Собрание сочинений, том 15 - Маркс Карл Генрих - Страница 20

Вам, вероятно, известно, что в своей тронной речи принц весьма подчеркнуто говорил о прочности договорных обязательств и о едином фронте, который Германия готова противопоставить любым посягательствам на независимость и целостность немецкого отечества. Неблагоприятное впечатление, произведенное на парижскую биржу этой прямой угрозой, было смягчено с помощью русской газеты «Nord», которая в тоне иронически снисходительной bonhomie [доброжелательности. Ред.] лишает речь принца всякого серьезного значения, напоминает об аналогичных фразах, высказанных им во время Итальянской войны, и в заключение расценивает всю эту часть тронной речи лишь как желание угодить настроениям народа. Что касается остальной части речи принца, то по существу она является лишь перечнем неудач в области законодательства. Немногочисленные важные законопроекты, которые обсуждались в палатах, — законопроекты о браке, о муниципальном управлении и о реформе поземельного налога, от которого дворянство все еще избавлено в большей части королевства, — оказались мертворожденными. Кроме того, принц выразил недовольство тем, что предложенные им самим меры, касающиеся реформы в армии, до сих пор не приобрели силы закона.

Хотя правительство оказалось неспособным даже в нынешней палате представителей, значительное большинство которой составляют сторонники правительства, провести предложенную им реформу армии, оно, наконец, добилось дополнительного ассигнования девяти с половиной миллионов долларов на военные расходы; между тем одновременно, как мне известно по письмам из провинций, задуманные изменения в организации армии без шума, но основательно проводятся в жизнь, с тем чтобы палатам, когда они вновь соберутся, ничего не оставалось делать, как санкционировать то, что к тому времени уже станет fait accompli [совершившимся фактом. Ред.]. Сущность задуманной военной реформы излагается в русско-немецком ежемесячном журнале «Baltische Monatsschrift», который издается в Риге и печатается с разрешения русского генерал-губернатора Лифляндии, Эстляндии и Курляндии.

«Реформа прусской армии», — пишет журнал, — «предложенная непосредственно после заключения Впллафранкского мира, имеет, по-видимому, лишь одну цель — освободить правительство от необходимости апеллировать непосредственно ко всей нации, что при старой военной системе становилось неизбежным всякий раз, когда правительство считало нужным подкрепить свою политику военными демонстрациями. При современном политическом положении в Европе государство, которое, подобно Пруссии, все еще добивается своего полного признания в качестве великой державы, не в состоянии ни нарушать мирную жизнь страны всякий раз, когда встает необходимость продемонстрировать свою военную мощь, ни гарантировать каждый раз населению, что призыв его к оружию действительно связан с началом войны. В системе ландвера таится некое демократическое противодействие монархическим принципам. Мобилизации 1850 и 1859 гг., последовавшие одна за другой через сравнительно короткий промежуток времени и оба раза завершившиеся не войной, а демобилизацией, по-видимому, подорвали доверие значительной части населения Пруссии даже к внешнеполитическому курсу государства. Сами обстоятельства, сопровождавшие обе мобилизации, видимо, позволили народу сделать вывод, что правительство каждый раз, прежде чем объявлять всеобщую мобилизацию, обязано получать согласие общественного мнения. Даже официальные заявления Пруссии относительно ее позиции во время Итальянской войны содержат признание, что мобилизация ландвера встретила неожиданные трудности».

Отсюда русско-германский журнал делает вывод, что Пруссии следует избавиться от системы ландвера в ее нынешней форме, но в то же время намекает с иронической усмешкой, что «такое изменение одного из самых популярных институтов именно в тот момент, когда прусское правительство подчеркивает свой либерализм», представляется весьма затруднительным. Здесь следует отметить, что «Baltische Monatsschrift», этот журнал, издающийся в Риге под опекой царизма, до известной степени является как бы дополнением к газете «Strasburger Korrespondent», издающейся в Страсбурге под бонапартистским покровительством. Оба органа бряцают оружием на германских границах, один с востока, другой с запада. Авторов первого можно рассматривать как литературных казаков, авторов второго — как литературных зуавов. Оба афишируют свою глубокую любовь к Германии и изощряются в мудрых советах той стране, до использования языка которой они к тому же снисходят; Оба стараются подготовить Германию к предстоящим великим преобразованиям и оба сильно отзывают душком entente cordiale [сердечного согласия. Ред.], именно сейчас объединяющего парижский цезаризм с петербургским царизмом; но этим сходство ограничивается, Страсбургская газета, хотя и пропитана специфическим духом фальшивого мелодраматического благородства, характерным для литературной богемы французской Второй империи, все же отличается простым языком, свойственным Южной Германии. Она стремится показать себя сторонницей здравого смысла и отнюдь не претендует на какую-либо литературную изысканность. Наоборот, рижский ежемесячник щеголяет дидактическим величием и метафизическим глубокомыслием в духе традиций Кёнигсбергского университета. Впрочем, я рассматриваю взрывы патриотического гнева, с которыми немецкая пресса обрушивается как на «Monatsschrift», так и на «Korrespondent», особенно на последнего, как глупое проявление детской беспомощности.

