Бегство от страсти - Картленд Барбара - Страница 1

• 1/42
• Следующая

1942 год

Флер вышла из комнаты, где скончалась графиня де Сарду.

После удушливой атмосферы спальни больной воздух в коридоре казался ледяным, но бодрящим, как глоток холодной воды.

Она подошла к окну и раздвинула тяжелые портьеры. Утренний туман, покрывавший зелень газонов, растекался под первыми лучами неяркого солнца.

Флер вздохнула и на мгновение прижалась горячим лбом к серому камню стены. От бессонных ночей под глазами у нее легли тени. Странное спокойствие и умиротворение овладели ею.

Вдали на горизонте на фоне бледно-голубого неба вился черный дымок — это все, что осталось от вчерашнего пожарища, целую ночь багровым заревом заливавшего окрестности после налета британских ВВС.

Она слышала, как падали бомбы на здание фабрики, расположенной в двадцати милях отсюда, неделю за неделей выпускавшей сотни грузовиков на потребу хозяйничавших во Франции немцев.

Дом содрогался от взрывов, но когда графине рассказали о том, что происходит, она прошептала:

— Хорошо. Только англичане могут вернуть нам свободу.

— Ш-ш-ш, мадам, — предостерегла ее Мари. — Об этом нельзя говорить вслух.

Но Флер гордо улыбнулась. Да, именно ее соотечественники принесут свободу побежденным запуганным французам.

Сейчас, глядя на черный дым, она вспомнила о Люсьене… как он тоже взлетел в небо… только затем, чтобы упасть… подобно тому, как пали в бушующем огне некоторые из этих героев.

При этом воспоминании к глазам ее подступили слезы.

«Странно, — подумала она, — что я оплакиваю сейчас Люсьена, а не его мать».

Ей вдруг пришло в голову, что в кончине графини было что-то театральное.

Старая аристократка с белоснежными волосами и точеными чертами лица, воплощенная grande dame. Подле нее священник в облачении и строгий седой доктор. В ногах постели, на которой рождались и отходили в вечность поколения семьи Сарду, громко рыдающая Мари. Это было похоже на сцену из какого-то спектакля — не было ни страха, ни горя, ни отчаяния.

Только теперь, когда все уже закончилось, Флер испытала чувство бесконечного облегчения, как будто перед этим какая-то часть ее существа пребывала в напряжении, съежившись в ожидании кошмара, который так и не наступил.

Она еще никогда не присутствовала при смерти, и мысль об этом была ей невыразимо страшна, пока она не поняла, что смерть — это просто когда тебе закроют глаза и сложат руки.

Но так бывает не всегда. Люсьен умер по-другому, хотя для него это, наверное, было мгновенно и прекрасно — на взлете, в момент триумфа.

Им сообщили, что он сбил своего противника, а потом его самолет загорелся. Радостно возбужденный, торжествующий Люсьен упал с высоты солнечного неба на землю своей любимой Франции.

Флер отвернулась от окна и пошла к себе. Даже три года спустя она не могла вспоминать о Люсьене без мучительной боли, которая первое время была почти невыносимой.

У себя в комнате она умылась и начала снимать помятое платье. Последние сутки она провела не раздеваясь.

В это время в дверь постучали. Вошла Мари, держа в руке стакан с какой-то мутноватой жидкостью.

— Что это? — спросила Флер.

— Это доктор прислал, — отвечала Мари. — Выпейте, и вы уснете. Вам нужен сон, ma pauvre , как и всем нам.

Флер устало уронила одежду на пол и, накинув протянутую Мари шелковую ночную рубашку, забралась под благоухающие лавандой и украшенные ручной вышивкой простыни.

— Выпейте, ma petite , — успокаивающим голосом повторила Мари, и Флер безропотно проглотила снадобье.

Оно отдавало горечью, так что, возвращая стакан. Флер сделала невольную гримасу. Потом она уютно прикорнула на подушке.

— Я разбужу вас попозже, mademoiselle. Мари задвинула тяжелые портьеры. Комната погрузилась в полумрак, и женщина осторожно вышла, прикрыв за собой дверь. Флер закрыла глаза.

