Любовь и Люсия - Картленд Барбара - Страница 3

• Предыдущая
• 3/29
• Следующая

Маркиз пошел дальше. Солнце уже совсем рассеяло дымку над водой и засияло тем прозрачным светом, который Тернер так любил изображать в своих красочных пейзажах.

Но маркиз думал вовсе не о красоте, его окружающей, и не о слиянии природных и рукотворных шедевров. Он думал о себе. Он провел в Венеции десять дней и уже с нетерпением предвкушал отъезд. Конечно, Франческу нелегко было оставить, но, несмотря на ее притягательность и красоту, маркиз частенько подумывал о том, что не стоит отводить ей слишком большое место в своей жизни. Ему хотелось быть далеко и нуждаться в ней, сожалеть об утрате, уехать, борясь с желанием остаться.

«Аластер ошибся, — вздыхал маркиз, шагая вперед. — Я так ничего и не вынес из своего путешествия, не считая того, что езду верхом я предпочитаю ходьбе, а англичан — иностранцам».

Он тут же обвинил себя в непростительной черствости, до которой не должен был опускаться. Уж лучше бы по-детски удивляться всему новому и необычному!

А что он увидел нового?

Что необычного он услышал на обедах, данных в его честь?

Разве эти речи один в один не похожи на те, что он слышал за собственным столом на Беркли-сквер или в Уайт-клубе?

И разве Франческа, если уж быть откровенным до конца, не походила на «прелестниц», охотно кидавшихся в его объятия в Лондоне или на светских львиц, соблазнительно поглядывающих на него и кокетливо надувающих губки?

«Чего я хочу? Чего я, черт побери, ищу?» — спрашивал сам себя маркиз. Тут он, к своему удивлению, увидел, что стоит на пьяцца Сан-Марко.

Оказалось, что он, сам того не заметив, прошел переулками позади дворцов, перешел несколько мостиков, пересекавших малые каналы и оказался в центре города.

Он так глубоко задумался, что закончил свою прогулку, едва успев начать ее.

На пьяцца Сан-Марко уже было много людей, мужчины и женщины, торопившиеся кто на работу, кто на рынок, а хорошо одетые мужчины, вероятно, возвращались домой из казино или из теплых постелей куртизанок.

Некоторые, подобно маркизу, прогуливались по площади в ранний час ради моциона или чашки кофе в одном из многочисленных уютных кафе, скрывавшихся под арками домов недалеко от площади.

Маркиз едва замечал прохожих, поскольку они интересовали его ничуть не больше, чем потрясающая архитектура, окружавшая площадь.

Стук каблуков гессенских сапог эхом отдался меж колонн, когда маркиз ступил на мощеную площадь.

Он направился к центру площади. Перед ним открылся собор Сан-Марко, сверкающий золотом мозаик, украшенный четырьмя великолепными бронзовыми лошадьми при входе и поражающий огромными куполами.

По мостовой важно разгуливали голуби. Маркиз прибавил шагу, и птицы, испугавшись, перелетели на несколько футов дальше.

Тут маркиз увидел официантов, выставляющих перед кафе столы и стулья, и решил выпить чашечку кофе. , При мысли об этом он почувствовал жажду — то ли от выпитого спиртного прошлой ночью, то ли от ночи в душной спальне.

Он сел за ближайший столик, правда, в такую рань все столики были еще свободны. К маркизу немедленно подбежал официант.

Маркиз сделал заказ — он знал итальянский язык достаточно хорошо и мог объясниться в кафе или магазине, но вести на нем светскую беседу он не мог.

Взгляд маркиза равнодушно скользил по великолепной площади.

Его не покидали мысли о нем самом, о дальнейших планах, о скорейшем возвращении в Лондон, если не на следующей неделе, то хотя бы через неделю.

Можно было, конечно, побывать в Неаполе или в Риме, но маркизу не хотелось. К тому же он подозревал, что будет еще скучнее, чем возвращение в Лондон, «английское однообразие», как говорил Аластер.

Официант принес кофе. Наливая его в чашку, маркиз вдруг понял, что зашел в кафе «Флориана», старейшее в Венеции, которое было открыто еще в 1702 году.

Он тут же вспомнил неприязнь венецианцев к своим врагам и новым правителям, которая проявлялась во всем.

