Повеса в моих объятиях - Брэдли Селеста - Страница 55

– Не так много, дорогая, но все же больше, чем у нас есть.

Она нахмурилась.

– Так давай поторопимся!

– Правда? – Его широкая ладонь скользнула по ее телу. Она застонала от удовольствия – до тех пор, пока он не коснулся самой чувствительной точки.

– Ой!

Он тотчас же остановился.

– Нежнее?

Она нахмурилась, раздраженная.

– Я не знаю… я думала… черт побери!

– Ухты! – Он мягко засмеялся. – Какие выражения! Отведя взгляд, она сморгнула слезы. Он поцеловал ее в висок, придвинувшись ближе.

– Что случилось?

Чувствуя себя дурой, она отвернулась и выдохнула.

– Не знаю, – отрывисто прошептала она. – Я думала, у нас – целая ночь.

Один раз. Только один раз заняться с ним любовью, а ведь эти воспоминания должны были остаться с ней на всю жизнь! Только один раз!

Сердце Колина заныло от боли в ее голосе. Одной ночи более чем достаточно. Даже этого одного раза не должно было быть. Он сел и, усадив ее к себе на колени, повернулся к теплу камина. Он откинул ее красивые волосы и нежно поцеловал в полные слез глаза, сначала в один потом в другой.

– Не плачь.

– Я не плачу. Просто я… они сами текут.

Он усмехнулся:

– Тогда пусть не текут.

– Но я сама все испортила. Ты пытался предупредить меня, но я тебя не послушала.

– И не слушаешь до сих пор. И ты ничего не испортила. Ты здесь, теплая и сладкая, в моих руках. Я растворился в тебе, как я не растворялся ни в ком. Я насытился. Удовлетворен.

Она всхлипнула.

– Никогда? Это разве не обычное состояние для тебя?

Он уткнулся в ее шею лицом. И засмеялся коротким, отрывистым смехом.

– Нет, моя неистовая Пруденс, это для меня не самое обычное состояние. Ни одной женщине еще не удавалось разбудить во мне дикого зверя.

– О! – произнесла она удовлетворенно. – Что ж, тогда все в порядке. – Она вновь начала исследовать мышцы его груди. Он втянул воздух сквозь зубы, она остановилась. – Ты что, боишься щекотки, сэр Колин?

Он знал этот невинный голосок.

– Не смей, мисс Филби, или мне придется применить силу. – Он лизнул кончиком языка ее ухо. Она задрожала в его руках, но не прекратила свою неугомонную шалость.

Началась молчаливая борьба. С маленькими поцелуями и нежными прикосновениями.

Колин чувствовал, как время бежит сквозь пальцы. Время теперь работало против них. Скоро утро.

Наступало время печали.

Он нагнулся к ней и вдохнул ее аромат. Она пахло сладко и очень женственно, как дорогое мыло, но он скучал по острому, дикому запаху мяты.

Она подняла голову и посмотрела на него. Ее глаза были словно серебряные озера, отражающие языки пламени.

– Я люблю тебя, – прошептала она. – Всегда буду любить.

«Я люблю тебя». Он крепко прижал ее к себе, чтобы она почувствовала слова, которые она не дала ему произнести слух. «Всегда». К горлу его подступил ком, он очнулся только тогда, когда понял, что чуть не задохнулся от недостатка воздуха. Что он будет делать без своего искреннего дорогого друга, его открытой и честной возлюбленной, его страстной и отважной спутницы?

«Как же я буду жить без моей Пруденс?»

Его жизнь до нее казалась бессмысленной тратой времени, никчемным времяпрепровождением.

– Где ты была, когда мне было двадцать лет? – прошептал он.

Секунду спустя она повернулась к нему, нахмуренная:

– Наверное, училась писать слово «кот».

– Что? – Он в ужасе посмотрел на нее. – Сколько же тебе лет?

Она моргнула и посмотрела на него, между бровей пролегла складка.

– Понимаешь, я точно не знаю. Родилась я в августе. Мне было пятнадцать, когда умерли мои родители, а Эвану было восемь…

Произведя кое-какие математические вычисления, он похолодел.

– О Боже мой! Тебе ведь только девятнадцать!

Она подняла голову и, изогнув губки, произнесла:

– А ты быстро соображаешь!

