Роковая перестановка - Вайн Барбара - Страница 49

• Предыдущая
• 49/77
• Следующая

— Если бы я знала, что ты живешь здесь и хочешь, чтобы я жила с тобой, мне не пришлось бы отдавать своего ребенка, я могла бы оставить его себе. Эдам, почему все случается в обратном порядке?

— Зоси, а что бы мы здесь делали с ребенком? — тогда спросил Эдам. — Он превратился бы для нас в страшную обузу, мы не могли бы отлучиться ни на минуту.

Эдам присутствовал при родах, когда на свет появлялась Эбигаль, и чувствовал себя такой же матерью, как Энн. Роды были стремительными, и акушерка, улыбаясь Энн и Эдаму, которые от умиления обливались слезами, торжествующе подняла Эбигаль вверх, чтобы та сделала первый вдох. Позже Энн упрекнула его за слезы, заявив, что, по ее мнению, Верн-Смитам (твоим чертовым Верн-Смитам) чужды эмоции. Однако же он плакал, потому что видел, как рождается ребенок. Ей невозможно было объяснить, что он плакал от радости, от счастья снова кого-то полюбить, стать родителем — ведь для него это было чудом. Позже, увидев малышку чистенькой, одетой, сосущей грудь на руках у Энн, Эдам вспомнил Зоси и впервые за все время посочувствовал ей, да так сильно, что его сердце превратилось в кровоточащую рану.

Родить ребенка в ранней юности, а потом оказаться в ситуации, когда его у тебя отбирают, — такое может довести человека до крайности, даже на какое-то время свести с ума, превратить в клептомана и в провидца, наделить способностью видеть привидения. Он никогда не боялся за Зоси, думал Эдам, он боялся ее саму, того, что она могла натворить. Опасение, что она сворует что-нибудь в одном из магазинов, вынуждало его оставлять ее в «Юхалазавре», а это, в свою очередь, открывало ей путь к преступлению, более страшному, чем простая кража…

Примерно за месяц до этого, когда она, Руфус и Вивьен ездили в Лондон, Зоси своровала фотоаппарат. Вечером они все в первый раз отправились на кладбище домашних животных. Вивьен ругала ее за кражу, убеждала, что фотоаппарат нужно вернуть, а Зоси то хмурилась, то хихикала. Должно быть, она стащила и пленку, или пленку купил Руфус, — короче, он стал фотографировать кладбище, а потом дом. Он стоял на траве перед кедром, чьи ветки раскачивал вечерний бриз, и фотографировал. Потом на террасе позировала Зоси, изображая Джульетту на балконе, потом Эдам позировал на лужайке под террасой в роли Ромео, а Руфус продолжал снимать. Что с теми фотографиями? Наверное, они все еще у Руфуса, но если возникнет опасность, тот их уничтожит.

Не та ли это была ночь, когда сильно похолодало? Эдаму казалось, что он точно помнит: это произошло в последнюю ночь июля. Стемнело, Зоси шла по коридору — она поднялась на второй этаж по черной лестнице, — когда увидела впереди Хилберта и маленькую собачку по имени Блейз, бегающую вокруг него и подпрыгивающую. Только то, что она видела какого-то старика и какую-то собаку, не совсем соответствовало фактам. Потому что Зоси упомянула собаку лишь после того, как они увидели могилу Блейза на кладбище, и это сделало ее заявление еще более неправдоподобным.

Ночь была холодной, и они все наслаждались теплом нагретой плиты. Закончилась хорошая погода, так они все думали. Однако на следующий день потеплело, почти на весь август установилась такая же жара. В ту холодную ночь Зоси, закутавшись в свой серый свитер, спросила у Эдама, можно ли ей завести котенка, и он ответил, да, но позже, когда остальные уедут и они останутся вдвоем, кошку, собаку, овечку, пони — все равно кого.

— А дома мне не разрешали. Да я бы и не решилась. Клифф убивает животных.

— Кто такой Клифф? — спросил Эдам.

— Мой отчим. — Зоси сидела рядом и по-детски обнимала его, уткнувшись лицом ему в шею. — Клифф убивает маленьких зверушек, у него нет жалости.

— То есть охотится и стреляет в животных?

— Он их отлавливает. Но меня он не преследовал. Может, он не знает, откуда начинать охоту, у него нет нюха. — И она рассмеялась, а потом стала чмокать его в шею, как ребенок, сосущий грудь.