Венецианцы часто посещали кафе «Флориана», но упорно бойкотировали кафе «Квадри», которое принадлежало австрийцам. Ни один житель города никогда не приветствовал австрийских музыкантов и не бросал ни единого взгляда на высившийся перед Сан-Марко флагшток, на котором развевался австрийский флаг с двуглавым орлом.

«Наверное, в этом и скрыт секрет привлекательности Венеции, — подумал маркиз. — Страна похожа на капризного ребенка, который, как его ни наказывай, продолжает бунтовать».

Солнце светило все ярче, и собор ослепительно сиял, мешая разглядеть флаг, который венецианцы считали постоянным напоминанием о своем позоре. Тут маркиз заметил, что рядом с ним кто-то стоит. Не утрудившись посмотреть в сторону, он решил, что это нищий, и взмахом руки приказал ему убираться.

Поистине невозможно было просидеть хоть сколько-нибудь времени в кафе «Флориана» или в любом другом, чтобы нищие не клянчили деньги или не приставали уличные торговцы. Такова была традиция. Сам Гарди, еще не прославившись на весь мир, продавал свои картины в кафе «Флориана».

А назойливый незнакомец не желал уходить, и маркиз медленно повернул голову, припоминая, не завалялась ли у него в кармане мелкая монета, которой удастся откупиться.

Он увидел стоящую у его стола женщину. Она была очень худой — все-таки нищенка, решил маркиз, но тут она заговорила по-английски.

— Могу ли я обратиться к вам, милорд?

Ее голос был негромок, а речь свидетельствовала о хорошем образовании. Маркиз понял, что, несмотря на Дешевую черную шаль на ее плечах, женщина не была нищенкой.

Приглядевшись к ней более внимательно, он увидел, что у нее красивые глаза — большие, но не голубые, как можно было ожидать после того, как она заговорила по-английски, а темно-серые, того же цвета, как голуби на площади.

— Да вы англичанка! — воскликнул маркиз.

— Да, я англичанка… милорд, и как англичанка… я нуждаюсь в вашей помощи… очень нуждаюсь!

Одежда у нее износилась едва ли не до дыр, но голос принадлежал настоящей леди.

После некоторого колебания маркиз привстал и предложил:

— Присядьте и расскажите, чем я могу вам помочь.

Пока девушка усаживалась на стул, маркиз подумал, что совершает огромную ошибку. Сейчас он наверняка услышит какую-нибудь душещипательную историю… надо было сразу дать ей денег и велеть убираться.

Когда девушка оказалась напротив него, маркиз увидел, что черты ее лица совершенны, а небольшой прямой носик явственно говорит о благородном происхождении.

Вопреки всем приличиям ее руки были без перчаток.

Пальцы у незнакомки оказались длинными, тонкими, изящно закругленными и, как заметил придирчивый маркиз, безупречно чистыми.

Девушка смотрела не на него, а куда-то, в сторону, словно желая заговорить, но смущаясь произнести хоть слово.

Маркиз ожидал от нищенки совсем не такого поведения, поэтому заговорил первым и гораздо мягче, чем обычно привык разговаривать:

— Расскажите же мне то, что собирались.

Неожиданно на ее губах появилась улыбка, и девушка произнесла:

— Дело в том, милорд, что я… была так уверена, что вы не станете меня слушать, что теперь… я несколько… растеряна.

— Почему вы решили, что я не стану слушать? — с любопытством поинтересовался маркиз.

— Потому что все джентльмены, к которым я обращалась, велели мне… уходить прочь.

Она тяжело вздохнула — казалось, вздох исходил из самой глубины ее сердца — и произнесла:

— Я уверена, что это моя вина… я очень плохо умею торговать. И мой отец тоже не умеет… и в этом вся беда.

Она умолкла, и маркиз произнес:

— Не начнете ли вы с самого начала? Пока что мне довольно трудно понять вас. Как вы, англичанка, очутились в Венеции? Вы путешественница или живете здесь?

— Мы здесь живем, милорд. Мой отец — художник.

Маркиз улыбнулся.

— Теперь понимаю. Вы пытаетесь продавать его картины.

История была не нова. Художники, пытающиеся жить на доход от продажи своих картин, всегда и везде с трудом сводят концы с концами. А уж в Венеции, где столько полотен величайших мастеров мира, трудно представить себе, будто прогуливающиеся по пьяцца Сан-Марко станут охотно покупать картины неизвестного художника.

• Предыдущая
• 3/29
• Следующая