Велькино детство - Олейников Алексей Александрович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/12
• Следующая

Обтер его о футболку и надкусил твердую мякоть.

— Тьфу, — тут же выплюнул он кислющий кусок, и выкинул абрикос под забор. — Дрянь какая.

Два последних дерева так и остались стоять.

У деда с бабушкой было много зверей. То есть скотины, как выражалась бабушка.

Так и говорила — «уйди, скотина», отпихивая от кормушки морду настырной коровы Зорьки, чтобы положить охапку сена. Голодная Зорька имела обыкновение высовываться из коровника и оглушительно мычать — так, что маленькая Полинка, застигнутая во дворе этим воплем, со всех ног кидалась в дом, теряя на бегу шлепанцы. В курятнике, отгороженной пристройке возле дома, жили куры, и там все время кипела бурная птичья жизнь. Бабушкины куры отличались неуживчивым нравом, и поэтому, что ни день, в курятнике приключался переполох: там слышалось оглушительное квохтанье, прорезаемое победным жестяным кличем петуха, курицы тяжело перепархивали с насеста на насест, а в горячем летнем воздухе плыли пух и перья. Маршруты свои Велька обычно прокладывал в обход курятника.

За забором-сеткой жили утки и индоутки — тюрки, как их называла бабушка. Утки и тюрки были птицами флегматичными до зевоты и ничем примечательным себя не проявляли. Интересно было наблюдать только за утятами. Их держали отдельно от взрослых уток, пока те не подрастали настолько, чтобы их не затоптали. Велька иногда помогал Полинке выгуливать утят. Смешные и пронзительно желтые, они быстро—быстро бежали по двору, переваливаясь на перепончатых лапках, и нежно свиристели. В утятах был силен стадный инстинкт, и когда их разом выпускали из загончика, издалека казалось, что по двору мечется целый клин огромных одуванчиков.

Иногда ребята даже набирали таз — пускали одного-другого утенка в плаванье и те суматошно носились от края к краю, расплескивая воду. Впрочем, серьезно Велька никогда с утятами не возился — это было девченочье занятие, к тому же потом их надо было сушить под лампой, укутывать полотенцем, баюкать, а от этих действий Вельку просто передергивало.

Был еще старый пес Кардамон, обитавший в будке, и державший в отношении Вельки вооруженный нейтралитет и была кошка Глашка — тощая, пронырливая и удивительно плодовитая. Из породы настоящих деревенских кошек, цвета жеванной бумаги в клеточку, с серыми подпалинами, она каждый год педантично приносила по пять штук котят. У бабушки не хватало духа их утопить, и подросших котят раздавали по родственникам и знакомым. Но, как правило, кошкоприемный ресурс был сильно ограничен, ведь у большинства знакомых и родственников подрастали Глашкины дети предыдущих поколений.

— Дед, ты б завез бы кошенят, — говорила обыкновенно бабушка, наблюдая, как трое-двое оставшихся котят, оттеснив от еды мать, энергично работают челюстями. Ели котята, как и Глашка, все, — от жареной картошки до кукурузы и вообще были зверьми неприхотливыми и все время голодными.

— Уйди, дура, наплодила ораву, — укоряла бабушка Глашку, которая, подняв хвост, следовала за ней на кухню.

Тогда дед сажал котят в старый кожаный портфель, — так, что оттуда высовывались только ушастые мяукающие головы, и уносил их по улице в бригаду, определяя кого в конюшню, кого на элеватор, а кого и на склад.

Но самыми интересными для Вельки зверьми были нутрии.

Они жили в специальном отдельном сарае с бетонным полом — чтобы не прокопали ход для побега и в кирпичных клетях — чтобы не прогрызли стен. Когда Велька в первый раз увидел их, то даже слега испугался. В полутьме, на дне черных квадратов, возились какие-то покатые обтекаемые тени, и лишь изредка мелькал отблеск тусклой лампочки на густой плотной шерсти. Поднеся лампочку на длинном проводе поближе, и наклоняясь, Велька увидел, как на него из темноты, вознеся острую мордочку кверху и поднявшись на задних лапах, смотрит огромная крыса, размером с трех Глашек сразу. Понюхав воздух, и убедившись, что Велька не морковка, свекла, и даже не лебеда, нутрий опустился на четыре лапы и продолжил грызть какую-то разлохмаченную палку.

