Он не ангел - Ховард Линда - Страница 35

• Предыдущая
• 35/68
• Следующая

Дреа смело посмотрела человеку в лицо и увидела, что он был владельцем похоронного бюро. Он зарабатывал на смерти, помогал близким пережить горе. Он все повидал на своем веку – хоронил всех, от младенцев до глубоких стариков, тех, кого любили и оплакивали сотни, и тех, о ком никто не печалился. Он привык к смерти и не боялся ее. Она для него являлась неотъемлемой частью естественного хода событий.

Жизненный опыт научил его трезво смотреть на вещи и видеть все без прикрас. Он видел людей насквозь, такими, какие они есть, а не такими, какими они хотели казаться.

Он сразу увидел ее сущность, сущность никчемной женщины. Никчемной. Она ни на что не годна. Ей нет оправданий. Дреа печально понурилась, заключив из его слов, что ей не место в этом прибежище покоя и умиротворения. Она его не заслужила. Все ее поступки, все, чего касалась ее рука, было отравлено мелочным эгоизмом и безразличием к людям.

– Она здесь неспроста, – проговорила женщина, хотя вид у нее был не менее озадаченный, чем у мужчины. – Кто ее сюда привел?

Присутствующие начали переглядываться в поисках ответа, но его, по-видимому, никто не знал. Это… похоже на суд, подумала Дреа, хотя и не окончательный. А тех, что столпились вокруг, наверное, можно назвать привратниками.

Сегодня их очередь распределять вновь прибывших в предназначенные им места.

Вот только с ней вышла ошибка: этот мир не для нее, загрустила Дреа. Она ничего не сделала такого, чтобы заслужить его. Позор оказаться отвергнутой расстроил Дреа, которая смутилась чуть ли не до слез. Здесь хорошо, но ей не сюда, потому что она этого недостойна. И все-таки не по своей же милости она очутилась здесь. Как бы глупо это ни прозвучало, но Дреа не знала, как сюда попала и как отсюда выйти.

Если она не удостоилась этого замечательного мира, стало быть, ей уготовано местообитание похуже. Возможно, это как раз небытие, которого она ждала, окончательное уничтожение сущности или, что гораздо хуже, самая настоящая геенна огненная с огнем и серой, как описывают ее проповедники. Дреа была не религиозна, никогда не отличалась набожностью. Даже в детстве относилась к этому скептически – ведь опыт доказывал, что никакой добрый дух тебя не защитит.

Это, быть может, не тот рай, как его обычно представляют, но все же очень на него похоже, поскольку здесь определенно живут добро и покой. Или это следующая жизнь, и лишь достойный будет в нее допущен. Для таких, как она, никакого продолжения не предусмотрено – никакой тебе жизни духа или души и сознания.

Дреа снова вспомнила свою жизнь, взвесила и нашла ее очень легкой.

– Если вы скажете мне, как отсюда уйти, – сокрушенно проговорила Дреа, – я уйду.

– Я бы вам помогла, – с сочувствием отозвалась женщина, – но вас же кто-то привел сюда, и нам необходимо выяснить…

– Это я. – Какой-то мужчина решительно приближался к кружку, в центре которого находилась Дреа. – Простите, что опоздал. Все произошло очень быстро.

Головы присутствующих повернулись к нему.

– А, Олбан! – отозвалась женщина. – Да, быстро. – «Что такое Олбан, – заинтересовалась Дреа, – это его имя или приветствие?» – Имеются смягчающие обстоятельства?

– Имеются, – серьезно ответил незнакомец и улыбнулся Дреа. Его улыбка заставила ее сердце дрогнуть. Темные глаза сосредоточенно изучали ее лицо, вглядываясь в каждую черточку, словно он старался запечатлеть ее в своей памяти или желал подтвердить старые воспоминания.

Дреа пристально посмотрела на человека. Уверенная, что никогда его не видела прежде, она в то же время угадывала в его лице что-то до боли знакомое. Она чувствовала, что должна знать его. Он выглядел ее ровесником, лет тридцати, как и остальные – казалось, люди здесь, достигнув среднего возраста, оставались такими навсегда. Дреа попыталась проникнуть в его прежние жизни, чтобы узнать о нем больше, но, как и в случае с женщиной, ничего не смогла обнаружить. Ее отчего-то неудержимо влекло к нему, хотелось быть рядом, прикасаться к нему. Ее сердце переполняло чистое, платоническое чувство – мучительная в своей простоте любовь, и Дреа невольно протянула ему руку.

