Роковая перестановка - Вайн Барбара - Страница 50

• Предыдущая
• 50/77
• Следующая

— Между прочим, мы не разговаривали с тех пор, как ты привез меня на вокзал в Колчестере и я села на электричку до Лондона.

— Точно, — сказал Руфус.

Он смирился с тем, что нужно поддерживать разговор. Было хорошо слышно, как из ванной, где принимала душ Мериголд, по канализационным трубам стекает вода. Он дотянулся до «секретной порции» и выпил. Водка выдохлась, была теплой и противной.

— Ты пьешь? — спросила она. — Господи, судя по всему, ты не сильно изменился.

Еще минута — и у них иссякнут темы для разговора. Руфус довольно сердечно пожелал ей счастливого пути и попрощался. По идее, он должен радоваться, что она позвонила. Мери принесла добрую весть — лучше не бывает. Нить, ведущая к Вивьен, оборвалась. Руфус закурил сигарету, последнюю на сегодняшний день, и глубоко затянулся. И если Эдам не сможет вспомнить фамилию Шивы — это тоже к лучшему. То, что нельзя вспомнить, нельзя рассказать в полиции. Если у него хватит мозгов, он ничего не расскажет и о Зоси, бедной, маленькой, обреченной, похожей на мышку Зоси. Странно, любое воспоминание о ней вызывает желание сравнить ее с каким-нибудь крохотным, милым зверьком, чья жизнь коротка, а уязвимость велика. Например, с зайцем — когда она настороженно прислушивалась, с мышкой — когда ее серые глаза расширялись и округлялись, с кошкой — когда она спала, ни на мгновение не расслабляясь. Она была так напугана, доведена до такого отчаяния…

Руфус поднялся наверх, в спальню. О Мери Гейдж он уже забыл, все его мысли были только об Отсемонде.

Из-за того, что Зоси украла серебряный браслет, а потом продала его, они лишились возможности сдавать серебро и всякие безделушки в магазины Садбери. Эдам считал — и, по-видимому, правильно, — что владельцы двух соответствующих магазинов воспылали гневом и подняли на ноги остальных, и теперь все антиквары и старьевщики города из профессиональной солидарности затаились и ждут, когда они заявятся со своим товаром. Если все было именно так, могла ли весть об их мошенничестве и их приметах дойти до Лонг-Мелфорда, до Лавенхема и даже до Колчестера?

В глубине длинного, глубокого ящика в кухонном столе Вивьен нашла две большие тяжелые ложки. Они лежали в задней части ящика, передняя же часть была отведена под ножи, вилки и оселок. Однажды Руфус видел пару таких же ложек на столе во время ужина, посвященного встрече бывших сослуживцев одного полка; его на эту встречу взял отец.

— Это гарнирные ложки, — пояснил тогда отец. — Чтобы доставать из курицы то, чем она нафарширована.

Эдам сказал, что они выглядят старыми и ценными.

— Кажется, эта каемочка из крохотных шариков типично георгианская.

Проблема заключалась в том, что они боялись продавать их в окрестных городках. По той же причине они боялись продавать дюжину ликерных рюмок, два шестиугольных подноса и кувшин с носиком в виде маски — то есть все то, что они приготовили для дальнейших продаж. Деньги заканчивались. Зоси сказала, что будет воровать для них продукты и бутылки с вином, но Эдам остановил ее. Он опасался, что ее поймают и он ее потеряет.

— Я могу продать свое кольцо, — сказала Зоси.

Она носила его на мизинце левой руки. Пальчики у Зоси были маленькими и изящными, и Руфус искренне сомневался, что кольцо подойдет кому-нибудь, кроме ребенка. Оно было золотым и состояло из нескольких ниточек, тоненьких, как проволока, заплетенных в сложные косички. Зоси стала носить его только недавно. Первые недели после ее приезда украшение пролежало у нее в рюкзаке вместе со свитером, ботинками и ремнем с заклепками. У нее под кольцом темнеет кожа, говорила девушка, у нее какие-то проблемы с кожей: золото оставляет на ней черный след. Она тщательно осматривала руку, проверяя, не появляется ли чернота. Но все, кажется, было в порядке.

— Я не хочу, чтобы ты продавала кольцо, — сказал Эдам, обнимая ее за плечи.

Шива взглянул на украшение.

