Дело о взбесившемся враче - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 6

• Предыдущая
• 6/44
• Следующая

Но почему же тогда мне все время казалось, что что-то я сделала не так…

Свои лихорадочные воспоминания о Мэри я объясняла затяжной ремиссией после болезни.

Вышел месяц из тумана. Противненький такой, рогатый. И в это время Васька как заорет:

— Ежик! Мама, Света, сюда!

Ежик!

Господи Боже мой! Ежа, что ли, никогда не видели? Нет, все-таки эти дачники ненормалйные. Над каждым мотыльком ахают, лягушки скользкие их приводят в умиление, возвратные заморозки в конце мая способны вызвать инфаркт. Сегодня, например, Василисина мама, Нина Дмитриевна, поочередно тыкала меня носом в какие-то колючки и приговаривала: «Светочка, ты только посмотри, это у меня монарда зацветает. А это, не поверишь, синеголовник…» Да верю я, верю, только не надо носом-то…

И Васька такая же. Зарекалась я вообще ездить в ее Петровку. Да только они со своей мамой решили, что мне после больницы нужны деревенский воздух, парное козье молоко (блевотина, пахнущая козлом!) и клубника с грядки.

И мою маму подговорили: «Поезжай, Светик, раз у тебя с Василиской отпуск совпал…»

Вообще-то я люблю бывать везде, где асфальт. Деревня меня не прельщает по определению. Тем более — садоводства. Ходишь по струнке между грядками — ни присесть, ни прилечь. И ноги всегда в пыли. И туалет — на улице.

О, эти деревянные будки со щелями и с «очком» в центре…

С клубникой меня тоже надули.

Клубника — моя слабость. Могу есть ведрами, и даже без сливок. Но почему наша ленинградская ягода вечно такая кислая?

А тут еще этот ежик в тумане.

Я услышала странный треск, когда вконец растаявшая от умиления Васька помчалась в дом за молоком для ежа — Кузи. Почему — Кузи? Бред какой-то.

Еж был какой-то полунатуральный — сам шел в руки, а на его иголках посверкивали странные белые крупинки.

— Васька, а чего это он в муке?

Или — в пудре сахарной?

Мать с дочкой продолжали повизгивать, тыкая Кузю ивовым прутиком.

Потом Нина Дмитриевна взяла его в руки и начала обнюхивать, смешно втягивая в нос воздух.

— Не пахнет. Это он, наверное, Светочка, мешок с известкой в сарае порвал: я извести купила — с хвощом бороться…

Да, так вот, я услышала этот странный треск и выглянула из-за старой яблони. Высоко к небу тянулся черный столб дыма. Где-то вверху, в вечернем небе, он размывался в очертаниях, зато снизу отсвечивал зловещим красным.

Таких шашлыковых костров не бывает.

— Вась, горим, что ли?

Василиска отставила блюдце и взобралась на скамейку.

— Ой, мамочки… Пожар!

Через минуту мы уже бежали по параллельной с Васькиной улице в направлении столба дыма. Васька — из-за страха (сушь стояла великая, в шесть часов вечера температура с тридцати градусов еще не начала падать), я — из любопытства: деревенский пожар — зрелище, как говорят, страшное (даже у Васькиного дома было слышно, как «стрелял» горящий шифер).

— Не пойму, где, — задыхаясь, сказала Васька. — Вроде ближе к парку.

Мы проскочили несколько улиц (как и во многих садоводствах, здесь «шестисотки» были устроены по квадратногнездовому принципу), выскочили на основную, которая вела к старинному заброшенному парку, и картина пожара предстала нашим глазам во всей своей ужасной красоте.

— Петровка, тридцать восемь! — ахнула Василиса.

Это была огромная усадьба. Хозяин, видимо, каким-то образом умудрился выселить соседей с трех ближайших участков, поскольку высоченный сплошной забор огораживал где-то с четверть гектара. А вот дом был неинтересный.

Огромная трехэтажная хламида из красного кирпича, под самой крышей отделанная темным деревом. Похоже, что дом строился лет десять назад, когда деньги у хозяина уже были, вкуса не было вообще, а пальцы веером уже расставлял.