Какое блаженство расслабиться, погрузиться в нежный пух перины. Сон накатывал на нее теплыми мягкими волнами, с каждой новой волной поглощая еще какую-то долю сознания.

Вздрогнув, Флер проснулась и увидела у постели Мари, державшую в руках поднос с чашкой кофе и печеньем. Флер протерла глаза и села.

— Я прекрасно выспалась, Мари. Который час?

— Почти три.

— Так поздно? Не стоило позволять мне спать так долго.

Мари улыбнулась. Глаза у нее распухли от слез, но Флер показалось, что выглядит она спокойнее, чем раньше.

— Что вы делали, пока я спала?

— Мы вынесли мадам в часовню. Она будет лежать там сегодня и завтра, похороны послезавтра.

Флер протянула руку за чашкой.

— Но, Мари, — воскликнула она. — это же наш лучший кофе и печенье из запасов мадам!

— А почему бы и нет? — с вызовом спросила Мари. — Для кого нам это беречь? Для немцев? Для всех этих кузенов, которые не удосужились даже приехать получить ее последнее благословение? Нет уж! Кушайте, mademoiselle, она бы этого желала. А остальные пусть обойдутся эрзацем.

Последние слова Мари произнесла с ненавистью. Руки ее дрожали.

— Мы не должны осуждать родственников мадам, не зная их обстоятельств, — возразила Флер укоризненно. — Возможно, они не смогли приехать — не так-то легко получить пропуска.

— Они и не пытались. Ни разу, с тех пор как не стало m'sieur Люсьена. Но теперь, когда они знают, что здесь есть чем поживиться, тут же налетят, как вороны на падаль, вот увидите.

О чем вы говорите? — спросила Флер. — Доктор уже давно известил их о болезни мадам, но ответа не было. Вам сообщили, что кто-нибудь приезжает?

Мари отрицательно покачала головой.

— Но они все равно явятся, — продолжала настаивать она.

— И принять их, кроме нас с вами, некому! — Флер задумалась. — Придется мне уехать, Мари. Можно обмануть бошей, но семью так легко не проведешь.

— Куда же вы поедете, mademoiselle?

— Не знаю.

Флер взяла обсыпанное сахаром печенье, из тех, что все это время берегли специально для мадам.

И хотя Мари умело прятала печенье, бренди и другие деликатесы, к которым так привыкла мадам, людей она прятать не могла, и Флер впервые поняла, в каком опасном положении она находится.

Прошедшие месяцы промелькнули как во сне, без событий и тревог. Правда, иногда в замок являлись немцы, но мадам удовлетворяла их требования, давая все объяснения с холодным величественным презрением, более унизительным, чем любые оскорбления.

Поскольку замок располагался в стороне от главных магистралей и им не пришлось принимать на постой солдат, им ничем особенно не досаждали, разве что забрали часть урожая, автомобиль Люсьена и кое-какой фермерский инвентарь. В остальном жизнь шла по-прежнему. Только где-то в подсознании обитателей замка жил страх, будто за ними следит какое-то животное, притаившееся и приготовившееся к прыжку. Этот страх был с ними всегда, не оставляя их ни на минуту.

Даже ночью, запершись у себя в комнате на верхнем этаже замка и достав из тайника приемник, Флер, прежде чем включить, прятала его под одеяло.

Иногда она стыдила себя за такие предосторожности и все же знала — это не трусость, а понимание, что вокруг враги, что даже у стен есть уши и что малейший промах может привести к гибели не только ее саму, но и тех, кто, любя ее, дал ей приют.

— Мы что-нибудь придумаем, Мари, — сказала она наконец. — А пока я встану и оденусь.

Флер медленно допила кофе, наслаждаясь каждым глотком. Она давно уже не пробовала ничего подобного. Кофе был восхитителен. И печенье тоже. Как давно ей хотелось сладкого!

Мари раздвинула портьеры, и комнату залило полуденное солнце.

— Самолетов сегодня не было? Мари покачала головой.

— Ни одного. Но Фабиан побывал в деревне и рассказал мне, что эти дьяволы сбили вчера два самолета и один упал в поле в десяти милях отсюда. Наши побежали на помощь, но было уже поздно.

• 1/42
• Следующая