— К тому же на кого оно налезет? Возможно, на индуску. У англичанок более толстые пальцы. И я сомневаюсь, что ты много выручишь за него, золотое оно или нет.

Это рассердило Эдама.

— Я считаю, оно может стоить не меньше пятидесяти фунтов, но я просто не хочу, чтобы она его продавала. Мне претит мысль об этом. Есть другие способы раздобыть деньги. Может, нужно все это отвезти в Лондон. Например, на Арчуэй-роуд полно мест, где предлагают хорошие деньги за серебро.

Они были коммуной только в одном аспекте, но отнюдь не маловажном. Они делились всем, что имели. Естественно, главным образом получалось так, что делился Эдам, однако и Руфус сделал кое-какой вклад. Он отнес в ломбард свою золотую цепочку. Строго говоря, цепочка была не его, а материна. Руфус очень нравился себе в распахнутой до талии рубашке, с золотой цепочкой на шее и подвеской, ярко выделяющейся на фоне загорелой груди. Мать никогда не носила цепочку, поэтому он ее просто взял. Юноша ничего не сказал остальным о том, что заложил цепочку. Он тогда не знал, можно ли закладывать вещи, или подобная практика прекратила свое существование. Руфус поехал в Колчестер в ломбард на Прайори-стрит, сомневаясь в ценности и значимости своего товара, но все обошлось, трудностей не возникло, ломбарды процветали, и хозяин одного из них дал ему сто фунтов за цепочку.

Вспоминая те последние недели августа, Руфус впервые подумал, что он так и не выкупил ту цепочку. Возможно, она все еще там. И стоит, наверное, фунтов пятьсот. Родителей уже нет на свете, они оба умерли в течение одного года пять лет назад. Они были немолоды, приближались к сороковнику, когда родились он и его брат. Если мать и расстроилась из-за цепочки, она ему об этом не сказала.

Деньги он отдал Эдаму и Вивьен, но с условием, что какая-то сумма будет потрачена на вино. Зато Зоси сохранила свое кольцо. Через день или два на пальце появилась чернота, и она стала снимать его, когда мыла руки. Кольцо часто находили на краю кухонной раковины, или в ванной, или еще где-то, чаще всего на кухне среди прочей утвари.

Руфус попытался вспомнить, когда Эдам вместе с Зоси поехал в Лондон продавать гарнирные ложки, ликерные рюмки и кувшин с маской. Не тогда, а ближе к концу августа — Эдам отказывался ехать в Лондон из-за дикого страха случайно столкнуться с родителями. Руфус говорил, что он ведет себя как «антипод», [78]который просит своего соседа, уезжающего в отпуск в Лондон, передать привет его кузине или подруге, если он случайно встретит их на улице. Но доводы о том, что в Лондоне живет почти девять миллионов человек, что он поедет в Хайгейт, а родители живут в Эджваре, на Эдама не действовали. Он хотел поехать, ему нужны были деньги, однако он постоянно откладывал поездку. Руфус не позволял себе заниматься тем, что отец называл «переделками». Глупо было сожалеть и говорить себе: «Ах, если бы я не поехал».

Путешествие в Лондон со всеми его последствиями состоялось значительно позже, почти в конце августа.

Руфус дергался и нервничал, он не доверял Эдаму. Эдам был одним из тех, кто при стрессе разваливается на куски. В экстренной ситуации такие люди бесполезны. Достаточно взглянуть на то, что произошло в последнее утро, когда пришла почтальонша. Эдам уже был в панике — он вообразил, будто перед рассветом слышал у дома шаги, как будто кто-то ходил вокруг, и, вооружившись заряженным дробовиком, стал преследовать этого невидимку. Ружье снова оказалось у него в руках, когда в окне промелькнула красная рама велосипеда, и крышка почтового ящика дважды клацнула. Он паниковал. Истерика пузырилась в нем и выплескивалась наружу.

Руфус велел себе сохранять спокойствие — во всяком случае, он не принадлежал к тем, кто в страхе подпрыгивает, когда звонит телефон. А вот сегодня подпрыгнул. Его регистраторша тщательно отбирала звонки, которые можно переводить на него, когда идет прием, но если Эдам стал упрашивать ее, убеждая, что дело срочное…

• Предыдущая
• 50/77
• Следующая