В Помпеях был праздник - Моисеева Клара Моисеевна - Страница 33

• Предыдущая
• 33/53
• Следующая

— Все мы дурным своим поведением разгневали богов, — согласился Антоний. — Я грешен тем, что слишком много размышлял об учении Лукреция и поверил ему, что боги выдуманы. Но не я один виновен перед богами. И вот мы наказаны…

Антоний говорил все это, прижавши губы к уху Стефана, но и так Стефан с трудом понимал, о чем говорит Антоний. Непрерывный грохот, гудящая земля, падающие камни и крики несчастных — все смешалось в страшном, неописуемом гуле, и людям казалось, что они уже в аду.

В тот момент, когда огненная змея скользнула по черному небу и на мгновение осветила землю, Антоний увидел, что обрушившиеся колонны и стены какой-то виллы наполовину уже засыпаны пеплом. И он понял, что никогда уже не увидит своих родителей. Он схватил Стефана за руку и стал умолять вернуться к вилле философа. Но Стефан тащил его вперед, туда, куда катился поток людей.

День был жаркий, душный. Манилий Тегет то и дело подымался со своего деревянного ложа и подходил к маленькому фонтану, чтобы немного освежиться. В этот день он читал Эпикура и много думал над его философскими трудами.

«Согласно Эпикуру, цель философии — счастье человека, — думал Манилий Тегет. — Надо найти его письмо к Менойкею. Мне помнится, там есть любопытные строки. Надо их записать для Антония. Кстати, скоро ли он вернется со своим другом?.. И что за фантазия у сына, будто они так необычайно схожи, что их и не различишь… Какая фантазия! Однако где это письмо? Вот и строки…»

«Пусть никто не откладывает философию в юности и пусть не устает от нее в старости. Ведь никто не может быть недозрелым или перезрелым для здоровья души. И кто говорит, что час для философии еще не наступил или уже отлетел, уподобляется говорящему, что час для счастья или еще не пришел, или уже не существует. Поэтому философия необходима и старцу и юноше: первому — чтобы на склоне лет он обновлялся благами, радуясь прошлому; второму — чтобы он был юношей и вместе пожилым по бесстрашию перед грядущим».

Манилию Тегету от всей души хотелось, чтобы его Антоний воспитал в себе бесстрашие перед грядущим. Он много думал о сыне последнее время. Может быть, потому, что Антоний уже более осмысленно и увлеченно относился к занятиям философией и задавал великое множество вопросов, которые и самого Манилия Тегета ставила в тупик.

Манилий Тегет вспомнил сейчас разговор о Лукреции, о богах, о религиях и сам себе улыбнулся. Он был рад тому, что Антоний каждый раз с увлечением обращается к мыслям великих, которые не всегда ему понятны, но постоянно вызывают интерес и желание понять.

Размышляя над словами Эпикура, Манилий Тегет сорвал алую расцветшую розу и, вдыхая аромат, думал о том, как философия украсила ему старость и как она вдохнула жизнь в юного Антония, заставила его мыслить.

«Ему еще далеко до бесстрашия перед грядущим, но если он пе покинет свое занятие, я убежден, предсказания великого Эпикура сбудутся…»

Но вдруг сумрак опустился над благоухающим цветами перистилем, раздался гул, задрожали мраморные колонны. Манилий Тегет вскочил и в растерянности бросился в дом.

— Боги гневаются! — закричал он. — Где ты, Паксея?! Стены закачались, и вдруг обрушился карниз с лепными украшениями. Карниз упал к ногам Манилия Тегета.

— Боги милостивы… — прошептал философ, обходя обломки. В доме поднялась суета. Забегали слуги. Покинула свои покои Паксея. Спотыкаясь, в полной темноте она пыталась найти Тегета. Элий Сир покинул свою каморку, так и не бросив резца и молотка: он доделывал голову мраморного амура для фонтана богатого пекаря Прокула.

— Что делать нам? Боги гневаются, великий господин!

— Трясущиеся стены — плохая защита. Нам надо выйти во двор, Элий Сир. Паксея, подай мне свою руку… Прикажи служанке зажечь светильник. Как дрожат стены… Какой сумрак спустился на землю в этот солнечный день!.. А вилика нет. Вилик в поле.

Они вышли за ворота и увидели грозное пламя огнедышащего Везувия. В это время с неба посыпался горячий пепел, и люди, бегущие по узкой темной улочке, бросились к стенам дома Тегета, чтобы укрыться от горячего дождя. Но снова раздался грохот, стены задрожали, и они с криками отчаяния побежали вперед. А из соседних домов выбегали женщины, старики, дети, и вся улица заполнилась кричащими, плачущими и стенающими людьми.

