Расчудесный Хуливуд - Кемпбелл Роберт - Страница 46

• Предыдущая
• 46/60
• Следующая

Законодатели были по большей части юристами и составители законов тоже юристами, и законы они писали так, как пишут инструкции по пользованию японской техникой, а судьи, интерпретировавшие и применявшие на практике эти законы, тоже были, по большей части, юристами… что ж удивляться тому, что уловок и уверток бойкому адвокату хватало на то, чтобы заблокировать или свести к абсурду любой закон?

Конечно, Бальфри не имел ничего против того, что полицейские, ловя убийц, разбойников и насильников на улицах города, грубо попирают при этом закон. Ему не нравилось, когда о подобном попрании они сговаривались у него за спиной или, точнее, как в данном случае, – у него на глазах, в застекленном офисе. А ведь именно это сейчас, похоже, и происходило.

Шарки Гор обладал легко воспламенимым характером. Однако взрыва при попадании искры не происходило, он всего-навсего прогорал изнутри.

В службе условно-досрочного освобождения он проработал уже семь лет. На шесть лет и девять месяцев дольше, чем требовалось. Потому что, прослужив всего три месяца, он понял, что большинство разовых преступников и рецидивистов, проходящих через его руки, являются на самом деле неисправимыми. Конечно, среди них, вполне возможно, попадались и такие, кого можно было бы направить на путь истинный, но он не умел выделять их в общей массе, да и в любом случае не нашел бы времени на то, чтобы помочь им.

Они были шариками в лотерейном барабане, их выщелкивало вверх, и они падали, норовя попасть в лузы, толкаясь, как обезумевшие животные, и принося всевозможные неприятности невинному, так сказать, большинству, у которого не хватало решимости выключить барабан и отправить отыгравшие шары в мертвый ящик, сразу же после того, как любой из них впервые проявил свою истинную сущность. Нет, остановить лотерейный барабан никто не решался.

– Чего мне от вас хотелось бы, – не то в третий, не то уже в четвертый раз повторил капитан Лич, – так это чтобы вы убрали этого паршивца с улиц города до тех пор, пока он не предстанет перед судом.

– Я это уже слышал, – возразил Гор. – Но услышьте наконец и меня. Обвинение, которые вы хотите предъявить Янгеру, яйца выеденного не стоит. Вы рассказываете мне о том, что он зашел в пивную, где полуголая официантка начала трясти у него перед носом голыми титьками, а он потянулся погладить ее, может, малость пощупать, а она запаниковала и порезалась о разбитую бутылку, и Янгер уже решил оттуда свалить, как вдруг, откуда ни возьмись, появился этот шоферюга габаритами со свой грузовик, и загородил ему проход, и бросил ему в голову тяжелым предметом, и на этом не остановился.

– Ради Бога, что это вы напридумывали?

– Я прочел рапорт. Прочел описание официантки, на которой не было даже лифчика. Она разбудила в нем зверя. Строго говоря, это следовало бы запретить в законодательном порядке. Я хочу сказать: если женщины подносят тебе на блюдечке, а попробовать не дают, то на что, строго говоря, они рассчитывают?

– Не стану спорить. Но я хочу сказать, что даже если инцидент с официанткой яйца выеденного не стоит и сводится только к показаниям одного против показаний другой, то с какой стати отказываться от возможности упрятать паршивца за решетку – тем более что он, возможно, уже ночью накануне вернулся к своим прежним привычкам?

– Гладко было на бумаге, – возразил много– и прискорбно опытный Гор. – Вы исходите из предположения, согласно которому любой убийца рано или поздно непременно возьмется за старое. Но выступите с этим в суде, и защитник тут же скажет, что подобные доводы не имеют никакого смысла. Более того, являются проявлением предрассудка и способом давления на присяжных. И судья согласится с адвокатом. Ради Бога, ни в коем случае нельзя внушать жюри, что подозреваемый в преступлении уже был осужден за точно такое же преступление раньше. Жюри заподозрит подвох с нашей стороны, оно заупрямился, – а тогда уж пиши пропало.

– Я просто хотел поставить перед вами вопрос об оправданности условно-досрочного освобождения, – сказал Лич, которому больше всего на свете хотелось сейчас, перегнувшись через стол, как следует врезать Гору.

