Ужасы: Последний пир Арлекина (сборник) - Масси Элизабет - Страница 49

Дэвид упорно продолжал. Ему не нравилась «Летающая крепость», и он бы с радостью ее выбросил, но мысль о разочаровании отца с матерью, отвращении на лице малышки Виктория преследовала его так же живо, как ранее картины триумфа. Симон никогда не сдавался и всегда (Дэвид им всем покажет!) все делал правильно. Но теперь даже от прикосновения к деталям — крохотным вмятинам и тонким, грубым от просочившегося клея швам — по коже бежали мурашки. И ни с того ни с сего (сон был настолько плохой, что не запомнился) его посетила мысль, что даже настоящие «Летающие крепости» (втиснуться в задний стрелковый отсек, словно труп в гроб; падающие с неба камикадзе; пламя и густой дым; кипящий серый пластик льется мазутом по рукам, плечам и лицу, заливает рот; он отплевывается и задыхается) вовсе не такие замечательные, как он думал.

По сравнению со сборкой раскраска модели — хоть и катастрофическая по своим итогам — теперь казалась цветочками. Вечер за вечером Дэвид сражался с бессмысленными, ничего ему не говорящими кусками пластмассы. А серый голос нашептывал в ухо, что Симон бы уже закончил собирать самолет. И его модель получилась бы безупречной. У Дэвида уже не осталось иллюзий насчет сложности сборки (жизнерадостные указания типа «соедините часть А с частью Б» превращались в долгие часы безнадежного ковыряния; подозрительно, что на коробке красовалась фотография настоящей «Летающей крепости», а не собранной модели), но он точно знал, что если кто-то и мог с ней справиться, то это был Симон. Ему удавалось все. Даже после смерти его ценили больше Дэвида.

В середине ноября у Дэвида случился особенно неприятный урок физкультуры. Мистер Льюис отличался от других учителей. Он не забывал о маленьких мальчиках, которые вели себя тихо, как мышки, и ничего не делали. И всегда говорил, что заботится о своих учениках. А поскольку Дэвид плохо слушал его на прошлой неделе, то и принес форму для регби вместо спортивного костюма. В итоге он оказался единственным учеников в зеленой форме среди белых футболок. Конечно, мистер Льюис сразу его заметил. И заставил под смех и крики всего класса взбираться по канату. На старте мистер Льюис довольно грубо его подтолкнул. Напрягая ноющие мускулы и глотая жгучие слезы, Дэвид сумел вскарабкаться на фут и… соскользнул вниз. Дружеским, но ощутимым шлепком мистер Льюис снова подтолкнул его. На этот раз мальчик соскользнул еще быстрее, обжигая до красноты руки и лодыжки. Мистер Льюис закрутил канат: брусья, маты на полу, «козел» для прыжков и мокрая игровая площадка за высокими окнами закружились дурманящей каруселью. Тренер раскрутил канат в другую сторону. Дэвид начал бояться, что не сможет удержать в желудке обед из печенки, размокших чипсов и яблока, но тут мистер Льюис остановил канат, поймав его в потное объятие. Его лицо оказалось так близко, что мальчик мог сосчитать черные поры на носу — за пару часов.

— Ты — слабак, — прошептал мистер Льюис. — Совсем не похож на брата. Вот тот был настоящим парнем!

И отпустил канат.

Дэвид упал на пол, разбив колени.

Вечером, когда мальчик, хромая, взобрался по ступеням, его встретил запах клея, краски и пластмассы. Он уже давно стал частью его комнаты. Запах ласково погладил по лицу, скользнул по шее и залетел в нос. Беспорядок на письменном столе Симона даже близко не напоминал очертания «Летающей крепости». Но Дэвид решил покончить с моделью. Сегодня он ее одолеет. Да, он сделал несколько ошибок, но их можно поправить и скрыть. Никто ничего не заметит, и самолет будет выглядеть (Дэвид, мы знали, что ты постараешься, но даже не представляли, что у тебя получится так хорошо! Надо рассказать бабушке, позвонить в газету) как и полагается лучшей модели из серии 1/72.

Дэвид сел за стол. Ветви дерева за окном дрожали и переливались под дождем. Мальчик уставился на освещенное желтым светом отражение в окне. Полутемная комната за спиной едва проглядывала, словно картинка из прошлого. Комната Симона… Дэвид немного украсил ее своими вещами: серебристая чайка под потолком; плакат «Воздушные линии мира», который он получил по почте за десять крышечек от йогурта, но, подобно кошкам в новом доме, они так и не прижились.