Пруденс снова стала нахальной, он так скучал по ее дерзости, но было не самое подходящее время для воспоминаний.

– Я лишил девственности девочку. – Им овладело беспокойство. Некоторые мужчины только этого и добивались, но его всегда это приводило в ужас.

– Не будь занудой! – Она закатила глаза к потолку и вздохнула: – Мне извиниться, чтобы тебя не мучила совесть, или мы сойдемся на том, что я развита не по годам, и пойдем дальше?

Он сглотнул. Конечно, она права. Теперь уже ничего не исправить, и какие-либо драматические отступления с его стороны будут проявлением эгоизма. Так что он подавил очередной стон, когда подумал о том, что обо всем этом скажет Эйдан.

«Эйдан никогда не узнает. Потому что никогда не увидит Пруденс. Она уже никогда не станет подругой Мэдлин. После этой ночи она никогда уже не будет с тобой».

Он просто не мог себе этого представить. Но это было неотвратимо.

Как если бы она знала, о чем он думает, Пруденс повернулась и резко обвила его шею руками, прижалась к его груди, сердце к сердцу, и он держал ее, просто держал в своих объятиях, пока она всхлипывала без слез и дрожала.

Спустя несколько минут она подняла глаза и посмотрела на него.

– Мне так много нужно сказать тебе. Нам нужно еще немного времени. Так много я хотела узнать.

Он поцеловал ее в лоб и кончик носа.

– Что ты хотела бы узнать?

Она выдохнула, как будто собиралась с силами.

– Расскажи мне о сэре Колине.

Он пожал плечами.

– Я опубликовал кое-что из работ моего отца. Их оценили. Полагаю, что поскольку отец умер, то принц-регент решил посвятить в рыцари меня.

Она нахмурилась.

– Это не все. Расскажи мне всю правду.

Он посмотрел в сторону.

– Я бы не хотел обсуждать моего отца.

– Твой отец сделал тебя таким, каким ты стал. Ты никогда не сможешь отсечь его от себя. Так расскажи мне, как же твой отец смог сделать так, что тебя наградили без каких-либо усилий с твоей стороны. И расскажи мне чистую правду.

Он вздохнул и встретился с ней взглядом.

– Мисс Пруденс Филби, великий инквизитор…

– Ты тянешь время.

– Да, сэр. – Колин положил ее голову к себе на плечо, так, чтобы не видеть себя в ее залитых лунным светом глазах. А он-то думал, что нагим он оказался перед ней, когда разделся! – В действительности я не знал своего отца. Он отослал меня, когда умерла мама, так что воспитывала меня тетушка.

– Ты рос вместе с кузинами и кузенами. Я знаю эту историю.

– Как всякий молодой человек, я был разочарован. Хочешь верь, хочешь нет, вместе с моим другом Джеком мы натворили много дел. Отец не одобрил того, что я так мало занимаюсь, и практически постарался вычеркнуть меня из своей памяти. Он предпочитал думать, что меня вовсе не существует.

Она сжала его руку, но ничего не ответила.

Колин продолжал:

– После смерти отца я решил, что родовое поместье мне не нужно. Я предпочел веселую жизнь в Лондоне. Обо всем позаботился бы управляющий, но я подумал, что с делами отца лучше разобраться самому. Я собрал все его бумаги и изучил их. Я думал, что могу сложить их и переправить ученым в Бат, с которыми сотрудничал мой отец. В конце концов, они хотя бы знали, что со всем этим делать. Я уже почти сделал это, как случайно мне в руки попали листки, которые привлекли мое внимание. Отец, почерк которого всегда был таким аккуратным, писал так, словно руку его свело судорогой или он куда-то сильно спешил…

Я начал читать, и чувство было такое, что я слышу его голос своими ушами. Я вдруг ясно осознал, что он никогда больше не откроет эту дверь, не сядет за стол с остывшей трубкой в руках, захваченный мыслями, которые заставляли его забывать о табаке, еде, а иногда и о сне. Я понял, что он уже никогда не посмотрит на меня, как он обычно делал это, разочарованно и загадочно. В руках я держал часть его. Он мог умереть и покинуть меня, но в этой странице все еще жила его частичка. Я остался в его кабинете на месяц, перечитывая каждое написанное им слово.

Он покачал головой, удивляясь своим словам даже сейчас.