Вампиры в Москве - Клерон Кирилл - Страница 62

• Предыдущая
• 62/98
• Следующая

Рептилия слушала удивительную историю, открыв жабры и даже забывая прикладываться к заначке. Когда речь зашла об амулете, сорванном смелым биологом с груди двухметрового монстра, Ганин решил окончательно добить собеседника, послать в нокаут:

— Сейчас я кое-что покажу. Кое-что занятное.

Он резво подбежал к рюкзаку, словно боясь, что сам передумает. Выхватил из бокового кармана амулет, для пущей маскировки завернутый в грязные трусы и сунул под нос Василю с видом Чингачгука, демонстрирующего вражеский скальп:

— Вот он, как на ладони…

Эх, знать бы, когда и где мы ступим на ту проклятую шкурку того проклятого банана, на которой поскользнемся и сломаем шею. Тогда обойдем ее за километр, а лучше попросим на это время связать нам ноги и приковать к кровати. Нет, лучше к батареи. Такая вот элементарная мудрость. К чему это я? А к тому, что гордая демонстрация Ладони явилась именно той банановой шкуркой, той самой роковой ошибкой, ибо столь замысловатая вещица неожиданно вызвала у Василя острый приступ жадности. Приступ совершенно неодолимой жадности!

Да, он неоднократно видел роскошные иностранные машины, словно огромные лакированные рыбы, мягко скользящие по улицам. В них катили ни в чем не сомневающиеся отцы жизни со своими ослепительными длинноногими подружками. Во время ночных бродяжьих прогулок ослепляли Василя огни дорогих ресторанов с экзотическими кушаньями, рядом с ним, брезгливо морщась, проходили расфуфыренные дамы в роскошных шубах и вечерних платьях от Версаче. Но и они не заставляли трепетать его сердце, словно прозябал он не вынужденным советским бомжем, а шиковал парижским сознательным клошаром.

Он действительно не завидовал ганинским квартире и потаскушке, но эту бесполезную вещь Василь неожиданно захотел, захотел всеми фибрами души, всеми её тайными струнами. У любой души есть дно, запретные и черные углы, бездна. И именно бездна взбунтовалась в душе Василя, заклокотала, как лава в жерле вулкана и выставила свои условия перемирия:

Вещь, талисман, амулет — что бы это ни было и каким бы словом ни называлось, ОНО должно принадлежать ему и висеть на стенке в убежище над полкой с коллекцией. Любым путем, любой ценой…

И Василь услышал бездну, воспринял ее аргументы. За Ладонью стоял настоящий сатанизм, не притянутый за уши, как хвост ящерицы или череп кота. Все предыдущее было прелюдией, кратким предисловием, но только сейчас начинается настоящая КНИГА.

Тщеславный и ничего не подозревающий Ганин тем временем безуспешно колдовал над допотопной керосинкой, пытаясь ее зажечь. Огонек, между тем, раз за разом задувался невесть откуда взявшимся сквозняком:

(— опять Рептилия обвинит мои кривые руки — и бутылку не могу открыть без штопора, и огонь развести… да не специалист я в этой допотопности!)

Конечно, неприятно оправдываться, но мелкая эта неприятность меркла в сравнении с произведенным эффектом, воздействие которого чистосердечный Василь даже и не пытался скрыть:

— Вот это да!

(— ну что, «коллега», утер я тебе нос!)

Ганин же всем видом показывал, что ничего особенного сейчас не рассказал, что таких историй у него в запасе навалом. Он мурлыкал под нос:

— Гори, гори ясно, чтобы не погасло…

А Василь, тем временем, напряженно соображал, как сподручнее укокошить счастливчика саперной лопаткой — единственным реальным оружием, находящимся в убежище, чтобы затем завладеть заветным амулетом:

(— если прямо по голове шарахнуть, так мозги разлетятся — потом противно соскребать со стен, а если по телу, так жирноват больно, сразу не помрет…)

Ну а если вообще не убивать? Попытаться заполучить желанный объект мирными способами: попросить, затребовать в качестве арендной платы, выкрасть и перепрятать. Но не так должен достаться амулет, совершенно не так — через смерть, через кровь, через зло. Преступление, насилие над тем, кого называл другом, обман того, кто тебе поверил — вот единственно верный путь. Ну, а коли так:

