Трудный возраст - Ролдугина Софья Валерьевна - Страница 15

• Предыдущая
• 15/16
• Следующая

   ...В ангар Янош влетела только чуть-чуть замедлившись. Это и оказалось спасением. Еще немного - и она попала бы прямо в прицел. А так - проскочила в миллиметре от визгливо царапнувшей по металлу смерти, рикошетом выбивающей крошку из покрытия.

   Ёж лежала на голом полу и оглушительно пахла болью - чистой, как солнечный свет. Темно-зеленая футболка стала черной от крови. А кто-то уродливый, излучающий ярость и больное, отвратительное удовольствие, в очередной раз заносил для удара стальной прут.

   Воздух вырвался из горла Янош злым, змеиным шипением - с-с-ш-х-ха!Она оттолкнулась от земли пружиной, взвилась в невероятном, нечеловеческом прыжке - и, как снаряд, врезалась в мерзавца с прутом.

   "Убью".

   За последние два дня ногти окончательно отвердели и вытянулись - и превратились в шакарские когти, страшное оружие. Острые, прочные - и удобные, куда удобнее любых ножей. Это все ерунда, что рассказывают про шакаи-ар - мол, что они могут противника загрызть. То есть могут, конечно. Но неудобно. Клыки - это чтобы нежно так, по-дружески цапнуть. Или на охоте, нарастив регенами игольно-острую кромку, между поцелуями аккуратно проткнуть кожу - так делают те, кто не хочет тянуть из людей боль и предпочитает иные чувства.

   А если нужно превратить кого-то в кровавую кашу - это только когти. Острые когти и сильные пальцы.

   ...Янош успела полоснуть наотмашь раз, другой, а потом крики отрезвили ее и выдернули из золотистого тумана ярости. Остальные бандиты не спешили нападать, и скоро стало ясно, почему.

   Аксай.

   Оказывается, эта его серебристая пыль умела не только успокаивать, но и усыплять.

   - Ну, расцарапала ты ему брюхо. Хорошо так, шрамы на всю жизнь останутся, если выживет. И что будешь делать дальше? - Аксай полировал белым платком свои подчеркнуто человеческие ногти. - Добьешь его?

   Янош медленно выдохнула, пытаясь отделить свой гнев от навязанного регенами. Одной рукой она вцепилась в горло подонка со стальным прутом, другой - медленно водила вдоль глубокой раны от нижнего края ребер к тазовым костям. Если ударить сейчас еще раз - умрет.

   А у нее, у Янош, окончательно проснутся регены.

   - Не знаю.

   Мужчина был по-южному черноволосый, с крючковатым носом, с неровной загорелой кожей. Он мелко дышал и таращил темные глаза. Кровь его тихо сочилась из разреза и пахла металлом и гнилью.

   - Да нет, можешь, конечно, делать, что хочешь, - Аксай расплылся в доброй-доброй улыбке. - Тебе решать. Вопрос в том, что для тебя важнее. Искромсать его, - мужчина дернулся и захрипел, но хватка у Янош была что тиски. - Или спасти подружку. А этих красавцев все равно потом отправят на пожизненное. К наркоторговцам в наше время сама знаешь, какое отношение.

   Из всего этого потока вязких, бессмысленных слов, Янош почему-то выцепила только одно - "спасти".

   Она пришла сюда за Ежом. Не за какими-то бандитами, а за подругой.

   А если регены проснутся - никого она не спасет.

   Щелчок рычажком - и ролики превратились в кроссовки. Пол был липким от крови и скользил под ногами, но тут и надо-то пройти всего пять шагов - под гулкими металлическими сводами, в синеватом электрическом свете, среди кружащейся в воздухе серебряной пыли.

   Ёж лежала на холодном полу и мелко дрожала. И, кажется, не понимала уже, что происходит. Янош опустилась на колени рядом с ней и осторожно коснулась ее затылка. Русые волосы слиплись от крови. Запах боли с каждой секундой становился все тише.

   - Аксай... Что с ней?

   Серебристая пыль облаком окутала хрупкое тело, потом метнулась обратно - к Аксаю.

   - Ну, насколько я могу судить, она умирает. Ей нужно в госпиталь, в реанимационную палату. Причем в ближайшие минут десять.

