Замкнутый круг - Робертс Нора - Страница 39
- Предыдущая
- 39/63
- Следующая
Чувствуя, что может вздохнуть свободнее, Гейб наклонил голову, чтобы повнимательнее рассмотреть Келси. Сегодня ее волосы были убраны под белую соломенную шляпку с широкими полями, кокетливо надвинутую на одно ухо. Поверх короткого, обтягивающего платья красного цвета она надела белый короткий жакет из легкой шерсти. На лацкане неслась к победе подаренная им лошадь из красного гагата.
– Теперь, когда я вижу, что с тобой сделали несколько лишних часов сна, я не жалею, что у меня под рукой не было пушки.
– Ну что за несносный тип! – фыркнула Келси.
– Конечно, я умный и хитрый. – Он взял ее за руку. – Ты надела мои цвета.
– Твои цвета – единственные, которые стоит носить сегодня.
Гейб повел ее к ложе, и Келси приложила ладонь к его груди.
– А почему ты не волнуешься?
– Потому что это ничего не изменит.
– Скажи это моему животу, – пожаловалась Келси и сунула руку в сумочку в поисках бинокля. – А то мне начинает казаться, что я хочу победы Дубля больше, чем ты.
– Ничего подобного.
Пока лошадей выводили на старт, Гейб не выпускал ее руки.
Ставки были сделаны, окошечки касс закрылись, высокое голубое небо было по-летнему неподвижным. Дорожка – полторы мили ухоженного, выровненного грунта – была в отличном состоянии, и участники могли показать высокие результаты. Зрители, заполнившие трибуны, уже давно поднялись на ноги, но пока лишь монотонно гудели, и лишь изредка этот ровный гул нарушался чьим-то пронзительным выкриком.
Глядя на все это, было легко забыть о подлинных масштабах предстоящего действа. Тем, кто предпочитал смотреть скачки по телевизору, они действительно могли показаться маленькими, камерными, ибо никакой экран не мог дать полного представления об этом ярком и большом мире.
Лишь благодаря честолюбию Гейба, везению, силе воли мир скачек стал его миром, в нем он чувствовал себя на своем месте. И вот теперь все его заботы, разочарования, надежды и усилия сошлись в одной-единственной скачке. И в одной-единственной лошади.
Гейб внимательно следил за тем, как Дубля заводят в стартовый бокс, и вспоминал ту ночь, когда он родился. Он хорошо помнил, как визжала кобыла и как пронзительно выл ветер за стенами конюшни, швыряя на крышу то дождь, то мокрый снег, помнил ожидание, длившееся бесконечно.
Потом, в потоке хлынувшей на солому крови, показались четыре не правдоподобно тонкие ноги, и высокий, до странности похожий на человеческий вопль кобылы возвестил о рождении нового существа. Маленький мокрый живой комочек вытянулся на сырой подстилке и сделал свой первый вздох – один из многих, приведших Дубля, сына Куража и Дерзкой, к стартовым воротам ипподрома Бельмонт-парк на Лонг-Айленде.
И даже теперь, три года спустя, Гейб помнил восторг, который он испытал, едва только заглянув в глаза жеребенку.
– Боже мой, как я люблю эту лошадь!
Он не сразу понял, что произнес эту фразу вслух. Только пальцы Келси, стиснувшие его запястье, и ее голос, произнесший «я знаю», вернули его к действительности.
Стартовые ворота открылись с протяжным металлическим скрежетом, и почти в тот же самый миг с губ нескольких тысяч зрителей сорвался дружный вздох. Виноват в этом был Дубль, который шарахнулся со своей шестой дорожки вправо, ко внешней стороне скакового круга, едва не выбросив жокея из седла. Что-то испугало его, но что – сейчас это было уже неважно, ибо в результате этого головоломного броска Дубль оказался позади плотной группы всадников, и всадник на его спине никак не мог взять управление в свои руки.
Все хитрые инструкции, которые давал Джоуи перед стартом тренер, в одно мгновение потеряли все свое значение. Единственной целью жокея было теперь восстановить равновесие и вернуть заартачившегося вороного на скаковой круг.
На то, чтобы поправить положение, оставались ничтожные доли секунды. Прорубаться сквозь группу или обойти ее полем – по наружной, более длинной дорожке? Конь и всадник приняли решение, которое в зависимости от исхода скачки могло было быть признано неверным или отчаянно смелым, почти одновременно. Словно зная, какой подвиг ему придется совершить, Дубль вылетел на крайнее свободное поле и понесся во весь опор.
