Банкир - Катериничев Петр Владимирович - Страница 73

• Предыдущая
• 73/135
• Следующая

— Промути эту тему, Назар. Уж больно у разрядников сумки тяжелые. Да и сами они…

— Так чего, «ксивы» у них, что ли, прощупать?

— Да хоть яйца им щупай!

— Думаешь, служивые?

— Да у них на морде у каждого три буквы написано…

— М-да… Тогда — с налету нельзя. Помэркуваты трэба.

— Меркуй. На то и поставлен.

— М-да… Нэ було у бабы лиха, та купыла порося…

— И рыло — полтинником.

— Сделаю, — неожиданно расцвел Назаренко улыбкой. — Усе будет у порядке, шеф! Обокрасть их могут? Или — хулиган какой пьяный прицепится?

— Легко.

— Вот. А по факту кражи можно и потолковать со спортсменами…

— Смотри не влети.

— А не пойман — не вор.

Валериан Эдуардович Горин остановил кассету, снял очки, откинулся в кресле. Глаза его, лишенные толстых линз, разом уменьшились, взгляд стал потерянным и жалким, или — обращенным в себя, как это бывает с очень близорукими людьми, вдруг оказавшимися без привычного укрупнения мира. Впрочем, сейчас линзы на глазах носили многие с вполне нормальным зрением — стекло, особенно дымчатое, словно отделяло их от сутолоки мира, затеняло алчность или ненависть, зависть или злобу, азарт или жестокость, таившиеся в глазах.

Дымчатые очки стали таким же бессменным атрибутом многих бизнесменов и политиков, как и галстук. Впрочем, подобный фокус могли проделывать любые очки.

Не все люди умели контролировать почти неуловимое движение зрачков, когда говорили не правду; линзы позволяли скрыть этот «милый» недостаток. Впрочем, это не касалось «динозавров», прошедших по партийной или бюрократической лестнице «большой путь от сперматозоида до маршала». Эти лгали спокойно, уверенно, неторопливо, глядя с экрана в «глаза народу» в виде бликующего объектива дорогой камеры…

Валериан Эдуардович не спешил. Да, он боялся Магистра — этот мастодонт в последнее время стал уж слишком нервным и неуправляемым и вполне мог отдать своим отморозкам фатальный приказ… Но… Неуправляемых людей нет. У каждого — и своя заноза в пятке, и свое тайное наслаждение. Просто нужно найти эти точки и умело на них воздействовать. Многие работают по простой, но от этого не менее действенной схеме: накатить, испугать, довести до грани слома и — отступить, «погладить по шерстке»… Все это — игры для кретинов. Если знаешь, кто с тобой играет, делай вид, что принял его условия игры, и играй по своим правилам.

Аксиома любой войны, необходимая и для выживания, и для победы. Все эти легенды про рыцарство… Кстати, о рыцарстве… Что-то много в подсознании объекта накопилось этого бреда… Валериан нажал клавишу и снова запустил кассету.

Сегодня он чувствовал вдохновение. И еще — новое, полностью захватившее Валериана ощущение небывалой внутренней свободы, превосходства над окружающими, и прежде всего — над Магистром, над Германом, над тупыми, ненавидящими «яйцеголовых» охранниками, да и над всей этой, постепенно дичающей, бредущей «в никуда» страной… Помнится, в детстве он прочел этот роман Александра Грина — «Дорога в никуда». Почему в русской литературе этого тяжелого алкоголика считали «светлым романтиком»? Ощущение безысходности, безнадеги тогда овладело Валерианом настолько, что он едва не покончил с собой.

— Что ты обо всем этом думаешь? — спросил Горин коллегу, увлеченно просчитывающего что-то на компьютере.

— Тупик.

— Почему?

— По-моему, нам просто подсунули этого молодчика… Ты заметь, он по векам порхает, как дирижер по нотам! И — никакой конкретики.

— Ее и не должно быть. Может быть, шифр — в стихах?

— Да я уже давно разложил эти строфы на молекулы. Ничего. Пустышка.

— А расшифровка смыслов?

— Воз и маленькая тележка…

— «Головнями на ветру тлеют головы…» Что это?

— Это просто. Представь затухающий костер. Головня подергивается золой, из черной становится серой, пепельной, пока не истлеет вовсе и не превратится в прах. В ничто. Ну а по данному тропу… Седина это…

— И по цвету…

— Цвет — серый или серебристый, это как свет ляжет.

