Дело о взбесившемся враче - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 5
- Предыдущая
- 5/44
- Следующая
Я понимала: они отводили подозрение от Ляли.
— Мне надо позвонить! Я — журналистка! — подала я голос.
— Все вы тут поначалу журналистками оказываетесь. Вот сейчас зададим вопросы, ты на них ответишь…
— У меня нет наркотиков! Я случайно мимо проходила, когда вы налетели.
— А вот совсем уж врать не надо!
Тебя, «журналистку» хренову, час у этого дома пасли. Сразу взять не могли, когда ты у подъезда крутилась, — ты бы нам контрольную закупку загубила.
А эта шмакодявка опаздывала, — «рыжий» кивнул на «новенькую».
Светловолосый мент засомневался:
— Может, правда, журналистка?
С виду-то на наркоманку не похожа…
— С виду — не похожа. А почем мне знать, может, она из интеллигентных — кокаинщица. Голливуд, твою мать…
— Ну и где же я этот наркотик прячу? — почувствовала я поддержку светловолосого. — Сумочки у меня нет, карманов — нет, лифчик летом я не ношу. Что, в трусы полезете?
От такой наглости «рыжий» аж задохнулся:
— Ну ты посмотри на эту стерву! Еще сиськи свои мне на стол выложила… «В трусы!» А что? Может, действительно проверим?…
«Рыжий» наклонился ко мне, и в лицо пахнуло чесночно-водочным перегаром. Я почувствовала, как тошнота подступила к горлу. Козел вонючий!
Я в ужасе заметила, как «рыжий» заерзал на стуле, нервно сглотнул. При этом его мерзкий кадык запрыгал по шее, как детский резиновый мячик. Он повернулся к светловолосому:
— А ты чего, Колюня, тут сидишь?
Мог бы и домой пойти, к жене, детям.
Мне тут и одному делать нечего — в пять минут с бумагами управлюсь.
Я с мольбой взглянула на блондина.
В его глазах читалась полная беспомощность.
Вдруг дверь кабинета резко распахнулась, и на пороге появился… Гоша.
Я не успела дернуться к нему навстречу, как он, выразительно посмотрев на меня, сразу направился к «рыжему».
— Привет, мужики! С «уловом» вас!
Ни фига себе — сразу двоих! Это можно и отметить.
— А у тебя… есть?… — «Рыжий» моментально забыл про меня.
— А то! Как ты любишь! — И Гоша достал из «дипломата» поллитровку «Охты» и батон.
— Ну, «интеллигент», ну, друг! Вот это я понимаю.
«Рыжий» полез в стол за стаканом, виртуозно открыл бутылку и почти разом осушил сто граммов. Пока он ломал батон, Гоша незаметно плеснул ему снова, и «рыжий» моментально опрокинул в глотку еще почти целый стакан.
— Ну, ладно, мужики, вы тут оставайтесь, а у меня еще дела. — И Гоша быстро вылетел из кабинета.
…"Рыжий" хмелел на глазах. Он осоловело глянул на светловолосого мента, как-то безнадежно махнул рукой в мою сторону, положил"голову на стол и… захрапел.
Светловолосый тихо встал из-за стола, взял ключ и молча снял с меня наручники. Потом поцеловал мне руку:
— Извините…
— Наводчица! — Еще раз напоследок пнула меня каблуком «моя девушка».
От улицы Перова до Зодчего Росси — ровно пять минут. Через пять минут я была в Агентстве.
Ксюша в приемной Обнорского посмотрела на меня, как на привидение:
— Тебя что, уже выпустили из тюрьмы?
— Ты что — с дуба упала?
— Я-то — не с дуба, а вот ты, Светлана, только одни неприятности Андрею Викторовичу приносишь. У него от тебя целый день мигрень… Зайди к шефу. Надеюсь, догадаешься извинения попросить…
Откуда только начальники себе таких секретарш выкапывают?
— Да, а ты откуда знаешь? — меня вдруг поразила Ксюшина осведомленность.
— Мне Повзло сказал.
— А он откуда?
— А он из-за тебя вообще в скулу получил.
— Как это?
— Так это! Я же говорю: из-за тебя у хороших людей одни только неприятности… Витька Шаховский как взмыленный примчался, Каширина искал.
Родьку не нашел, а тут Зудинцев идет.
