Запертое сердце - Картленд Барбара - Страница 18

• Предыдущая
• 18/33
• Следующая

Глумясь над своими колебаниями, он в то же время прекрасно понимал, что, какой бы прекрасной актрисой ни была женщина, она не способна смотреть с таким обожанием, которое он увидел в глазах Сириллы, или заставить свой голос звучать с такой неподдельной искренностью.

— Какой абсурд — воспринимать меня как рыцаря в сверкающих на солнце доспехах! — оставшись один, воскликнул герцог. — Боже мой, если бы мои друзья послушали Сириллу, они животы надорвали бы от смеха!

Гораздо лучше тех, кто его критиковал, он представлял, какую создал себе репутацию. Он был отлично осведомлен о последствиях своих буйных выходок. Газетные статьи, в которых осуждалось его поведение, только веселили его.

Он намеренно бросил вызов устоям общества, его целью было шокировать обывателей, стать олицетворением всего, что считалось развратным и аморальным.

Он преуспел в своем начинании, однако это, как ни странно, не притупило боль, которая и была причиной столь вызывающего поведения, не залечило рану.

— Черт побери, я становлюсь излишне впечатлительным! — громко проговорил он.

Он обвел взглядом огромную комнату с обшитыми резными панелями стенами, расписным потолком, скрытой под балдахином широченной кроватью, в изголовье которой висел герб.

Внезапно его охватило бешенство.

— К дьяволу этот дом! — возмутился герцог. — Он полон призраков, которые заглядывают мне через плечо! Завтра же вернусь в Париж — там мое место, и только там я чувствую себя дома!

У него возникло впечатление, будто он бросил вызов своим предкам. Его не покидало ощущение, что они тянутся к нему из своих могил, пытаясь вернуть его в свой круг и заставить подчиниться их воле.

Они звали его. Ему слышались их голоса и виделось выражение жалости и сочувствия в их глазах.

«Я отказываюсь слушать вас! — хотелось ему крикнуть. — Один раз мне уже удалось сбежать от вас. И сейчас удастся!»

Герцог схватил стоявшую возле кровати свечу. От резкого движения пламя заколебалось, и на ковер потек воск. Повернувшись, он распахнул дверь, соединявшую «Спальню короля»и «Спальню королевы».

Между комнатами шел узкий коридор, в котором стоял шкаф. Рядом была дверь в туалет и в ванную.

Герцог, одетый в мягкие туфли, на которых были вышиты его инициалы, бесшумно двинулся по коридору. Поверх ночной сорочки он накинул бархатный халат.

Много лет прошло с тех пор, когда он в последний раз открывал дверь в «Спальню королевы». Тогда он был еще ребенком, и в этих комнатах жили его отец и мать.

По утрам он радостно носился по коридору, соединявшему спальни родителей. Сначала он забегал к матери, чтобы схватить какое-нибудь лакомство с подноса, на котором стоял ее завтрак, а потом мчался к отцу, чтобы посмотреть, как его бреет камердинер.

Комната матери всегда была наполнена ароматами цветов, в любое время года стоявших в огромных вазах на позолоченных столиках, и ее любимых духов, отличавшихся очень тонким запахом.

Герцогу показалось, что до него донеслось с детства знакомое благоухание цветов, однако аромат духов оказался иным.

Это были те самые духи, которыми Сирилла пользовалась сегодня вечером. Они напомнили ему о весенних цветах, вернее, о жасмине, одном из первых вестников весны.

Герцог сообразил, что просидел в своей комнате довольно долго, и время сейчас, должно быть, позднее. Его рука потянулась к двери в комнату Сириллы, но внезапно он подумал, что, возможно, она уже давно спит и его появление может напугать ее.

Он очень осторожно повернул ручку и, когда дверь приоткрылась, заглянул в комнату.

Но Сирилла не спала. Одного взгляда хватило, чтобы убедиться в этом: огромная кровать, застеленная шелковым бельем бледно-синего цвета, столь характерного для севрского фарфора, была пуста.

Свеча, стоявшая рядом с кроватью, высвечивала Сириллу, которая, опустившись на скамеечку и обратившись лицом к стене, произносила молитву.

Эта скамеечка осталась с тех пор, когда комната принадлежала его матери, однако он никогда не видел, чтобы та молилась.