(— рубану-ка саперной лопаткой по шее, прямо поверх следов от укуса вампира — он не смог, а у меня получится)

Проклятая керосинка все никак не разгоралась, все чихала и дымила. Ганин слегка поморщился и пробормотал:

— Как вся наша жизнь! Тлеющий фитилек…

Василь очнулся в темноте, которую принято называть кромешной, весь забрызганный чем-то липким. А еще стоял или даже висел запах — тяжелый, горьковато-приторный. Лизнув руку и ощутив солоноватый вкус, он попытался нашарить в темноте лампу. Свет, даже такой тусклый, на который способна керосинка, разгоняет тьму. Но руки нащупали не лампу, они наткнулись…

Нет, он не хотел знать, на что именно наткнулись руки. Не его это дело, лежит себе и пускай. Мало ли что набросают?! Еще чего — пакость всякую трогать! А если это бомба или…

Увы, жестокие воспоминания дружно наплевали на его желания. Они не просто медленно приходили, но и протрезвляли, а вместе с трезвостью к горлу подкатывала удушающая тошнота, комом перекрывавшая дыхание. Василь напрягся и, после нескольких спазматических движений, остатки праздничного ужина зеленой блевотиной хлынули на брюки и рубашку. Голова прояснилась, в том числе и от тошнотворного запаха, мгновенно заполнившего убежище, и дальше стало бессмысленно притворяться и неумело лгать самому себе — он вспомнил все, в мельчайших деталях:

(— проклятый медальон, ради тебя я убил! ради тебя… боже, что это со мной?!)

Глаза Василя уже привыкли к темноте, к тому же, из-под тела Ганина, ничком привалившегося к стене, явственно пробивался какой-то красноватый свет. Дрожа от ужаса и отвращения, преодолевая неодолимое желание зажмуриться, Василь перевернул тело. На полу, в луже запекшейся крови, лежал будущий козырь его коллекции. Каменное сердце, сжатое стальной ладонью, излучало призрачное бордовое сияние. Зловещие блики ползли по стенам, то рисуя причудливые узоры, то сливаясь в одну яркую точку, то образуя пятно-воронку, в которой «летали» тени каких-то уродливых птиц или летучих мышей. Он жил, этот чертов камень, он дышал, он издевался.

Василь схватил амулет, и, словно спортсмен-дискобол, метнул в сторону полочки с человеческим черепом, который, нагло оскалившись, с видимым удовольствием зрителя и ценителя осматривал сцену и актеров. Казалось, будь у него руки, так и зашелся бы в аплодисментах, а будь голос, заорал бы бис! Амулет, с завидной меткостью для такой темноты и такого состояния, попал прямо в дырявый лоб и череп разлетелся на кусочки, словно старый цветочный горшок. Полусгнившая челюсть отскочила и, как беременная лягушка, запрыгала к ногам Василя. Он уверенно наподдал ей ногой:

— Так-то вот! Катись в свои тартары!

Все, баста! Наваждение кончилось. Пришла пора окончательно разделаться со всей чертовщиной, со всеми советчиками. Это ведь они науськивали на бедного Ганина, нашептывали:

— Умрите, сволочи!

С этим криком Василь бросился к полке, словно на вражеский танк, смахнул с нее все поганые предметы и принялся их топтать в дикарском порыве, в остервенении схватил книгу без обложки и начал вырывать страницы, разбрасывая их вокруг. Потом успокоился, ибо сердце заболело, открыл задвижку вентиляционной шахты, чтобы вонь высосало. Набрал в ведро холодной воды и, как мог, замыл место преступления. В сток потек розоватый поток с вкраплениями недавней блевоты и мелких кусочков разбитого черепа.

Потом Василь присел на единственный стул, схватился за голову и начал раскачивать ее вправо-влево двумя руками, словно входя в транс. На самом деле он просто пытался понять, что же дальше делать:

(— да что тут понимать?! бежать отсюда, бежать как можно скорей, уносить ноги, уносить и голову)

Василь уже приподнялся, словно стайер перед стартом, но… Невесть откуда взявшийся Голос, не внутренний и не внешний, не мужской и не женский, словно в рупор, стал орать ему в уши( в ушную раковину, как сказал бы Ганин), выставляя свои жесткие условия:

• Предыдущая
• 62/98
• Следующая