Собрание сочинений. Том 9 - Маркс Карл Генрих - Страница 52

В русском манифесте 1 октября 1829 г. провозглашалось, что; «Россия неизменно отклоняла от себя всякую мысль о завоеваниях, всякое стремление к расширению». И в то же время русский посол в Париже писал графу Нессельроде:

«Когда императорский кабинет обсуждал вопрос о том, настал ли момент поднять оружие против Порты, у некоторых, быть может, возникли сомнения относительно настоятельной необходимости этого шага, а именно у тех, кто недостаточно подумал о последствиях кровожадные реформ, которые только что с таким ужасным насилием проведены в жизнь главой Оттоманской империи.

Турецкая система была исследована императором, и его величество нашел, что она обнаруживает зачатки физической и моральной организации, которой она прежде не обладала. Если султан оказался в состоянии противопоставить нам более решительное и лучше организованное сопротивление уже сейчас, когда он едва только успел подготовить основы для своих новых планов реформ и улучшений, то насколько он был бы страшнее для нас, если бы имел время упрочить их. Раз уж создалось такое положение, мы должны почитать себя счастливыми, что успели перейти в наступление, прежде чем опасность возросла. Ибо всякая отсрочка могла бы лишь ухудшить наше положение и создать нам еще большие затруднения, чем те, с которыми мы встретились».

В настоящий момент Россия намеревается сначала предпринять агрессивный шаг, а затем уж разговаривать об этом. В 1829 г. князь Ливен писал графу Нессельроде:

«Мы ограничимся только общими местами, ибо всякое подробное сообщение о столь щекотливом предмете могло бы вызвать действительную опасность. Если мы когда-либо станем обсуждать вместе с нашими союзниками статьи договора с Портой, мы удовлетворим их лишь тогда, когда они возомнят, что заставили нас понести непоправимые жертвы. Мир должен быть подписан только в нашем собственном лагере, и Европа должна узнать о его условиях лишь после того, как он будет заключен. Протестовать тогда уже будет поздно, и Европа терпеливо подчинится тому, чему она уже не в состоянии будет помешать».

В настоящий момент Россия в течение нескольких месяцев под всевозможными предлогами откладывала энергичные действия, чтобы сохранить то положение вещей, которое, не будучи ни войной, ни миром, было для России приемлемым, для Турции же — гибельным. Точно таким же образом действовала Россия и в то время, о котором мы говорили выше, Поццо-ди-Борго так высказывался по этому поводу:

«Наша политика направлена к тому, чтобы в течение ближайших четырех месяцев ничего не произошло, и я надеюсь, что нам это удастся, ибо люди, вообще говоря, предпочитают выжидать. Но пятый месяц должен быть богат событиями».

После того как царь осыпал турецкое правительство величайшими оскорблениями я несмотря на то, что в данный момент он угрожает силой вырвать у него самые унизительные уступки, он тем не менее громко афиширует свою «дружбу к султану Абдул-Меджиду» и свои заботы о «сохранении Турецкой империи». Он сваливает на султана «ответственность» за то, что последний сопротивляется его «справедливым требованиям», за то, что он непрерывно «оскорбляет его дружбу и его чувства», отвергает его «ноты» и отклоняет его «покровительство».

Когда в 1828 г. Карл Х спросил у Поццо-ди-Борго, чем объясняются неудачи русского оружия в кампании этого года, последний ответил, что император, не желавший без крайней необходимости вести войну a l'outrance {не на жизнь, а на смерть. Ред.}, надеялся, что султан воспользуется его великодушием, но этот опыт не удался.

Незадолго до того, как Россия вступила в нынешний конфликт с Портой, она попыталась в связи с вопросом о политических эмигрантах создать всеобщую коалицию континентальных держав против Англии; когда же этот опыт не удался, она постаралась вызвать к жизни союз с Англией против Франции. Подобным же образом Россия в период 1826–1828 гг. запугивала Австрию «честолюбивыми планами» Пруссии, делая в то же время все возможное для усиления Пруссии и роста ее притязаний с тем, чтобы последняя могла играть роль противовеса Австрии. В своей теперешней циркулярной ноте[154] Россия выставляет Бонапарта единственным виновником нарушения мира, вызвавшим это нарушение своими притязаниями на святые места. В те же времена она устами Поццо-ди-Борго доказывала, что

«всю тревогу, охватившую Европу, следует приписать интригам князя Меттерниха» и старалась «дать понять самому герцогу Веллингтону, что внимание, оказываемое им венскому кабинету, может нанести ущерб его влиянию на все другие кабинеты, а также придать делу такой оборот, что уже не Россия стремится к соглашению между Францией и Великобританией, а сама Великобритания, которая ранее отказывалась от союза с Францией ради сближения с венским кабинетом».

Россия подвергла бы себя теперь большому унижению, если бы отступила. Точно в таком же положении она оказалась после первой неудачной кампании 1828 года. В чем состояла тогда ее главная цель? Предоставим слово ее собственному дипломату:

«Вторая кампания необходима для того, чтобы добиться превосходства, требуемого для успешного ведения переговоров. Ко времени этих переговоров мы должны быть в состоянии быстро и энергично продиктовать свои условия…. Обладая большими возможностями для действий, его величество удовлетворится меньшими требованиями. Достижение этого превосходства должно, по моему мнению, явиться целью всех наших усилий. Это превосходство сделалось ныне условием нашего политического существования в том виде, в каком мы должны его сохранить и поддержать перед всем миром».

Но разве Россия не боится совместного выступления Англии и Франции? Конечно. В опубликованных во времена правления Луи-Филиппа секретных мемуарах о средствах, которыми располагает Россия для того, чтобы расстроить союз между Францией и Англией, содержится следующее место:

«Если вспыхнет война, в которой Франция и Англия будут выступать совместно, у России не будет никакой надежды на успех, пока этот союз не будет расстроен или пока Англия не согласится, по меньшей мере, на то, чтобы остаться нейтральной во время столкновений на континенте».

Вопрос стоит так: верит ли Россия в совместное выступление Англии и Франции? Обратимся снова к депешам Поццо-ди-Борго:

«С того момента, как мысль о гибели Турецкой империи перестала заслонять все остальное, стало невероятным, чтобы английское правительство решилось рисковать всеобщей войной ради избавления султана от необходимости согласиться на те или иные уступки, в особенности при том положении вещей, которое сложится к началу предстоящей кампании, когда все будет еще неопределенно и неясно. Эти соображения дают нам основание предположить, что упас нет никаких причин опасаться открытого разрыва со стороны Великобритании. Последняя ограничится тем, что посоветует Порте попросить мира и окажет ей всяческие добрые услуги во время переговоров, если таковые состоятся. Если же султан откажется или мы будем настаивать на своем, то дальнейших шагов Англия не предпримет».

Относительно мнения Нессельроде о «добром» Абердине как о министре в 1828 г. и как о министре в 1853 г. можно судить по следующей выдержке из депеши князя Ливена:

«При встрече со мной лорд Абердин вновь заверил меня в том, что в намерения Англии никогда не входило искать ссоры с Россией. Он боится, что в С.-Петербурге не вполне понимают позицию английского министерства. Лично же он находится в щекотливом положении. Общественное мнение всегда готово разразиться против России. Британское правительство не может постоянно бросать ему вызов. Да и было бы опасно возбуждать общественное мнение по таким вопросам, с которыми тесно связаны национальные предрассудки. Но, с другой стороны, Россия может с полным доверием рассчитывать на дружеское расположение английского министерства, которое против этих предрассудков ведет борьбу».