительные и холодно-голодные годы. Она, вдова фронтовика, имея трех других детей, сделала все, чтобы я успешно закончил школу, не мешала продолжению учебы в техникуме и вузе, мирясь в те бедные годы с отсутствием финансовой помощи от выросшего сына, потому что студент сам в ней нуждался.

- Но при очной учебе принимают на работу по справке из института, трудовая книжка не нужна, - парировали следаки.

- А мне на первом же месте совмещенного с учебой труда выписали этот документ. И в дальнейшем я тоже по нему устраивался. Что я нарушил?

- Наверно, вы скрыли, что учитесь?

- Зачем? Справки на посильные работы всем выдавали без проблем. Так, некоторые мои однокурсники устраивались именно по справкам из института.

- Все равно тут что-то чувствуется нечистое и нечестное, какая-то дезинформация.

- Помилуйте, уважаемые! Мне кажется, наоборот, вы задумали осуществить в отношении ни в чем неповинного товарища по службе массированный вброс дезинформации! – сбился со спокойного тона, как с правильного пути, Котов.

- Мы же вам не грубим, пытаемся разобраться, а вы заводитесь с полоборота, незаслуженно оскорбляете достойных людей подозрениями в чем-то нехорошем.

• Предыдущая
• 3/70
• Следующая