С одной стороны — белые финские водосточные трубы, с другой — банальная шиферная крыша, с одной — строгие балясины на перилах высокой лестницы, с другой — лубочные наличники на окнах.

— При чем тут Петровка, тридцать восемь? — не поняла я.

— А, это хозяин, Борька, чудит. Садоводство-то у нас — в Петровке, а у него дом номер тридцать восемь.

Вот он себе такой адрес и придумал, чудик.

И Васька кивнула в сторону таблички с адресом над одним из окон. Там черным по белому было написано — «Петровка, 38».

— Дочудился… А кто он этот Борька?

— А фиг его знает! — отмахнулась Васька, во все глаза глядя, как занималась пламенем крыша второй хозяйственной постройки. — Ты думаешь, я всех в садоводстве знаю? Здесь же домов триста. Борька и Борька. Предприниматель вроде. Говорят, красивый…

…Вокруг усадьбы толпились жители ближайших участков. Пацаны на велосипедах, похоже, съехались со всей округи. Мужики курили, женщины отмахивались ветками ольхи от комаров. От группы к группе неслось: «Скоро на баню перебросится», «Надо забор ломать».

Васька заметила в толпе знакомую женщину:

— Люб, пожарные давно приехали?

— Приехали-то сразу, а что толку?

У одной машины вода уже закончилась, у второй — сейчас закончится.

— И что — взять больше неоткуда? — встряла я.

— Да в том-то и дело, что у Борьки на территории усадьбы пожарный водоем. А он только завтра с Кипра приезжает, если бы хозяин был на месте — давно бы уже потушили.

— А без хозяина разве шланг нельзя к водоему подтащить?

— Больно ты умная! — разозлилась Люба. — У него же там охранники. А им под страхом смерти никого из посторонних не велено пускать на территорию дачи.

— Неужели пожарные должны спрашивать — можно ли войти в горящий дом или нет? — обалдела я.

— Она что, не из Петровки? — повернулась Люба к Василисе. — У нас же в садоводстве богатые люди живут, у них — охранники с автоматами.

— Еще скажите — с гранатометами!

— Да ну тебя, шибко городская…

Из— за забора было видно, как три охранника по цепочке передавали ведра с водой и поливали крышу гаража, которая тоже занялась.

Нет, это был настоящий дурдом. За забором полыхали три хозяйственные постройки, бездействуя стояла «пожарка» (вторая уехала за водой), а люди бегали с ведрами. Причем бегали уже и соседи, на всякий случай поливая свои дома. И тогда я направилась к одному из пожарных.

— Молодой человек, а чего не тушим-то? — Я навесила на лицо одну из своих опасных улыбок.

Огнеборец в это время затягивался «элэмом» и поперхнулся при виде моей маечки на бретельках.

— Так воды нет, красавица.

— Как нет? А пожарный водоем за забором?

Пожарник помрачнел:

— Вы бы, девушка, шли лучше домой. Не ровен час сажей измажетесь.

— И все-таки?…

— А я не собираюсь встречаться с хозяином этой усадьбы, который приедет — весь «на пальцах» — разбираться из-за сломанного забора.

— А вы не боитесь, что он приедет — на тех же «пальцах» — из-за сгоревшего дома? Огонь-то ведь уже к особняку подбирается…

— А вот этого — не боюсь. Нам главное — вовремя приехать. А за базар ответят его охранники.

И он отошел от меня, потому что из-за поворота появилась машина с прудов.

Через полчаса пожара как не было.

Люди начали медленно расходиться по своим участкам. Мы с Васькой, вконец изъеденные комарами, тоже засобирались домой.

И вдруг я увидела… Гошу. Весь в саже, взмыленный, он спускался с лестницы, приставленной к баньке на соседнем с усадьбой Бориса участке. Он тоже увидел меня и чуть не свалился на землю.

— Ты чего здесь? — Я не верила своим глазам.

— А ты?

— Я-то здесь в отпуске, у подруги. А ты?

— А я… Я тоже в гости приехал. Смотрю — пожар…

— Только что-то ты не те дома водой поливал.

• Предыдущая
• 6/44
• Следующая