Вечность - Стивотер Мэгги - Страница 72

• Предыдущая
• 72/79
• Следующая

Никого.

За стоянкой поблескивало озеро, в неподвижной водной глади безупречно, как в зеркале, отражалась небезупречная луна. Где-то там, по ту сторону воды, находился участок Калпереров.

Я не намерен был об этом думать.

Два тридцать четыре.

Никого.

Сэм мог и не появиться.

Часы показывали три часа и двадцать одну минуту ночи, а в доме Бека не было ни одной живой души. На заднем дворе перед входом я обнаружила кучу одежды и использованный шприц, а внутри, на кухонном столе, сотовый телефон Сэма. Неудивительно, что он не взял трубку, когда я звонила. Они поступили в точности так, как я предложила, — отправились выполнять план Коула без моей помощи. Я прошлась по комнатам первого этажа, цокая каблуками по паркету, хотя если бы кто-нибудь из них был дома, он отозвался бы, в этом я была уверена.

В конце коридора находилась комната, где умер Джек. Я переступила через порог и зажгла свет. Комната мгновенно окрасилась в тот режущий глаза оттенок желтого, который я помнила. Очевидно, теперь это была комната Коула. На полу валялись спортивные брюки. Все свободные поверхности были заставлены какими-то стаканами, мисками, завалены бумагами. На незаправленной кровати лежала книга в кожаном переплете — то ли ежедневник, то ли дневник.

Я забралась на кровать — от нее пахло Коулом в тот день, когда он пришел ко мне и пытался хорошо пахнуть, — и улеглась на спину, думая, что на этом самом месте умер Джек. Память никак не желала отзываться, а когда воспоминания все-таки пришли, я не нашла в душе никакого отклика. Меня охватили облегчение и грусть одновременно: Джек все больше уходил в прошлое.

Полежав так некоторое время, я протянула руку и взяла ежедневник. Вместо закладки между страниц была вложена ручка. Мысль о том, что Коул записывал здесь что-то сокровенное, почему-то вызывала странные ощущения, словно он просто не мог быть до конца честным, даже на бумаге.

Я открыла его и пробежала взглядом страницы. Все оказалось совершенно не так, как я себе представляла, и в точности так одновременно. Честно, но без каких бы то ни было эмоций. Сухая хронология жизни Коула на протяжении нескольких последних месяцев. В глаза мне бросились слова:

«Судороги. Озноб. Умеренный успех. Неконтролируемый тремор рук, прибл. два часа. Двадцатисемиминутное превращение. Продолжительная рвота. Возможно, стоит делать это на голодный желудок?»

Я искала в этом журнале то, что осталось незаписанным. Нужно было найти другое, но хотелось — это. Я пролистала ежедневник, надеясь наткнуться на более многословные записи, но тщетно. Однако то, что мне было нужно, обнаружилось на последней странице.

«Встречаемся на стоянке у озера Двух Островов, потом по шоссе 169 на север к Найф-Лейку» [15].

Я не сразу нашла место, где они договорились встретиться. Озеро Двух Островов было немаленьким. Зато теперь я знала, откуда начать.

И вот он наконец появился, каким я его помнила, столько времени спустя.

Когда он нашел меня, я стояла в чаще деревьев с белой корой. К тому времени, когда мы увидели друг друга, мои призывы к нему привлекли еще двух членов стаи. Чем больше сокращалось разделявшее нас расстояние, тем беспокойнее я становилась; хотелось скулить, а не выть. Остальные пытались утешить меня, но я упорно передавала им образ его глаз, пытаясь заставить их понять… не знаю что. Я не могла до конца поверить, что это на самом деле его голос. Пока не увидела его глаза.

И вот наконец показался он сам. Бока у него ходили ходуном. Он протрусил на поляну и остановился в нерешительности при виде еще двух волков по бокам от меня. Но видимо, они узнали его по запаху, потому что между нами замелькал вихрь картинок: он играет, он охотится, он среди стаи.