— Гнев богов страшен, Паксея, — сказал Манилий Тегет. — Мы должны покинуть дом. Горячий пепел Везувия засыплет нас и крыша обрушится на наши головы, если мы тотчас же не уйдем отсюда.

— Ты прав, Манилий Тегет. В перистиле обрушились две колонны. Твои книги завалены обломками карниза. Но если мы покинем дом и уйдем без Антония, как он найдет нас?..

— Однако придется покинуть дом, Паксея. Надо позвать рабов. Пусть возьмут мягкие вещи — прикрыть головы.

— Я думаю, что кому-нибудь из нас следует вернуться в дом и взять что-нибудь ценное, — предложила Паксея. — Пойдем вместе, Манилий Тегет. Ведь мы покинем этот дом навсегда.

Они кинулись к воротам своего дома, но тут вместе с дождем горячего пепла посыпались камни. Большой камень упал совсем рядом с Манилием Тегетом. Старый философ и Паксея остановились. Манилий Тегет позвал Элия Сира и сказал:

— В моей библиотеке под свитками стоит ящик с деньгами. Ступай вынеси его. Если сможешь, загляни в винодельню, маслобойню, в пекарню… Позови рабов, пусть хватают все, что нам нужно в пути: одеяла, ковры, подушки, еду… Мы тотчас же покинем дом.

Элий Сир бросился к винодельне, к маслобойне, к пекарне, собрал рабов, приказал войти в комнаты и взять все, что доступно. Сам он проник в комнату господина, извлек из-под свитков деревянный ящик с деньгами и принес его к воротам, где стояли господин и госпожа. Вдруг яркая молния осветила небо, и Тегет увидел засыпанные пеплом розы и мертвых птиц, которые упали с неба.

— Всего лишь час тому назад они пели… — сказал Манилий Тегет.

Вокруг господина уже собрались рабы и рабыни. Одни принесли подушки и ковры, другие позаботились о еде. Кто-то принес небольшой сосуд вина, который стоял на кухне и был приготовлен к обеду рабам.

— Я не взял ни одного свитка… — вздохнул Манилий Тегет. — Я покидаю свой дом и ухожу в неизвестность…

— Целый город окутан мраком, целый город засыпан горячим пеплом… О чем ты говоришь, Манилий Тегет! — воскликнула Паксея.

— Нам пора в путь, достойный господин, — сказал Элий Сир. — Если мы тотчас же не тронемся в путь, мы погибнем здесь.

— Ты прав, Элий Сир. Я медлил, надеясь, что Антоний появится у наших ворот. Но его нет, и мы пойдем. Берите каждый что может… Мы покинем поместье. И если боги в своем великом гневе проявят лишь каплю справедливости, то мы встретим Антония. Пойдемте вслед за этой толпой.

— С твоего разрешения, господин, я потащу этот ящик с деньгами. Он тяжел и пригодится тебе, когда небо посветлеет. Пока человек жив, он нуждается в благах земных.

— Ты прав, Элий Сир. Тащи этот ящик, иди со мной рядом… Это принадлежит Антонию. Я надеюсь, мы найдем его…

Элий Сир шел впереди. За ним шли слуги, прикрыв головы какими-то вещами, а за ними, взявшись за руки, Манилий Тегет и Паксея вышли за ворота. Они увидели в свете молний молоденькую девушку в белом покрывале. Она, вероятно, склонилась к стене, пытаясь укрыться от падающих камней, но камень обрушился на нее, и она лежала у стены окровавленная. Элий Сир нагнулся над девушкой и услышал стон. Он поднял ее и сказал слугам:

— Бросьте на нее одеяло, чтобы горячий пепел не попал на окровавленное плечо. Помогите ее понести… Как она очутилась здесь? Одна… Может быть, в темноте близкие ей люди не увидели несчастья, а грохот заглушил ее стоны. Они ушли вперед, преодолевая бесчисленные препятствия, и вот уже никогда не найдут ее…

А девушка стонала и звала кого-то в беспамятстве. Нельзя было остановиться, чтобы дать ей немного воды, потому что сейчас семья Манилия Тегета вместе с рабами и слугами вышла на дорогу, ведущую к Геркуланским воротам. А дорога рта была запружена людьми и повозками. Казалось, что эта лавина, кричащая, стонущая и плачущая, пришла из ада.

• Предыдущая
• 33/53
• Следующая