   Не успеет. Автомобиль просто не проедет сюда, на заброшенную стройку.

   Янош осознала это так ясно, как видела сейчас Аксая, трещины на полу или темно-красные пятна с резким запахом металла.

   - Что же делать... - Янош раскачивалась из стороны в сторону, тихонько подвывая. - Что делать...

   Время утекало, как вода через трещину в кружке.

   "Сама я не справлюсь".

   Это было очевидно с самого начала.

   "Сама - нет... А если просить о помощи?"

   И Янош сделала то, на что никогда бы не решилась ради себя. Она потянулась к Старшему - по той невесомой, но прочной нити, что связывает отца и дочь, целителя и пациента, шакаи-ар - и младшего носителя регенов, земное божество - и адепта веры.

   "Папочка... помоги, пожалуйста!"

   Отклик пришел мгновенно.

   "Я здесь, Янош. Что случилось, солнце мое?"

   "Она умирает".

   "Кто? - легкое удивление. Потом блоки тети Мер сместились, впуская знакомое сознание, и Старший с облегчением выдохнул: - Не умирает пока, Янош. Но дело плохо. У нас есть примерно восемь минут. Я не успею настроить телепорт к тебе... но я могу попробовать дотянуться до нее".

   - Как? - от шока Янош даже начала говорить вслух.

   "Через тебя. Ты моя дочь, Янош. А я целитель. Значит, и у тебя должен быть дар. Просто ты никогда не интересовалась этой стороной своей наследственности, думая только о регенах и о крыльях, - в голосе Старшего не было ни единой нотки упрека. Просто констатация факта. - Впустишь меня, Янош?"

   - Да!

   Блоки распахнулись, как окна по весне. И пустой дом, холодное от страха сознание Янош, затопило теплое солнце присутствияцелителя.

   "Янош, смотри. Ты видишь?"

   Переливы цвета, свет и тьма, мозаика, витраж, калейдоскоп - все человеческие слова, не передающие сути. Есть единое целое, оно состоит из миллиарда фрагментов, и положение каждого фрагмента по отношению к другому что-то значит, как и цвет, и яркость, и теплота света...

   "Вижу".

   "Смотри дальше".

   Картина стала глубже, рельефнее, и за ней, на ином уровне, проступили очертания человеческого тела. Сначала неявно, а потом все четче и четче, и через несколько секунд Янош видела уже каждую венку, каждую пору в коже, каждую клетку... И каждое повреждение тоже.

   Ёж была вся в черных пятнах. И внутри, и снаружи.

   "Папочка..."

   "Не дергайся, Янош. Будь смелее. И запоминай. Сначала мы восстанавливаем поврежденную нервную ткань... Видишь там, где позвоночник?"

   "Да".

   "Смотри".

   Янош, как со стороны, увидела свою руку, источающую белое сияние. Оно миллиардами тончайших игл вгрызалось в черноту - а на том, другом слое бесконечно сложные волокна тянулись друг к другу, срастались, восстанавливался ток нервных импульсов между клетками.

   "Теперь кости, в том же месте. Собираем - и сращиваем. Ты видишь?"

   "Вижу".

   Янош отвечала это снова и снова, глядя зачаровано, как истаивают под яростным напором белого света пятна гнилой черноты, как время словно оборачивается вспять - рассасываются гематомы, восстанавливается кожный покров, исчезают отеки, срастаются внутренние разрывы...

   И все это делали ее руки - и сила Старшего.

   Вокруг сиял белый свет.

   Янош ощущала себя божеством... или, вернее, жрецом, взявшим взаймы божественную силу. Эйфория кружила голову.

   Какой там полет? Полет - это глоток воды для умирающего от жажды.

   Исцеление - целое озеро.

   "А теперь - погружаем ее в сон. Вот так - просто принуждаем мозг выработать некоторые гормоны... Янош, не теряйся. Следи внимательно".

   "Я слежу".

   Потом сила схлынула, оставив после себя дрожь в руках, странную легкость во всем теле - и девочку с русой косой, всю перепачканную в крови, но абсолютно здоровую.

   Янош мелко потряхивало.

   "У тебя получилось, папочка?"

   "Получилось, солнце мое. И не у меня - у нас".

• Предыдущая
• 15/16
• Следующая