Дэвид задернул занавески, нажал кнопку на магнитофоне Симона, и в комнате зазвучали «Дайр Стрейтс». Он не увлекался музыкой, но ему нравился безопасный и предсказуемый звуковой фон. Даже магнитофон у Симона был особенный. Сначала он проигрывал одну сторону кассеты, а затем другую — кассету не нужно было вынимать и переворачивать. Дэвид помнил, сколько усилий приложил Симон, чтобы найти желанную техническую игрушку по приемлемой цене и как он с гордостью показывал его папе и маме, будто сам изобрел. Дэвид никогда так ничем не загорался.

Дэвид прикрыл глаза и помолился, чтобы к нему хоть ненадолго перешли ловкость и уверенное спокойствие брата; чтобы Симон заглянул через плечо и немного помог. Но мысль быстро улетучилась. О да! Он чувствовал за спиной Симона, но таким, каким тот стал после года, проведенного под землей: тело искорежено, как рама его велосипеда; черная гнилая плоть слезает с костей. Дэвид содрогнулся и открыл глаза: перед ним лежал серый перепутанный комок, которому полагалось стать «Летающей крепостью». Он заставил себя обернуться. Комната хранила самодовольную тишину…

Хотя оставалось сделать совсем немного, Дэвид решил закончить с планированием. Он взял очевидные крупные детали, которые невнятные инструкции («…соедините части А, Б и В задней части корпуса таким образом, чтобы верхние внутренние выступы вошли в гнезда IV, как показано на рисунке») даже не упоминали, и начал их соединять, выдавливая щедрые озерца клея. «Дайр Стрейтс» пели без перерыва — «Любовь дороже золота», «Тут никогда не идет дождь» и снова начало кассеты. Снизу доносилось тихое бормотание телевизора. Куски пластмассы ломались и плавились в руках Дэвида. Однако он не обращал на них внимания. За спиной осуждающе метались тени.

Наконец Дэвиду удалось собрать что-то, отдаленно напоминавшее самолет. Он повертел в руках липкую модель, и по потолку метнулась птичья тень: одно крыло провисало, корпус раскалывала широкая трещина, пятна краски и клея покрывали все вокруг. Мальчик понимал, что все испортил. Он прикрыл модель простыней, чтобы папа и мама не заметили ее утром, и лег спать.

Темнота. В соседней комнате тихонько храпит отец. Матрас под спиной еще хранит очертания тела Симона. Сердце у Дэвида колотилось так гулко, что поскрипывали пружины. Комната и пропитанный клеем воздух сочувственно пульсировали. Они бормотали и нашептывали: «Не спать, мой мальчик! Ты будешь метаться всю ночь, пока остальные посапывают в теплых постелях. Ты один не спишь во всей серой вселенной», но тут же затихали, стоило ему затаиться и бросить вызов. Свет уличного фонаря блестел сквозь ветки дерева и занавески. Прикрытая простыней модель походила на лицо. Лицо Симона. Таким оно выглядело бы через год в земле.

Дэвид заснул. Ему снились сны. Они были гораздо хуже, чем пробуждение.

Наутро (утро пятницы) он проснулся, выпрыгнув из кошмара в пропитанную пластиком комнату. Кривое лицо Симона бесстыже улыбалось ему в сером зимнем свете. Дэвид не мог заставить себя дотронуться до простыни, а уж тем более снять ее и бросить взгляд на лежащее под ней позорище. Дрожа от холода в тонкой пижаме, он нашел в письменном столе ручку и тыкал ею в желтоватые складки, пока те не приобрели невинные очертания.

В школе он совсем не чувствовал пятницы. Привычное облегчение от мысли, что впереди целых два дня свободы, исчезло. В глазах щипало от недосыпа, с рук отшелушивались чешуйки клея, и так Дэвид дрейфовал от математики к рисованию и дальше — на урок французского. В начале обществоведения — последнего урока на этой неделе — он сел на кнопку, которую подложили ему на стул. Теперь, когда мистер Льюис «отметил» его перед всем классом, соседи по задним партам считали его легкой добычей. Под аккомпанемент смешков и хихиканья Дэвид молча вытащил из брюк кнопку. Его мысли занимало другое. Сейчас он чувствовал себя менее обреченно при мысли о «Летающей крепости», нежели утром. Возможно, модель получилась не настолько плохой, как ему казалось (разве она могла получиться настолько плохой?), — все поправимо. Если он поработает над ней вечером и закроет серебристой краской все огрехи, будет выглядеть вполне прилично. Может, ему даже удастся подвесить ее к потолку прежде, чем домашние все хорошенько разглядят. Идя сквозь влажный туман домой, он продолжал твердить, что все будет (пожалуйста, ну пожалуйста!) хорошо.