С крысой, как потом убедился Велька, нутрий роднил только длинный голый хвост. В остальном же, они были чудесными добродушными зверьми, не лишенными обаяния. Во-первых, у них был очень красивый мех — плотный и густой, который, казалось, так и ждал, чтобы на него упал свет, чтобы заиграть серебряными переливами. Неважно, какого цвета была нутрия — черная или серебристая, она всегда будто посверкивала на солнце. Сами грызуны понимали свою красоту и старались поддерживать себя в самом выгодном виде, обычно по полдня вычесываясь и умываясь. Вторым замечательным качеством нутрий была их удивительная способность за считанные минуты обглодать любую ветку. Велька бросал в клети срезанные ветви яблони или акации, и в темноте тут же начиналась возня и деловитый хруст, а потом Велька доставал белые, почти отполированные зубами, древесные скелетики. Зубы, кстати, у нутрий были тоже замечательные — два огромных оранжевых резца, которые они щерили по всякому поводу.

В общем, с какого боку не посмотри, нутрии были зверьми обстоятельными и куда более внушительными, чем какой-то пищащий желтый пух на ножках.

Окончательно грызуны покорили Вельку, когда у них родились детеныши. К его удивлению, они с первого часа были уже глазастые и очень самостоятельные. Посадив на ладонь миниатюрную копию нутрии, Велька обнаружил у него все те же повадки, что и у взрослой. Малыш так же умывался, вычесывался, поводил мордочкой и грыз веточки, придерживая их передними лапками.

А когда Велька углядел у детенышей перепонки на лапах, счастью его не было предела. Нутрнненок был тут же погружен в большую бочку с водой, где мгновенно пронырнул от края до края, а затем торпедой заносился по всей бочке с такой скоростью, что Велька с трудом его поймал. Понятное дело, что купания черных нутринят тут же стали для Вельки излюбленной забавой. Однако день за днем детеныши росли все больше, вскоре уже не помещаясь на ладони, и на Велькину бесцеремонность начинали огрызаться. Учитывая, какие у них были зубы, водные процедуры пришлось прекратить.

Но сердце Вельки уже зажглось. К тому же его мучила несправедливость — ведь детеныши хоть в детстве поплавали, а взрослые? Велька ходил вокруг сарая и маялся, представляя, каково им там — в этих каменных мешках, круглый год без солнца и воды, только с лампочкой и его переполняла жалость к бедным зверям. Наконец, он решился просить деда о смягчении режима для нутрий.

— Деда, — подкрался он как-то к нему после обеда.

— Что такое? — завозился на диване задремавший было дед. — Чего, Веля?

— Дед, — Велька присел на диван и сразу приступил к делу. — А давай нутриям бассейн сделаем?

— Да ты что? — дед аж приподнялся от такого предложения. — На кой он им?

— Ну так, — замялся Велька. — Они же водные звери — плавать должны.

— Вот еще — чего придумал, — дед завозился, укладываясь поудобнее. — И так им хорошо.

— Где же хорошо? — возразил Велька. — на улицу не выходят, сидят там, как в тюрьме.

Их бы, конечно, еще и повыгуливать, — мечтательно прибавил он.

— От делать больше нечего — бассейн им делать и выгуливать, — проворчал дед. — И не думай даже.

И он решительно надвинул картуз на лицо.

Велька поглядел на непонятливого деда с великим сожалением и, вздохнув, отправился в двор. Тихий послеобеденный час опустился на село, и все разбрелись по своим делам. Дед дремал в доме, бабушка мыла посуду, Витька возился с солдатиками в комнате. И только Вельке не было занятия. Какая-то мысль бродила в нем, неопределенная и оттого тревожащая, и не давала ему покоя. Он бесцельно прошелся по двору, потом зашел в сарай к нутриям.

В прохладной глубине клетей они тоже мирно дремали, зашевелившись лишь, когда расслышали Велькины шаги — подумали, что человек принес что-нибудь вкусное. Но Вельке показалось, что звери в пустой надежде мечутся по клеткам, пытаясь выбраться. Он вздохнул и в тоске оглядел сарай. Клети там занимали только половину пространства, а на другой половине на голом бетонном полу стояли всякие ящики, банки и прочее барахло.

• Предыдущая
• 8/12
• Следующая