Написано К. Марксом 28 мая 1860 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5972, 14 июня 1860 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

На русском языке публикуется впервые

После ряда самых противоречивых известий мы, наконец, получили, по-видимому, довольно достоверные сведения относительно подробностей изумительного похода Гарибальди из Марсалы в Палермо. Это, поистине, один из наиболее удивительных военных подвигов нашего столетия, и он был бы почти необъясним, если бы престиж революционного генерала не предшествовал его триумфальному маршу. Успех Гарибальди доказывает, что королевским войскам Неаполя все еще внушает ужас человек, который всегда высоко нес знамя итальянской революции перед лицом французских, неаполитанских и австрийских батальонов, и что сицилийский народ не потерял веры в него и в дело национального освобождения.

6 мая два парохода покинули Генуэзское побережье, имея на борту около 1400 вооруженных солдат, разбитых на семь рот, из которых каждая должна, очевидно, стать ядром батальона, набираемого среди повстанцев. 8-го они высадились в Таламоне на Тосканском побережье и, пользуясь разными доводами, убедили коменданта тамошнего форта снабдить их углем, боевыми припасами и четырьмя полевыми орудиями. 10-го они вошли в Марсальскую гавань, расположенную в крайней западной оконечности Сицилии, и высадились там со всей своей материальной частью, несмотря на прибытие двух неаполитанских военных кораблей, которые оказались бессильными в нужный момент помешать высадке; версия о вмешательстве англичан в пользу повстанцев оказалась лишенной всякого основания, и ее отбросили теперь даже сами неаполитанцы, 12 мая этот небольшой отряд выступил в поход на Салеми, находящийся в 18 милях от побережья на пути к Палермо. Здесь, по-видимому, руководители революционной партии встретились с Гарибальди, чтобы обсудить с ним положение, и стянули повстанческие подкрепления, достигавшие приблизительно 4000 человек. В то время как подкрепления формировались, восстание, которое несколько недель тому назад потерпело поражение, но не было окончательно подавлено, вспыхнуло с новой силой во всех горных местностях Западной Сицилии и, как выяснилось 16-го, развивалось не без успеха. 15 мая Гарибальди со своими 1400 организованных волонтеров и 4000 вооруженных крестьян продвинулся через горы к северу и подошел к Калатафими, где ведущая из Марсалы проселочная дорога соединяется с большой дорогой, проходящей от Трапани на Марсалу. Горные ущелья, ведущие к Калатафими через отрог величественной Монте-Черрара, называемой Монте ди Пьянто-Романо, защищались тремя батальонами королевских войск с кавалерией и артиллерией, под командованием генерала Ланди. Гарибальди немедленно атаковал эту позицию, которая вначале упорно защищалась; но хотя во время этой атаки Гарибальди смог выставить против 3000 или 3500 неаполитанцев только своих волонтеров и очень незначительную часть сицилийских повстанцев, королевские войска были выбиты последовательно из пяти сильных позиций и потеряли одно горное орудие и большое число убитыми и ранеными. Потери гарибальдийцев, по их собственному заявлению, составляют 18 убитых и 128 раненых. Неаполитанцы уверяют, что во время этой стычки они захватили одно из гарибальдийских знамен, но так как они нашли знамя, оставленное на борту одного из брошенных в Марсале пароходов, то вполне возможно, что они демонстрировали в Неаполе именно это знамя в качестве доказательства якобы одержанной ими победы. Поражение при Калатафими, однако, не заставило королевские войска покинуть город в тот же вечер. Они ушли из него лишь на следующее утро и, по-видимому, не оказывали после этого никакого сопротивления Гарибальди, вплоть до Палермо. Они дошли до Палермо, но уже в состоянии полного разложения и беспорядка. Тот факт, что королевские войска оказались разбитыми какими-то «флибустьерами и вооруженной сволочью», сразу напомнил им страшный образ того Гарибальди, который, защищая Рим от французов, смог, однако, выбрать время для наступления на Веллетри и отбросить авангард всей неаполитанской армии и который после этого побеждал на склонах Альп воинов, своим мужеством значительно превосходивших неаполитанских солдат[54]. Поспешное отступление, не сопровождавшееся хотя бы малейшими попытками дальнейшего сопротивления, должно было еще более усилить их отчаяние и склонность к дезертирству, и до этого наблюдавшиеся в их рядах; а когда они вдруг очутились в самом центре восстания, подготовленного на совещании в Салеми, и стали подвергаться частым нападениям со стороны повстанцев, всякая сплоченность между ними совершенно исчезла; бригада Ланди, превратившаяся в беспорядочную и растерянную толпу, численно чрезвычайно уменьшившись, возвращалась в Палермо небольшими следовавшими друг за другом отрядами.