Собрание сочинений, том 15 - Маркс Карл Генрих - Страница 21

Гарибальди вступил в Калатафими в тот же день, когда Ланди оставил его, — 16-го; 17-го он продвинулся до Алькамо (10 миль), 18-го — до Партинико (10 миль) и далее по направлению к Палермо. 19-го непрерывный ливень помешал отряду двигаться дальше.

Тем временем Гарибальди узнал, что неаполитанцы сооружают траншеи вокруг Палермо и укрепляют старые, полуразрушенные валы города со стороны, обращенной к партиникской дороге. Численность их все же достигала по меньшей мере 22000 человек и, таким образом, далеко превосходила те силы, какие мог бы выставить против них Гарибальди. Но они были морально подавлены; их дисциплина ослабела; многие из них стали думать о переходе на сторону повстанцев; в то же время их генералы были бездарны, и это было известно как их собственным солдатам, так и неприятелю. Надежными среди них были лишь два иностранных батальона. При таком положении вещей Гарибальди не мог решиться на немедленный фронтальный штурм города, но и неаполитанцы не могли предпринять против него сколько-нибудь решительных действий, даже если бы их войска были на это способны, так как они вынуждены были постоянно держать в городе сильный гарнизон и никогда не отходить слишком далеко от него. Если бы на месте Гарибальди находился средней руки генерал, то подобное положение привело бы к ряду беспорядочных и нерешительных стычек, во время которых он мог бы обучить часть своих рекрутов военному делу, но зато и королевские войска очень быстро в значительной степени восстановили бы потерянную веру в свои собственные силы и дисциплину, ибо в некоторых стычках они неизбежно оказались бы победителями. Но подобный способ ведения войны не подходил бы ни для восстания, ни для Гарибальди. Смелое наступление было единственной тактикой, которую допускала революция; ошеломляющий успех, вроде освобождения Палермо, стал необходим, лишь только повстанцы подошли к самому городу.

Но как можно было этого достигнуть? Здесь-то Гарибальди и показал себя блестящим генералом, способным не только к ведению партизанской войны, но и к осуществлению более значительных операций.

20-го числа и в последующие дни Гарибальди атаковал неаполитанское сторожевое охранение и позиции, расположенные поблизости от Монреале и Парко на дорогах, ведущих в Палермо из Трапани и Корлеоне, и тем внушил неприятелю мысль, что наступление гарибальдийцев будет направлено главным образом против юго-западной части города и что именно здесь были сосредоточены его главные силы. Умелым сочетанием наступательных операций и ложных отступлений Гарибальди заставил неаполитанского генерала посылать в этом направлении все большее и большее количество войск из города, так что 24-го около 10000 неаполитанцев оказались вне города, на пути к Парко. Именно этого и добивался Гарибальди. Он немедленно заставил их вступить в бой с частью своих войск, медленно отступая перед неаполитанцами и увлекая их все дальше от города, и когда он довел их до Пьяны, через главный горный хребет, пересекающий Сицилию и отделяющий Конкад'Оро («Золотую раковину» — долину Палермо) от долины Корлеоне, он внезапно перебросил главную массу своих войск через другие проходы того же горного хребта в долину Мизильмери, которая выходит к морю близ Палермо. 25-го он перенес свою штаб-квартиру в Мизильмери, в 8 милях от столицы. Мы не знаем, что он далее предпринял в отношении 10000 неаполитанцев, которые застряли на единственной пересекавшей горы скверной дороге, но можно с уверенностью сказать, что он отвлекал их внимание все новыми мнимыми победами, чтобы знать наверняка, что они не вернутся слишком скоро в Палермо. Уменьшив таким образом число защитников города почти наполовину и перенеся линию наступления с трапанской дороги на катанскую дорогу, он мог уже приступить к генеральной атаке. Противоречивые сообщения не дают ответа на вопрос о том, предшествовало ли восстание в городе штурму Гарибальди или оно было вызвано его появлением у ворот города; но достоверно то, что утром 27-го все население Палермо взялось за оружие, и Гарибальди штурмовал Порта Термини, в юго-восточной части города, где ни один неаполитанец его не ожидал. Остальное известно — город был постепенно очищен от войск, за исключением батарей, цитадели и королевского дворца; далее последовали бомбардировка, перемирие, капитуляция. Точные подробности всех этих событий пока еще не известны, но главные факты уже довольно ясны.

