Бойня - Френсис Дик - Страница 41

• Предыдущая
• 41/59
• Следующая

— И вы заходите в каждый двор?

— Ни одного не пропускаю! — сказал он с видом оскорбленной невинности.

— А еще куда?

— На сеновал, в сарай, на зады, где трактор с бороной стоят, к навозной куче — везде, короче.

— Продолжайте, пожалуйста, — сказал я. — И сколько же обходов вы сделали к тому времени, как услышали взрыв?

Он посчитал на пальцах.

— Ну, скажем, девять. Заходил тут главный конюх, проверить все напоследок, как всегда, и все было тихо. Прихожу я сюда, значить, погреться маленько, и выхожу на обход где-то, ну, скажем, в полодиннадцатого. Пошел я вокруг конюшни и вдруг слышу на задах взрыв. Ну, я и побежал туда с Рейнджером, — он кивнул на свою собаку. — А че было делать-то? Это ж само собой...

— Да, конечно, — сказал я. — А где именно на задах?

— Я сперва не разглядел, потому как там темно было и воняло, знаете, гарью, аж в глотке першило, а потом футах в десяти от меня взорвалась вторая. У меня едва барабанные перепонки не полопались!

— Так где все-таки были эти бомбы? — снова спросил я.

— Одна — точнехонько позади навозной кучи. Я потом посветил фонариком и нашел то, что от нее осталось.

— Но вы не все время пользуетесь фонариком?

— В конюшне-то он не нужен. Почти во всех дворах свет есть.

— Угу. Ладно. А вторая где была?

— Под бороной.

Уайкем, как и многие тренеры, время от времени выравнивал свои загоны бороной.

— И что, борона тоже взорвалась? — спросил я, нахмурившись.

— Не, это была не такая бонба.

— А что это была за бомба?

— Она взорвалась под бороной и рассыпалась дождем искр. Золотых таких, мелких и горячих. На меня попало несколько штук. Петарда это была. Я потом нашел пустые коробки. Они малость обгорели, но на них было написано:

«Бонба».

— А сейчас они где?

— Там и лежат, где взорвались. Я их не трогал, только перевернул, чтобы прочесть, что на них написано.

— А как вел себя ваш пес?

Сторож выглядел разочарованным.

— Я его с поводка не спускал. Я его всегда на поводке вожу, как положено. Он испугался — то ли взрывов, то ли искр, то ли вони. Он вроде как приучен не бояться пальбы, но петард он испугался. Гавкал как оглашенный и пытался удрать.

— Он пытался побежать в другую сторону, но вы ему не дали?

— Ну да.

— Возможно, он пытался погнаться за человеком, который застрелил лошадь...

У сторожа отвисла челюсть, потом он опять захлопнул рот. Погладил усы и сделался заметно агрессивнее.

— Он на бонбы гавкал!

Я кивнул. Спорить не имело смысла — все равно теперь уже поздно.

— И вы, наверно, не слышали других звуков, в отдалении... Я имею в виду, вы не слышали выстрела?

— Не, не слышал. У меня в ушах звенело, и Рейнджер рвался с поводка...

— А что вы сделали потом?

— Да ничего, — сказал сторож. — Я подумал, это конюхи развлекаются. Настоящие мартышки... Пошел дальше с обходом, как обычно. И все было в порядке... ну, то есть я ничего такого не приметил.

Я обернулся к Уайкему. Тот мрачно слушал.

— А вы слышали эти взрывы? — спросил я.

— Нет, я спал. — Поколебавшись, он добавил:

— Понимаешь, у меня бессонница... А все эти дни я вообще не мог спать без таблеток. Четыре ночи подряд все было спокойно, и я почти не спал. А вчера как раз принял таблетку...

Я вздохнул. Даже если бы Уайкем и не спал, он бы тоже прибежал на шум, так что ничего бы не изменилось.

— Это вы были здесь в среду, когда на конюшню кто-то забрел? спросил я у сторожа.

— Да, я. Рейнджер скулил, но я никого не нашел.

«Нантерр, — подумал я, — приходил сюда ночью в среду, собираясь снова убить кого-то из лошадей, но собака ему помешала. И две ночи спустя он предпринял отвлекающий маневр...»

Наверно, он был в Аскоте и запомнил Коля. Но я его там не видел. И в Брэдбери тоже. Впрочем, нет ничего удивительного: на ипподроме была толпа народу, а я почти все время был занят... Я посмотрел на Рейнджера.

