Степень свободы - Юшина Яна "Sterva" - Страница 6

Вхожу в твое положение.

По старинной винтовой лестнице.

Она, паскуда, скрипит и к ногам ластится.

Набиваю в мобильный какую-то околесицу.

При этом не знаю: утопиться, застрелиться, повеситься

Или просто тебе отдаться, как старшеклассница.

Вхожу в твое положение.

По самой красной

Из всех ковровых дорожек.

Сверкают вспышки. Мелькают кители.

Улыбаюсь. На миллион. Даже дороже.

Фотографы. Мальчишки. Телохранители.

Прекрасно!

Вхожу в твое положение –

С корабля на бал,

Задрапированная в непредсказуемость и алый парус.

Кокетство бьется лукавым завитком у лба.

Не парюсь.

Вхожу в твое положение.

А может, в раж.

Аккуратно нащупываю пределы.

Вспоминаю числовые ряды, постоянную Эйлера.

Алло, гараж!

Твой новый водитель безумно похож на ротвейлера.

Того и гляди – набросится. Вот что с ним делать?

Вхожу в твое положение.

Знакомлю клатч

С ковром по дороге в гостиную – между прочим.

Целую тебя – для эпиграфа – мне так проще.

Прячу последнее слово за черным скотчем.

Теперь – плачь.

когда курсируют/пульсируют стрижи

в минутной слабости от Страшного Суда

над нами, павшими, над пропастью во лжи,

я протяну тебе ладонь – пиши сюда,

топи в чернилах острова и корабли,

бросай случайные слова, как якоря.

когда полцарства отдается за Chablis,

нам очень можно и творить, и вытворять.

уходят мысли на войну – не окликай,

когда, размешивая ад, чеканят шаг.

пророк не должен отдыхать в тыловиках

за мракобесием надписанных стишат.

да будет кровь [как панацея, как бальзам]

у толерантного бессмертия в долгу.

но детской храбрости не хватит за глаза,

которым кто-то обещал по пятаку.

        Коту Басё

Да, это осень. Да, это очень осень. В самой последней, в самой критичной дозе. Это опять копает меня бульдозер, в поисках клада скаля зубатый ковш. Да, это глупо. Да, это очень глупо. Это стрела к лягушке летит из лука, что – хоть убей – навряд ли ее заслуга. Просто Иван-царевич из дураков. Да, это рано. Да, это очень рано. Сколько пустых надежд утекло из крана, чтобы с житейской мудростью стать на равных и, наконец, фиксировать все ходы. Да, это тонко, да, это очень тонко. Может, опять заносит меня и только. Но без надежд на премию по итогам я тишину зачитываю до дыр. Да, это сильно. Да, это очень сильно. Это почти как шею сроднить с осиной. Как перекрасить утро тревожно-синим, диким оттенком готовой настать зимы. Да, это хрупко. Да, это очень хрупко. Как прошептать: "Мой милый…" – и бросить трубку. Как распустить сомнений родную труппу, а голубому клоуну дать взаймы. Да, это правда. Да, это слишком правда. Дьявол играет в шашки и носит Prada. Я открываю небо и буду рада каждому междустрочию потакать. Время свершиться, время наклеить марки. Время растить идеи с приставкой "архи", чтобы чуть-чуть-поэты и ой-ли-гархи шли на три буквы, взятые с потолка.

для каждой тени, однажды вдавленной в постамент,

мой названный ангел выпрашивает взаймы

ящик водки, колоду крапленых и ростомер.

а я против. я ему постоянно говорю:

– займись

чем-нибудь реально/нереально полезным для

бездонной/бесподобной/бесноватой навзрыд души, –

почему-то верю, что безумие еще продлят

крысы, бегущие с тонущего. укором, блядь,

не надо глаза мои отроческие тушить.

я играю на лютне/против правил/во имя тех,

чьи белесые волосы [пепел] зовут восток.

чьи города, блуждающие/дрейфующие в темноте,

бьют хвостами, добивают чужой восторг.

это они, салаги, срывают меня с петель.

каждый выстрел в спину преподносится как холостой.

ты же видишь, детка, трепещет мишень луны,

понимающая, что совсем не плохо побыть живой.

только пули серебряные – неприкаянные – шалуны –

они, как правило, аккуратно выходят вон.

покурить выходят, как будто не влюблены.

полнолуние. осень. квинтэссенция ремесла

провоцирует случайные тени. им нет числа.

нет им места/времени/вымышленных мастей.

объясни, хороший, зачем я в себе несла

одного из тех?

Умывает метель внахлест

Опоясанный ранью город.

Купола не считают звезд.

Колокольни стремятся в рост –

От бессонницы до упора.

Перебежками вглубь – дома.

Переулками прочь, на убыль.

По брусчатке сойти с ума.

Слой за слоем с себя снимать

Своенравие, дерзость, удаль.

Дай мне руку и – снись [не] снись –

Я должна у тебя случиться.

Раз уж падает небо ниц,

Нарушая полет ресниц,

Можно думать о чем-то чистом.

И плюсуя шаги к весне,

Извинять их неровный почерк.

Чтоб запомнить в твоем окне

Как танцует последний снег

Для насупленных к маю почек.

Слушай,

Тебе действительно нравится сублимировать очень_осень,

Запивать ее – предсказуемо – полусухим,

Рисовать на обоях жанровые стихи

В прозе?

Не отвечай.

Иди по бесконечному минорному ноябрю,

Чтобы город, поскуливая, жался к твоим следам.

Переводи через улицу/с албанского/по средам

Паранойю, случайно обнаруженную в кармане брюк.

Черно-белый месяц – осени третий сын –

Ноябрь противоестественно лиричен и так же слеп.

Вот октябрь, тот выпендривался, заставляя тебя взрослеть,

Наслаждаться предденрожденным синдромом, доводить часы.

А ноябрь инфантилен, он принимает чужие понты –

Как должное, как чаевые за беглый страх,

Когда каждый мыльный пузырь обещает страйк,

Вылетая на бешеной скорости из темноты.

Слушай,

Сумасшедшая девочка, ну, зачем тебе очень_осень,

Требующая политического убежища в дневниках?

Ты пожимаешь плечами:

– Просто мне без нее никак.

Вовсе.

После первой [строки] не закусывают. Дыши глубже.

Чтобы эхо дрожало и жалило под самые жабры.

Со стихами женщине всегда так. Сначала глушишь,

Пытаешься трансформировать в какие-то иные жанры,

Выкручиваешься, сопротивляешься, называешь чушью.

Но ведь все равно просятся. Лезут, лезут, лезут.

И вдруг осознаешь, что они просто спали. Чутко.

Дожидаясь момента, когда будут не/бес/полезны.

Слово за слово – Гек догоняет Чука.

Слово за слово – падают доминошки,

Форсируя свой [откровенно расPRенный] принцип.

Даешь им вольную/индульгенцию/своевременную подножку,

Пьянеешь от нахлынувшей откровенности, начинаешь храбриться.

Видимо, все дело в том, что Она, Та Самая,

Муза, шлюха, единственная, родная, паскуда,

Аккуратно вскрывающая мозг, изменяющая расписание