– Вы хотите, чтобы я лишил его свободы вследствие нарушения им условий условно-досрочного освобождения. Но если я это сделаю, то комиссии не понравится. Ее члены знают его историю, знают, каким примерным заключенным он был, как он возродился во Христе, и тому подобное. Никогда не получал замечаний за все годы заключения. А не провел на свободе и недели, и вот уже куратор отправляет его – этого пай-мальчика – за решетку только потому, что он пропустил лишний стаканчик пива и решил пощупать полуголую официантку.

– Но не исключено, что он убил эту девочку, – воскликнул Лич.

– Послушайте, мы же с вами разговариваем. Не орем друг на друга, а разговариваем. Что же это вы? Пытаетесь надавить на меня, что ли?

– Прошу прощения. Вся эта история действует мне на нервы. Там сидит Бальфри, получивший право на освобождение у какого-то говенного судьи, который даже не удосужился провести слушания, и это действует мне на нервы.

– Я понимаю все ваши резоны. Но и вы постарайтесь понять мои. Вы говорите: "Не исключено", что он убил малолетнюю потаскушку. Но наверняка вы этого не знаете.

– Верно, не знаю. – Капитан Лич взял себя в руки, он заговорил теперь крайне рассудительно, чуть ли не примирительно. – Экспертиза еще не закончилась. Следствие едва началось.

– И опознание у вас хуже некуда. Похоже, вы надкусили отравленный плод.

– Согласен. На данный момент я не имею права рассматривать его даже как подозреваемого в убийстве. Не имею права рассматривать его как лицо, покусившееся на честь официантки. Я всего лишь расследую обстоятельства по ее жалобе.

– Ну вот, видите? Вы хотите поймать его на пьянстве и на нарушении общественного порядка. И если я упрячу его за решетку на таких основаниях, в комиссии решат, что я проявил предубежденность и непоследовательность.

– Да на хер эту комиссию!

– Подскажите судье, чтобы назначил непосильный для Янгера залог.

– Да на хер судью. Он уже определил залог в десять тысяч. Вы, конечно, подумаете, что у типа вроде этого Янгера не найдется десяти тысяч. Но десять тысяч ему и не нужны. Ему будет достаточно оставить у судебного пристава тысячу наличными.

– Неужели судебный пристав за тысячу наличными освободит под залог условно-освобожденного убийцу, которого подозревают в точно таком же преступлении?

– Это верно. У судебного пристава больше здравого смысла, чем у Закона и у Суда, вместе взятых. Он относится к муниципальной казне с определенными предрассудками, особенно когда имеет дело с рецидивистом. Однако, как я вам уже объяснил, я предъявляю ему сейчас обвинение вовсе не в убийстве. И даже не в покушении на изнасилование. Поэтому дело и свелось всего к десяти тысячам залога. Поэтому Бальфри и крутится под дверью, а ордер на освобождение у него уже есть.

– Хорошо, значит, пьянство и нарушение общественного порядка, – сказал Гор таким тоном, словно все остальные рассуждения капитана пропустил мимо ушей. – Вы хотите, чтобы я на этом основании вернул его за решетку? Хотите, чтобы я проявил твердолобость? В нашей службе, если ты проявляешь твердолобость, лучше носить челку, иначе тебя немедленно вышвырнут на улицу.

– А вы хоть когда-нибудь разговаривали с этим Янгером? Вы хоть раз взглянули ублюдку в бесстыжие глаза? Тот еще типчик, смею вас заверить!

– Ему надлежало явиться ко мне на первую встречу только в ближайшую пятницу.

– Вы хотите сказать, что не побеседовали с ним предварительно? Что не сделали ему отеческого внушения?

– Мне нравится, когда условно-освобожденные первую неделю гуляют сами по себе.

– Чтобы никто не заподозрил вас в твердолобости.

Капитан Лич поднялся с места.

– Мне хочется спросить вас кое о чем. В чем состоит задача офицера вашей службы? В том, чтобы не дать преступнику вернуться за решетку, или в том, чтобы не дать комиссии выпустить по ошибке на свободу закоренелого рецидивиста?

• Предыдущая
• 46/60
• Следующая