— Как свет ляжет… «Выстужая жар из душ, свет — из памяти…»

— Тоже просто: Евангелие от Иоанна, глава восьмая, стих двенадцатый:

«Опять говорил Иисус к народу и сказал им:

Я — свет миру; кто последует за мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни».

— Ты что, знаешь Евангелие на память?

— Конечно. Во-первых, мне нравится, во-вторых — ты и не представляешь себе, Эдуардыч, сколько людей, даже считающих себя атеистами, неосознанно кодируют свои «ключи» новозаветными или ветхозаветными текстами и преданиями…

— Пожалуй… Но… Откуда взялись эти стихи?

— А может, он — импровизатор.

— Кодировщик?

— Банкир!

— Банкир-импровизатор?.. Может быть, имеется несколько ключей, которые меняются в зависимости… В зависимости от чего?

— Не грузи себя, Эдуардыч… Так ты на Сальери похож…

— Ты считаешь — гармонию алгеброй проверить невозможно? А как же закон «золотого» и «серебряного» сечения? Ему подчиняются все гениальные произведения — будь они литературные, живописные, архитектурные…

— Подчиняются — да, но создаются авторами интуитивно, талантом, гением…

Труд незаметен для публики; иначе — это ремесло. Сальери упивается своей верностью «музыке», «вольному искусству»… А на самом деле служит не Богу — собственной гордыне.

— Погоди, но он прав! Разве справедливо — он трудился, а гений — Моцарту… «Гуляке праздному…»

— Хм… Помнишь литературную байку? Пришел Гоголь к Пушкину, принес какую-то дрянную поэму собственного сочинения, которую впоследствии сам же и пожег… Ему слуга ответил: «Барин спят-с…» Гоголь с пониманием: «Всю ночь писал?» — «Нет-с. В карты играл». К чему я? К тому, что в представлении многих и Пушкин был «гуляка праздный». Люди видят результат, полагают. Бог несправедливо распорядился: одному и талант, и любовь женщин, и… А ведь Моцарт трудился не меньше, чем Сальери, трудился до истощения, до самопожертвования… А сказал просто, как гений: «Бессонница моя меня томила…» Его «бессонница» — это и есть состояние каждодневной, непрерывной, непрекращающейся работы, которая требует от человека его всего, без остатка…

Мало родиться гением — нужно найти в себе мужество быть им. Мужество слышать Бога и поступать… Помнишь моление о чаше?

— Смутно.

— «Пришли в селение, называемое Гефсимания; и Он сказал ученикам Своим: посидите здесь, пока Я помолюсь. И взял с Собою Петра, Иакова и Иоанна; и начал ужасаться и тосковать. И сказал им: душа моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте».

— И какое это имеет?..

— Подожди. «И отошел немного пал на лице Свое, молился и говорил: Отче Мой! Если возможно, да минует меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты». Вот это и отличает гения от интеллигента: готовность повторить крестный путь Христа, ибо желание Господа важнее суетных людских желаний…

— «Освяти знаменьем Русь, землю крестную…»

— Да. Так.

— Хм… Как же мне, бедному еврею, понять такую «глыбочину»… — саркастически усмехнулся Горин.

— Просто. Помнишь у Есенина? «Отговорила роща золотая…» — напел Михалыч.

— »…березовым веселым языком…»

— Что ты видишь?

— В смысле?..

— Какую картину?

— Я…

— Да. «Золотая роща» Исаака Левитана. Этот действительно бедный, больной еврей прошел свой крестный путь; он сам недоумевал, почему его родители сменили местечко на холодный, неласковый Петербург, где прожили совсем недолго… Ему негде было жить, он ночевал в неотапливаемых классах академии, откуда «жидка» гонял вечно пьяный сторож… Но кто кроме него смог бы сделать то, что он сделал для России?.. Кто бы смог понять обреченное одиночество «крестной земли»? Левитан смог. И — «Рощей», и «Владимиркой»… И тем — остался навсегда.

Неисповедимы пути Господни.

— Ну не такой уж он был бедный и больной… И женщины…

— А куда без них? Кстати, отвлечься не желаешь? Горин отрицательно помотал головой.

• Предыдущая
• 73/135
• Следующая