Ну Шах и стал орать, что все менты — козлы; вместо того, чтобы с преступностью бороться, хватают честных девушек на улице средь бела дня. А Георгий Михайлович, ты же знаешь, не любит, когда про его бывших коллег гадости говорят. Ну он что-то Витьке ответил (по поводу мимикрирующих бандитов), а тот на него и набросился.
А тут — Повзло. Он их стал разнимать, и в потасовке Шах ему по скуле вмазал.
Я потом еще Николаю примочку делала… В общем, тут такое из-за тебя творится…
Я поняла, что встреча с шефом не обещает ничего хорошего.
Действительно, при виде меня Обнорский просто взбеленился:
— Света, мать твою перетак! Тебе Соболин утром что велел?
— Материал собирать.
— Вот и собирала бы! Какого хрена ты влезла в контрольную закупку? Ты соображаешь хоть что-нибудь, или у тебя еще температура не спала?
— Андрей Викторович, а откуда вы в курсе? — Все в Агентстве знают, что Обнорского при вспышках гнева надо развернуть в разговоре в другую сторону.
— Да мне Ксюшка все рассказала… — Потом немного смягчился:
— Ты что, позвонить не могла?
— Не могла. У меня руки были в кандалах.
— Ну, бляди! — опять взвился шеф. — Я разорву их на части — и ОНОН, и УБНОН, и ГУВД, и главк…
Я представила, как Обнорский будет рвать на части Павлинова — только перья цветные в разные стороны полетят. А потом Павлинов начнет трахать «рыжего». Хорошо!… Я потянулась и хихикнула.
— Что лыбишься?… Света, ты вообще понимаешь, что бы было, если бы они тебе наркоту подбросили?
— Некуда было. — Я провела руками по блузке и юбке.
— «Некуда», — передразнил шеф. — Они бы нашли. И сам министр бы потом не помог… Нет, надо всех баб увольнять. Кроме Ксюши. Она — единственный преданный человек. И смотрит всегда с любовью, в отличие от вас, Светлана Аристарховна.
— Вот и послали бы свою Ксюшу по грязным чердакам и подъездам за наркодилерами охотиться. — Мне было физически некомфортно в помятой и несвежей блузке.
— Все! Хватит! — опять взъерепенился шеф. — Оставляю в Агентстве Кольку, Лешку, Каширина, Князя… С вами, бабами, лишь тогда спокойно, когда вы с абортами по больницам валяетесь.
— У меня было воспаление легких, — поправила я.
— Зав-го-род-няя! встал из-за стола Обнорский. — Дуй в свой отпуск, который у меня с утра для тебя Скрипка выбивает (что у тебя с ним? — к слову), и чтобы я тебя неделю не видел. А через неделю сдашь материал про Офицерский. Думаю, антуража и правды жизни тебе хватит.
— …Ну что? Попросила прощения? — перегородила мне дорогу в приемной Ксюша.
— Ах, прости, дорогая. Не успела.
Очень спешу.
— Куда?
— Да у нас в тюрьме сейчас макароны дают.
ПАУЗА ЗАТЯНУЛАСЬ.
Кофе был выпит, и он повел меня осматривать второй этаж. Я знала, что мы неуклонно приближаемся к спальне.
И вот эта светлая комната, где по полу пляшут солнечные блики из-за распахнутых занавесок. Он неслышно подходит сзади и прижимает к себе.
Я люблю этот пронзительный миг ПЕРЕД…
Я ехала к Василиске на дачу, смотрела в окно электрички и поражалась, как за эти полтора месяца, что я пролежала в больнице, все изменилось. В садах зрели яблоки. Женщины на перронах торговали ранней смородиной и молодой вареной картошкой с укропом.
А тогда, в конце мая, сады еще только зацветали, деревья стояли полупрозрачными.
События того майского Валаама уходили в прошлое, а я, сама того не желая, слишком часто вспоминала героиню минувшей криминальной драмы — Мэри Блад. Эту полусумасшедшую ученую (в моем понимании, конечно, ведь экспертиза признала ее вменяемой).
Эту красавицу с черными гладкими волосами и бутылочного цвета глазами.
Состава преступления в действиях Марии Эдвардовны не обнаружили. Не было ни врачебных ошибок, ни незаконного лишения людей свободы, ни похищений, ни принуждения людей к изъятию органов. Наркотиков в частной клинике на Валааме тоже не обнаружили. Следствие длилось долго, но доказать ничего не смогли. Отсидев два месяца в следственном изоляторе, Мэри снова стала свободной. Как говорили, она уехала за границу.
- Предыдущая
- 5/44
- Следующая