Мужчина с улыбкой пожал ее, и в этот миг Дреа все поняла. Сомнений не было, она это знала, и все.

Слезы выступили на глазах, покатились по щекам, но улыбка не сходила с ее лица. Крепко сжав руку сына, они поднесла ее к губам, скользнула легким поцелуем по суставам его пальцев. Это был ее сын по имени Олбан.

– А! – тихо произнесла женщина. – Понимаю.

Дреа не знала, о чем она, но это ее сейчас мало интересовало. После стольких лет бесплодных страданий она наконец держала за руку своего сына, смотрела ему в глаза, в которых отражалась его душа, ненадолго задержавшаяся в крошечном тельце ее ребенка. Останься он жить, вряд ли бы, повзрослев, он выглядел именно так: у него не могло быть таких черт лица. Но душа… душа, без сомнения, принадлежала ее ребенку, который все-таки жил, пусть и в другом измерении.

– Она меня любила, – сказал Олбан, продолжая лучезарно улыбаться. – Я это чувствовал, и вы сами видите, как чиста ее любовь. В обмен на мое спасение она предлагала свою жизнь.

– Кому это когда помогало? – устало заметил владелец похоронного бюро не без цинизма, но с сочувствием человека, не раз видевшего эту трагическую сцену, которая неизменно имела один и тот же результат.

– Грегори! – воскликнула женщина, забавляясь и одновременно увещевая его. – Он здесь не так давно, – объяснила она Дреа, – так что…

– Еще многое помнит, – договорила Дреа. Она не могла сдержать улыбку, потому что Олбан тоже улыбался. Он держал ее за руку, а остальное не имело значения, ей теперь было хорошо.

– Это точно, – сказал Олбан. Повторяя недавний жест Дреа, он поднес ее руку к губам и легким поцелуем прикоснулся к ее пальцам. – Она и сама тогда была пятнадцатилетним ребенком, но так любила меня, что не задумываясь пожертвовала бы ради меня собой. Поэтому я привел ее сюда. В ее жизни было много дурного, но в ней жила и чистейшая любовь. Она заслужила второй шанс. Свидетельствую.

– Я за, – поддержала его высокая худая блондинка. – Любовь до сих пор живет в ее сердце. Я свидетельствую.

– Я тоже, – отозвался высокий и статный мужчина, жизненные наслоения которого говорили о тяжких страданиях, болезненном уродстве его телесной оболочки, приковавшем его когда-то к инвалидному креслу. – Свидетельствую.

Трое из одиннадцати, окружавших Дреа, решили, что давать ей второй шанс бессмысленно, но даже они не выражали по отношению к ней никакого недоброжелательства. Просто сомневались, что она попала к ним по назначению. Дреа не чувствовала обиды: им здесь не было места, хотя расхождение во мнениях, очевидно, допускалось.

Мгновение женщина, слегка опустив веки, стояла, обратив голову к небу. Она словно бы слушала какую-то песню, доступную только ее слуху. Затем, улыбнувшись, повернулась к Дреа.

– Любовь матери, чистейшая из всех форм любви, спасла вас. – Она коснулась руки Дреа, руки, все еще сжимавшей руку Олбана. – Вы заслужили второй шанс, – проговорила она. – А теперь возвращайтесь и постарайтесь им воспользоваться.

Врач уже собирал свой саквояж – он ничего не мог сделать. Ничего, даже если бы оказался здесь сразу после аварии. Вверху на шоссе мелькали синие, красные и желтые огоньки. Ослепительно яркие огни реанимации были установлены так, чтобы светить вниз, на машину. Вокруг раздавались голоса, потрескивали рации. На фоне прочих звуков выделялся рокот двигателя машины техпомощи. И все-таки доктор уловил нечто странное, что заставило его остановиться и прислушаться, подняв голову.

– Что такое? – спросил его напарник. Он тоже остановился и огляделся вокруг.

– Я вроде что-то слышал.

– Что?

– Сам не знаю. Похоже на… это. – Он продемонстрировал, сделав неглубокий, быстрый вдох через рот.

– Как ты мог расслышать это при таком шуме?

– Постой, вот снова. Неужели ты не слышал?

• Предыдущая
• 35/68
• Следующая