— Скажите, — спросил я, — когда кто-то приходит — вот, как я, например, — как Рейнджер реагирует?

— Встает, подходит к двери и поскуливает. Он вообще пес тихий. Почти не гавкает. Потому я и понял, что он гавкал на бонбы.

— Скажите, а что вы делаете, когда... э-э... отдыхаете на кухне?

— Чай пью. Перекусываю. Отдыхаю. Читаю чего-нибудь. Телик смотрю. Он снова пригладил усы. Я со своими вопросами ему явно не нравился. — Не дрых я, если вы это имеете в виду!

Именно это я и имел в виду. И скорее всего именно это он и делает время от времени. Впрочем, после четырех долгих холодных ночей, за которые ничего не произошло, это вполне понятно. Хотя и непростительно.

— В выходные, — сказал я Уайкему, — надо удвоить караул. Может, даже утроить. И не только в выходные.

Он кивнул.

— Придется.

— В полицию сообщили?

— Нет еще. Сейчас позвоню. — Он с отвращением взглянул на сторожа.

— Они захотят услышать то, что вы рассказали.

Но сторож встал, заявил, что его дежурство уже час как кончилось, и если полиции он понадобится, пусть ищут его через фирму, а он пошел спать.

Уайкем проводил его тяжелым взглядом и спросил:

— Что за чертовщина творится, Кит? Принцесса знает, кто их всех убил, и ты тоже знаешь. Объясни!

Я подумал, что нечестно ничего ему не говорить, и примерно изложил ситуацию: один человек преследует семью Ролана, чтобы тот подписал контракт.

— Но это же... терроризм! — произнес Уайкем с таким брезгливым видом, словно само существование этого слова его оскорбляло.

— Да, мелкий терроризм, — согласился я.

— Мелкий? — воскликнул Уайкем. — Убить трех великолепных лошадей — это разве мелочь?

Нет, конечно, не мелочь. Мне становилось дурно при одной мысли об этих бессмысленных смертях. С точки зрения мировых масштабов терроризма, это действительно была мелочь, но она росла из той же подлой уверенности, что можно достичь своей цели, убивая невинных.

Я очнулся от своих мыслей.

— Покажите мне, где стоят все лошади принцессы, — попросил я Уайкема. И мы вместе снова вышли на улицу и пошли в обход конюшен.

Денники Каскада и Котопакси по-прежнему оставались пустыми, и других лошадей принцессы в первом дворе не было. Во втором стоял только Коль. В следующем — Хиллсборо и Бернина, и там же, в глубине конюшни, в угловом деннике стоял Кинли.

Примерно треть обитателей конюшни сейчас тренировались на Холмах.

Когда мы выходили из двора Кинли, они как раз возвращались, цокая копытами.

Вся конюшня наполнилась шумом и движением, конюхи спешивались и заводили лошадей в денники, чистили своих подопечных, выгребали навоз, наполняли поилки, набивали кормушки сеном, клали седла рядом с денниками, запирали двери и уходили завтракать. Мы с Уайкемом пробирались через сутолоку.

Я увидел всех старых друзей у них дома: Норт-Фейс, Даулагири, Айсберг и Ледник, и молодой Геликон, четырехлетний конь, который сегодня вечером отправлялся в Сандаун. Уайкем помнил по имени не больше половины и каждый раз выжидал, когда я сам назову тех, кого он забыл. Однако он до мелочей помнил карьеру каждого и все подробности биографии: они были так близки Уайкему, что ему не требовалось ярлычков с именами. А его секретарь давно научился угадывать, кого именно Уайкем имеет в виду, когда обсуждает списки тех, кого надо послать на скачки.

Абсайль стоял в последнем дворе. Мы открыли верхнюю половинку его двери. Абсайль вышел на свет и выставил голову наружу, выяснить, в чем дело. _ Я погладил его серую морду, придвинулся лицом и подышал ему в ноздри.

Он пару раз потерся носом о мою щеку и поднял голову — поздоровались, и будет.

Уайкем не обратил на это особого внимания. Он и сам временами разговаривал так с лошадьми — с теми, с которыми можно так разговаривать. С некоторыми не стоит: не успеешь оглянуться, как тебе нос откусят.

Уайкем угостил Абсайля морковкой, которую достал из глубокого кармана, и снова затворил дверь.

• Предыдущая
• 41/59
• Следующая