Я бросилась к нему, задрав хвост и вскинув торчком уши, восторженная и дрожащая. Он метнул в меня образом такой силы, что я остановилась как вкопанная. Деревья с белыми стволами и черными полосками, облетающие листья. Люди между деревьями.

Я послала ему ответный образ: я, стремглав мчащаяся сюда навстречу ему, ведомая его голосом.

Однако он снова метнул мне тот же самый образ.

Я ничего не понимала. Что это? Предупреждение? Сюда идут эти люди? Или воспоминание? Он видел их здесь когда-то?

Образ дрогнул и расплылся; теперь на месте леса были парень и девушка с листьями в руках. Картина была буквально пропитана щемящей тоской, желанием. У парня были глаза моего волка.

Внутри у меня защемило.

«Грейс».

Я негромко заскулила.

Я ничего не понимала, но теперь внутри у меня поселилась знакомая боль утраты и сосущая пустота.

«Грейс».

Этот звук был лишен всякого смысла и исполнен огромной важности одновременно. Волк осторожно приблизился ко мне, дождался, пока мои уши не встали торчком, потом лизнул меня в щеку и ткнулся носом в уши и в морду. У меня было такое чувство, будто я ждала его целую вечность, я вся дрожала. Я прижималась к нему и тоже тыкалась носом ему в щеку, но это было нормально, потому что он был точно так же настойчив. Нежность искала способы излиться, требовала тереться и прикасаться.

Теперь он наконец-то послал мне образ, который я способна была воспринять: мы с ним поем вместе, вскинув головы, созываем всех остальных волков со всего леса. Он был проникнут ощущением срочности, опасности. И то и другое было мне знакомо.

Он вскинул голову и завыл. То был протяжный и пронзительный вой, звонкий и печальный, и он куда больше приблизил меня к пониманию того слова, «Грейс», чем все образы. Мгновение спустя я открыла пасть и тоже завыла.

Вместе наши голоса зазвучали громче, сильнее. Остальные волки жались к нам, тыкались носами, поскуливали и наконец завыли тоже.

В мире не было ни одного места, где не услышали бы наш вой.

На часах было пять пятнадцать утра.

Я так устал, что о сне невозможно было даже и помыслить. Это была та усталость, от которой трясутся руки, на периферии зрения вспыхивают огоньки и чудится движение там, где его нет и быть не может.

Сэм все не появлялся.

Какая все-таки странная штука жизнь! Я мог потерять здесь все, что составляло мою суть, а вместо этого потерял все, кроме себя самого. Видимо, я слишком долго испытывал терпение Бога. Забавно, наверное, ему было сначала наблюдать, как я учусь быть неравнодушным, а потом одним махом уничтожить все, что стало мне дорого.

Я не знал, как поступлю, если мой план не сработает. Я вдруг осознал возникшую где-то в процессе надежду, что Сэм сможет справиться. Я верил в это всецело, всем своим существом, поэтому чувство, которое сейчас клокотало в моей груди, было разочарованием и ощущением предательства.

Я не мог вернуться назад, в опустевший дом. Без населявших его людей он превращался в ничто. Не мог я и вернуться обратно в Нью-Йорк. Тот дом давным-давно перестал быть для меня домом. Я стал человеком без отечества. Где-то в процессе я превратился в часть стаи.

Я поморгал, протер глаза. На краю зрения снова уловилось движение — утешительный приз за невозможность толком разглядеть что-то в скудном свете. Я снова протер глаза и положил голову на руль.

Но шевеление повторилось.

Это был Сэм. Его желтые глаза настороженно следили за машиной.

А за спиной у него стояли волки.

Все было не так. Мы находились на открытом месте, мы сбились в одну кучу, мы слишком близко подошли к машине. Шерсть на загривке у меня встала дыбом. Луна подсвечивала туманную дымку изнутри, отчего мир казался неестественно ярким. Несколько волков попятились назад, в спасительную тьму лесной чащи, но я потрусил к ним, аккуратно тесня их обратно к озеру. В мозгу один за другим вспыхнули несколько образов: мы у озера, все вместе. Я и она. Грейс.

• Предыдущая
• 72/79
• Следующая