Степень свободы - Юшина Яна "Sterva" - Страница 12

Каждый выдох переименован, прошлое – мало.

Мир полосат.

У девочек режутся зубы, у мальчиков – голоса.

А мне грозу бы.

На полчаса.

А после – радугу.

Пока вы спите там,

Я иду по шпалам и по эпитетам

В Москву из Питера.

Иду и требую радугу. Дайте!

Приурочьте к овальной дате,

Срочно выделите

Гуманитарную помощь,

Гитарную мощь.

Мои стихи так часто видели тех,

Кому не помочь.

И всё-таки помогали

Смятением струн и строк,

Чтоб запад рождал восток,

Изнашиваясь в вокале.

Дождь. Дождь. Дождь.

В гости.

Слышишь, колотится

В мой бездонный колодец –

В горсти.

Каждый, стоящий рядом

[Суммой, содержащей бесконечное число слагаемых],

Смешной и вихрастый,

Здравствуй.

Я тебе рада.

Я тебе радуга, Ладога, дорогА

Гораздо

Больше, чем хочется.

Обманное карманное одиночество –

Напрокат.

Любая строка – петля –

Змеится в мыле.

Дочитывай, милый,

И примеряй.

как тебе полцарства набренчать?

у меня бесструнница во лбу

осень бредит в масле при свечах

оградясь багетом наобум

масло расплывается горчит

вяжет золотую канитель

каждой кистью вяло нарочит

диссонанс хранит нейтралитет

город бесноватый проходной

просит замести его в подол

просто так на память заодно

с шерстяной простудной хрипотой

мальчику юродивому встык

прирасту орнаментом совпав

наплевать что рифмы холосты

к самой драматичной из забав

изойду на нежность от меча

до щита терзая инвентарь

чтоб твое рожденье отмечать

замыкая круг на календарь

каждому родному размечтав

возвращаю тень его и крест

а тебе ни тени ни креста –

половину царств и королевств

Есть мальчишки, с которыми хочется помолчать.

Недопринцы, невольно похожие на волчат.

Открываешь такому полсердца, бутылку, чат,

Улыбаешься нарисованными глазами,

Ожидаешь чего-то внезапного, как потоп,

Забываешься, ставишь принципы на поток,

Оставляешь метания логики на потом,

Чтоб в итоге тебе обратное доказали.

Есть мальчишки, с которыми хочется засыпать,

Если ливень ворует пристанище у серпа

Новолунья, а ночь обезличенна и скупа,

Как портовая шлюха, торгуясь за грош морали.

Обнимаешь такого, смешного, он тянет плед

И сквозь сон, невзначай, пробирается в твой куплет –

Это мелочь, из тех, что сакральны на много лет,

Как бы сильно от времени краски не выгорали.

Есть мальчишки, с которыми хочется не кончать

До того, как талантливо будет в тебе зачат

Новый Бог/новый дьявол – замок одного ключа –

Подожди, он родится и станет с тобою вровень,

Он получит твои привилегии и права.

А пока торжествующим скрипом поёт кровать.

Есть мальчишки, которых не хочется убивать,

Но твои маникюрные ножницы просят крови.

Как же пиздато, как трэшево и пиздато

Жить без шамана в башке и без новой даты

В календаре, по ночам уходить в солдаты

[Линия фронта ведётся карандашом],

Чтоб убивать(ся) об стенку, к которой ставят

Чудоджедаи, бойцы из говна и стали

[Это в процессе, конечно, немного старит.

Так же, наверное, старит электрошок].

Чёртова дюжина праздников милой жути.

А у меня раскрывается парашютик

Над паранойей. Пустая строка не шутит

Разовых шуток – пустая строка пуста,

Значит, она не подвержена арифмии,

Тихо играет в иллюзии, правит, мирит,

Но не нуждается в фетише и кумире,

Не предъявляет вечности аттестат.

Хмели-тоннели для каждой свинцовой дуры

Требуют жертв завершения процедуры:

Света в конце и овечку из волчьей шкуры

С рваной полярной звездой в середине лба.

Это нормально – как воры в законе жанра.

Классика в алом. Пора вызывать пожарных.

Тихое счастье хватает меня за жабры,

Предполагая неистово заебать.

Просыпаешься в полшестого

[Время девственниц, самый стыд],

Безнадежностью арестован

Жечь стихи и писать мосты.

Вдохновением дышит Выборг,

Им же душит. Казалось, ха!

Прорисовывай да живи бы,

Напрочь образы заласкав.

Подорвёшься, впряжёшься в осень

Остроносым карандашом,

Каждым росчерком по занозе

Оставляя в себе большом,

Белосаженном и бумажном,

Чтобы было чему расти –

Неприкаянно, трёхэтажно,

Специально минуя стиль.

Лихо вылюбишь, влюбишь люто,

Все условности отшвырнув,

Не родную – чужую чью-то

Обнажённую тишину.

Остальное багетом стянет,

Перемелется в золотом.

Очень_осень всплеснёт дождями

И останется на потом.

    Я ломал стекло, как шоколад в руке... 

            Илья Кормильцев

маркая карма – ломать стекло, путая падежи.

пальцам кроваво. глазам светло. боли не подлежит.

если банально – прости и сплюнь – вот и моё плечо.

в трудное утро растёт июнь, заново обречён.

память опознана и мертва. глянь, как ведётся мел.

чтоб заполняемый интервал от белизны немел.

слог обнали(н)чен, лишён личин. брат, от винта/пера!

стихосражение – сто причин павших не выбирать.

буква за букву – как щит за щит. кто приходил с мечом,

без вести канул, в строку зашит – заживо ни о чём.

плещется красный коньяк войны в чревах бумажных фляг.

ты вынимаешь из-за спины свой белоснежный флаг.

Стихи болеют, в ознобе идут курсивом,

Привычной злости начисто лишены,

И каждой суке, живущей во мне красиво,

Необъяснимо хочется тишины.

Уехать нахрен. Куда-нибудь за Калязин,

Где под семью туманами дремлет Нерль,

Где сталь изначально призвана закаляться

В глазах мужчины, который меня верней.

Его закон не писан, а кот – не кормлен.

Его слова не сказаны. А пока

Летят журавли, извлекая квадратный корень

Из голубого небесного молока.

Под ними бескрайний луг – отродясь не кошен –

С годами ближе к истине и крыльцу.