Он мчался по треку, пожирая пространство и выбрасывая из-под копыт крупные комья глины. Ноги его двигались с такой скоростью, что их было невозможно поймать глазами, и только мощные удары копыт о землю свидетельствовали, что он пока еще не взлетел над землей. И к моменту, когда лидер в первый раз прошел под проволокой, Дубль отставал от него всего на корпус. И он сокращал это расстояние!
Стоя в ложе, Гейб не отрывал от глаз бинокля.
Скачка была почти забыта, и все его внимание сосредоточилось только на одной лошади. Нет, виновата была не только красота, хотя при одном взгляде на мощный галоп вороного у него слезы наворачивались на глаза от восхищения. Гейб видел перед собой настоящее, неподдельное мужество и свирепую, беспощадную и бескомпромиссную волю к победе. И знал, что независимо от исхода сегодняшнего состязания он никогда не забудет этот яростный, стремительный полет вороного.
Полмили были пройдены ровно за сорок четыре секунды, причем Дубль и лидер далеко оторвались от своих преследователей. Зрители ревели, словно десяток реактивных лайнеров, летящих на небольшой высоте, но Гейб слышал только голос Колей, которая едва слышно шептала рядом с ним:
– Ну, маленький, не отдай!
Должно быть, из всех зрителей только они двое стояли, держась за руки, словно маленькие дети, и как зачарованные смотрели на одного-единственного коня.
– Маленький, не отдай!
На втором повороте Джоуи отправил Дубля в посыл, сражаясь с лидером за выгодную позицию у бровки. Именно здесь, на последнем прямом отрезке дистанции, Бельмонт проверял претендентов на мужество и доблесть, и из отставшей группы стрелой вылетел и понесся вдогонку за лидерами гнедой кентуккиец.
Но было слишком поздно. Мужество, гордость, сердце – все то, что три года назад ветреной зимней ночью Гейб разглядел в глазах новорожденного жеребенка, подгоняло Дубля быстрее, чем опускавшийся на круп хлыст.
Дубль первым пересек финишную черту, оставив второго претендента на два корпуса позади. Воронов жеребец из «Рискованного дела» выиграл приз Бельмонт Стейкс и стал «трижды венчанным» – обладателем Тройной Короны.
Несколько мгновений Гейб просто стоял и смотрел. Эмоции, овладевшие им, были слишком сильны, чтобы улечься сразу и уступить место экстазу долгожданной победы. Да, это его лошадь была там, на дорожке ипподрома, это его жокей высоко поднялся на стременах. Это его мечта, покрытая грязью, потом и славой, гордо вышагивала вдоль трибун на глазах у тысяч зрителей. Что бы ни случилось теперь, никто не отнимет ни у него, ни у вороного этого ослепительного триумфа.
– Черт знает что за лошадь! – хрипло пробормотал Гейб, чувствуя, что горло словно заржавело и не повинуется ему. Потом он повернулся к Келси и увидел, что ее щеки мокры от слез. – Черт знает что за лошадь, – повторил он.
– – Да! – Слезы еще катились по лицу Келси, но к горлу уже подступал легкий, радостный смех. Она подняла руки и обхватила его за шею.
– Поздравляю, Слейтер! Ты все-таки сделал это!
– Господи Иисусе… – Никаким напряжением воли он не смог бы сдержать глупую счастливую улыбку, которая расцветала у него на лице. – Господи Иисусе, мы сделали это, мы справились!
С этими словами Гейб подхватил ее на руки и закружил, не обращая внимания на направленные на него камеры. Келси еще смеялась, когда он закрыл ей рот поцелуем.
Рик сидел в своей комнате в нескольких сотнях миль от Нью-Йорка и смотрел на экран телевизора. На Бельмонт он не поехал. Зная о том, что должно случиться, он предпочел самый безопасный вариант и остался у себя в номере.
Когда камеры переключились с жеребца-чемпиона на его счастливого владельца, Рик только кивнул.
– Радуйся, радуйся, пока можешь, щенок, – пробормотал он и налил себе на два пальца двенадцатилетнего скотча. Губы его презрительно дернулись, когда, комментируя поцелуй Келси и Гейба, диктор заявил, что мистер Слейтер и мисс Байден не только конкуренты, но и близкие друзья.
- Предыдущая
- 39/63
- Следующая