Сейчас же этой скамеечкой воспользовалась Сирилла, которая была одета только в ночную сорочку. Отблески пламени свечи играли в ее волосах.

Ее ладони были сложены вместе, и, хотя она стояла прямо, ее голова была склонена, а глаза закрыты.

Несколько мгновений герцог наблюдал за ней. Внезапно она подняла глаза на картину, висевшую на стене.

Герцог хорошо знал, что на ней изображено. Это была копия картины Боттичелли, которая называлась «Магнификат». Ее привез из Флоренции один из предков герцога.

Когда он был ребенком, ему очень нравилась эта картина. Мадонна с младенцем на руках в окружении ангелов, которые держали над ее головой корону. И тут герцог понял, что в красоте Сириллы присутствует та же одухотворенность, что и в ликах, изображенных Боттичелли, ангелов.

Лицо Сириллы светилось каким-то божественным внутренним светом. Герцогу не надо было говорить, о ком молится Сирилла и о чем она просит в своих молитвах.

Как бы натолкнувшись на невидимый барьер, который возвела между ними ее непорочность и который он не посмел преодолеть, герцог закрыл дверь и вернулся в свою спальню.

Герцог завтракал в специально предназначенной для этого овальной комнате, которая была залита солнцем. Он как раз доедал жареную рыбу, когда в комнату вошла Сирилла.

— Пожалуйста… не вставайте, — попросила она, увидев, что герцог поднимается со стула. — Сегодня такой чудесный день, и я с нетерпением жду, когда мы поедем на виноградники… как вы мне обещали.

— Я не забыл об этом, — ответил герцог. — Час назад я отправил управляющему записку, в которой предупредил о нашем приезде. Уверен, что он захочет, чтобы мы попробовали вина самых различных урожаев, поэтому на обратном пути будь осторожна и не свались с лошади!

— Сомневаюсь, что я много выпью, — совершенно серьезно сказала Сирилла.

— Я и сам не допущу этого, — ответил герцог.

Улыбка, которой она встретила его слова, навела герцога на мысль, что вряд ли какой-либо мужчина отказался бы заботиться о ней.

— Ты завтракала?

— Да, спасибо, — проговорила она, — но мой завтрак был не так обилен, как ваш. Можно я стащу у вас рогалик? Мне даже в голову не пришло попросить меду. Уверена, что мед с вашей пасеки — лучший в Турене.

Не дожидаясь его разрешения, она взяла рогалик и намазала его маслом и медом.

— Если бы я верил всему, что ты говоришь не только обо мне, но и о моих владениях, я стал бы страшно тщеславным, — довольным тоном сказал он.

— А почему бы и нет? — удивилась Сирилла. — Ваши владения действительно лучшие! Только вчера я слышала, как ваш старший грум говорил, что во всей провинции не сыскать жеребца, который мог бы сравниться с вашим. Герцог рассмеялся.

— Не сомневаюсь, что мой пастух считает, будто мои коровы дают лучшее молоко во всей округе до самого Шербура!

— Я уверена, что они оба правы, — сказала Сирилла. — Все, кто был на свадьбе, наперебой превозносили ваши вина!

Герцог отодвинул тарелку и проговорил:

— Давно у меня не было такого зверского аппетита. Подозреваю, что здесь самый хороший воздух! — поддразнил он Сириллу.

И в то же время он прекрасно сознавал, что вовсе не плохой воздух Парижа лишал его аппетита по утрам, а количество выпитого вечером и прочие излишества.

Сегодня он неожиданно ощутил, как его тело налилось силой, он почувствовал себя свежим и отдохнувшим.

Он последовал за Сириллой в холл, где ему подали шляпу, хлыст и перчатки. Лошади уже ждали их. Герцог отметил про себя, что амазонка из белого пике, сшитая по последней парижской моде, идет Сирилле гораздо больше, чем зеленая, в которой она была вчера.

Грум помог ей сесть в седло. Герцог собрался было вскочить на своего жеребца, которого с трудом сдерживали два конюха, но внезапно увидел, что к нему бежит Пьер де Бетюн.

— Письмо из Парижа, монсеньер, вам нужно срочно заняться им, — обратился тот к герцогу.

• Предыдущая
• 18/33
• Следующая