То была одна из немногих ночей, когда он мог обнимать ее, не обливаясь по?том от жары…

Придя домой значительно позже, чем обычно, Эдам сразу поднялся наверх. По плеску и взвизгиваниям в ванной он понял, что купают Эбигаль. Дверь в ванную была открыта. Он известил Энн о своем приходе, но внутрь не заглянул, чтобы вид очаровательной Эбигаль в окружении плавающих дельфинчиков, уточки и надувной рыбы не отвлек его от поставленной задачи. Он прошел в свободную спальню, где хранил дробовик Хилберта, тот самый, двенадцатого калибра. Эдам считал крайне неблагоразумным продолжать и дальше держать оружие в доме. Его ни в коей мере не удивило бы появление полицейских с ордером.

Дробовик так и лежал в той сумке для гольфовых клюшек, в которой он привез его из Отсемонда. Интересно, он все еще стреляет? Или его нужно сначала почистить и смазать? Неся его вниз мимо ванной, откуда доносились звуки невинного веселья, Эдам впервые задумался о том, что стоит ли применить дробовик к самому себе, о мире, который наступит, и о том, что закончится пытка беспокойством. «Устав душою, я призвал бы смерть, любовь свою оставить силы нет». [77]Ведь есть еще Эбигаль…

Несколько раз за последние дни ему в голову приходила одна очень грустная мысль. Зоси могла бы вернуть ребенка, она могла бы привезти его туда, и они жили бы вместе, все трое жили бы в Отсемонде, в счастливом раю, который находился в одном месте, прочитанном задом наперед. Только уже было поздно говорить «нет» процессу усыновления, но она тогда об этом не знала, и он тоже не знал.

Эдам поднял крышку багажника и положил туда дробовик, потом прикрыл его пластмассовой защитой лобового стекла ото льда.

Мери Гейдж была замужем второй раз, как она рассказала Руфусу, и, хотя прямо она ничего не говорила, по ее словам он понял, что этот брак оказался не более успешным, чем первый. Она прочитала газеты, когда прилетела в Лондон. Здесь она ненадолго. Еще пять дней, и она вернется в Рио. Почему-то у нее возникло ощущение, что надо ему позвонить. Конечно, на самом деле она не думает, что могила, найденная на кладбище домашних животных, имеет какое-то отношение к нему и Эдаму…

— Я вообще не помню никакого кладбища, — сказала она.

В комнату по дороге в ванную вошла Мериголд и посмотрела на мужа, вопросительно изогнув брови. Руфус прикрыл трубку ладонью.

— Мери Пассант, — сказал он.

Естественно, Мериголд не знает, кто это такая, но то, что он не таясь назвал имя и фамилию, успокоит все возможные подозрения с ее стороны. А позже Руфус все объяснит. Он будет вести себя как честный, искренний муж, который доверяет своей жене и ждет ответного доверия, который, следовательно, может рассказать своей второй половине, что ему звонит бывшая подружка, вернувшаяся домой всего на десять дней.

— С кем ты разговариваешь? — спросила Мери Гейдж.

— С женой.

Мериголд, вероятно, тоже услышала ответ, прежде чем закрыла дверь.

Мери тихо вздохнула.

— Значит, ты ничего не знаешь? Да и откуда тебе знать?

— Действительно, откуда? Мы с Эдамом уехали вскоре после твоего отъезда.

— Значит, та девчонка, Белла, так и не нашла никого, кто захотел бы жить с вами коммуной?

— Ну, Мери, у тебя и память, — в характерной для него шутливой манере сказал Руфус, а внутри ощутил неприятный холодок. Прошло десять лет, а она помнит, как звали Беллу. Он испытал огромное облегчение, когда услышал:

— Ой, я вспомнила только потому, что вчера мне сообщили, что она умерла. Она скончалась от какой-то жути, ей было всего тридцать.

Руфусу вдруг стало весело, его охватило ликование. Белла умерла, значит, полиция никогда не найдет ее, и та им не расскажет, как пятнадцатого июля 1976 года отправила в Отсемондо Вивьен и Шиву.

— А когда ты уезжаешь? — спросил он.

— Через пять дней, нет, через четыре. То есть во вторник, причем рано утром.

Чем раньше, тем лучше, подумал он. Нет повода опасаться, что Мери все расскажет полиции, если только на нее не выйдут, а как они смогут это сделать?

• Предыдущая
• 49/77
• Следующая