Пока что мы должны заявить, что маневры, предпринятые Гарибальди с целью подготовки штурма Палермо, сразу характеризуют его как генерала очень высокого класса. До сих пор мы знали его только как очень искусного и удачливого партизанского вождя; даже во время осады Рима его тактика обороны города посредством постоянных вылазок почти не давала ему удобного случая подняться над этим уровнем. Но здесь он решает чисто стратегические задачи и из этого испытания выходит как признанный мастер своего дела. Способ, каким ему удалось провести неаполитанского главнокомандующего, заставив его допустить грубый просчет и выслать половину своих войск на большое расстояние от города, его стремительный фланговый марш и новое появление перед Палермо с той стороны, с которой его меньше всего ожидали, и его энергичный штурм, предпринятый в тот момент, когда гарнизон был ослаблен, — все эти операции в гораздо большей степени носят печать военного гения, чем все то, что имело место во время Итальянской войны 1859 года. Сицилийское восстание нашло первоклассного военного руководителя; будем надеяться, что политик Гарибальди, которому скоро предстоит появиться на сцене, не посрамит славы Гарибальди-генерала.

Написано Ф. Энгельсом около 7 июня 1860 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5979, 22 июня 1860 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Берлин, 13 июня 1860 г.

Сегодня вечером принц-регент выезжает в Баден-Баден, где 16-го и 17-го сего месяца должно состояться нечто вроде конференции с участием Луи-Наполеона и совета коронованных особ Германии[55] В свиту принца-регента войдут: начальник военной канцелярии генерал фон Мантёйфель, генерал фон Альвенслебен, подполковник фон Шимельман, chef d'escadron [эскадронный командир. Ред.] фон Лоэ, гофмаршал граф фон Пюклер, тайный советник фон Иллер, секретарь регента г-н Боркман и князь фон Гогенцоллерн-Зигмаринген, глава кабинета и член королевской фамилии. Читатель вспомнит, что в связи с частным письмом принца-регента английскому принцу-супругу, перехваченным в Лондоне и сообщенным оттуда Луи Бонапарту [См. настоящий том, стр. 59–60. Ред.] последний настаивал на личном свидании с принцем-регентом, считая такое свидание наилучшим способом рассеять недоразумение, казалось, возникшее между Францией и Пруссией. Вскоре затем, при посещении принцем-регентом Саарбрюккена и Трира, пограничных с Францией городов, Луи-Наполеон снова дал понять, что он не прочь воспользоваться этим случаем для встречи с принцем. Однако это предложение было отклонено. Тем временем распространился слух, что принц-регент собирается пробыть в течение месяца в Баден-Бадене; тогда королю Баварии Максу [Максимилиану II. Ред.] пришло в голову предложить регенту устроить на водах нечто вроде конференции с южногерманскими государями, стремящимися к дружественному соглашению с Пруссией, и на этом съезде продемонстрировать единый фронт против Франции. В то время как принц-регент сразу ухватился за этот проект, принятый также великим герцогом Баденским, королем Вюртембергским и великим герцогом Гессен-Дармштадтским, французский посол в Берлине в одно прекрасное утро официально сообщил прусскому министру иностранных дел г-ну фон Шлейницу, что его августейший государь, в целях рассеять недоверие, невинным объектом которого, по-видимому, является Франция, полагает, что дружеское свидание в Баден-Бадене с нынешним главой прусского государства было бы великим благом как для Германии, так и для Франции. Прусский министр ответил, что и Пруссия является жертвой несправедливых подозрений, которые, однако, едва ли можно рассеять подобным свиданием, и что, кроме того, негласная конференция немецких государей уже созвана в Баден-Бадене. Тогда, еще раз запросив Париж, французский посол ответил, что Луи-Наполеон был бы в высшей степени рад предстать перед возможно большим числом немецких государей и что, кроме того, он намерен сделать лично некое важное, не терпящее дальнейшего отлагательства сообщение. Тут сопротивление Гогенцоллерна было сломлено. Немедленно в Берлине была получена из Вены депеша с выражением неудовольствия Австрии по поводу предстоящего свидания, но прочие германские дворы были более или менее успокоены циркулярной нотой прусского министра иностранных дел. В результате этой ноты король Ганновера сегодня утром неожиданно прибыл в Берлин и сам изъявил готовность сопровождать принца-регента в Баден-Баден, и тогда принц по телеграфу вызвал на конференцию также короля Саксонии. Едва ли нужно прибавлять, что герцоги Кобург-Готский и Нассауский тоже последуют за прочими.